"В парижских ресторанах,
В вечерних балаганах,
В дешевом электрическом раю.
Всю ночь ломая руки От ярости и муки,
Я людям что-то жалобно пою..."
Александр Вертинский.
Киев, где родился Вертинский, был странным городом. В отличие от ширококостной Москвы или чопорного Петербурга черты Киева размыты и нечетки. Киев до революции считался духовным центром империи - даже разрешение на постройку оперного театра здесь протолкнул только сам государь император, поскольку церковные власти были решительно против «распутства». Город этот в отличие от Москвы располагает к большему внутреннему, интимному монологу. Биографы отмечают, что Вертинский одинаково часто посещал оба «действа» - театр и церковь; в юности мечтал участвовать в богослужении, но телосложение помешало: он был очень высоким и худым, так что церковная одежда, сшитая по стандартным меркам, для него не годилась.
Родители умерли, когда Саша был совсем еще ребенком; всячески препятствуя общению брата и сестры (их воспитывали в разных семьях), тетки сообщили Александру заведомую неправду о смерти его сестры... Раннее знакомство со смертью вкупе с религиозностью странным образом повлияло на творчество Вертинского: в его песнях умиротворение приносила только смерть и была событием как бы и печальным, но в то же время восстанавливающим гармонию. Отсюда жалость, отсюда ладан, отсюда церковное упокоение... Даже поверхностному слушателю бросалось в глаза, сколь часто у Вертинского поется про смерть... Забавно, но, желая придать образу большее благородство и возвышенность, А.Н. часто заочно «хоронил» героинь своих песен. Самый известный случай - с песней «Ваши пальцы пахнут ладаном», посвященной звезде тогдашнего кинематографа Вере Холодной. Песня, в которой Вертинский «отпевает» героиню, датируется 1916 годом, когда Холодная была еще жива; тем не менее спустя три года молодая актриса действительно скончалась - при загадочных обстоятельствах.
...Таланту нужны две вещи: пережитое потрясение и способность быть потрясенным. Потрясением была для Вертинского Первая мировая война; она же и сделала его артистом. Существует такой расхожий штамп - начало Вертинского представляется многим в качестве эдакого кокаиниста, экзальтированного мальчика в маске, заламывающего руки и поющего об отвлеченных вещах. Это миф, непонятно откуда взявшийся: к началу своих выступлений Вертинский был мускулистым и, как говорится, сексапильным мужчиной, а кроме того - фронтовиком. До войны Вертинский действительно прошел через все соблазны богемной жизни (включая галлюцинации вследствие частого употребления немецкого кокаина «Марк», который до революции без рецептов продавался в аптеках), но в 1914 году добровольно ушел на фронт и год прослужил санитаром на 68-м поезде Всероссийского союза городов, который курсировал между передовой и Москвой, а после небольшого ранения вернулся в Москву. В поезде была книга, где записывались все перевязки: на счету Вертинского было их 35 тысяч. Там же, в поезде, он и начал петь свои «ариетки» для раненых, из-за стеснительности скрываясь под маской. Слава к Вертинскому пришла буквально сразу по возвращении и родилась не благодаря, а вопреки: вместо героических или фронтовых песен это был чистый интим. Он напевал-рассказывал какую-нибудь историю вроде «Безноженьки» - девочки-калеки, которая спит на кладбище и видит, как «добрый и ласковый Боженька» приклеил ей во сне «ноги - большие и новые»... Публика была в шоке: об этом раньше не то чтобы петь - говорить было не принято.
В 10-х годах прошлого века вся грязь, весь ужас реальной жизни вылились вдруг на головы беспечных обывателей. Настала эпоха плоти и крови, индивидуализма и реализма. К началу века старые романсы всем надоели, надоели «грезы» и «розы», «кровь» и «любовь», надоели «соловьи» и «лунные ночи», про которые пелось и писалось. «Помню, я сидел на концерте Собинова и думал: «...О чем он поет? Ведь это уже стертые слова! Они ничего не говорят ни уму, ни сердцу», - вспоминал Вертинский. Он не имел музыкальной подготовки и даже по-настоящему не знал нотной грамоты, но понимал, что зритель хочет двух простых вещей: а) мечты, б) правды. С одной стороны - сингапуров-бананов, с другой - рассказов о попрошайках, бедных горничных и несчастных солдатиках. Социальное быстро нашло отклик. Вертинский с грустью пел о ЗЛЕ - и, естественно, был актуален.
...В 1912 году в Петербурге, в доме на Михайловской площади, в подвале, открылось кафе «Бродячая собака» - своего рода первый клуб для неформальной молодежи. Хозяин и идеолог клуба Борис Пронин не любил продуманных сценариев. Он говорил: «Придет Федька Шаляпин, так споет, не придет - собачка Мушка станцует кадриль». Весь Серебряный век прошел через эту конуру - здесь же после фронта выступал и Вертинский. Богемный бум «Бродячей собаки» был точно рассчитанным коммерческим ходом - организаторы рассудили, что «фармацевту» (так называли обывателей) будет лестно попросить прикурить, например, у Алексея Толстого или тихонько посидеть рядом с Анной Ахматовой... Вертинский многое взял от великих современников, но Серебряный век у него «одомашнен», упрощен, «сыгран», дан с улыбкой - недаром в его песнях доминируют темы «игрушечных» отношений.
Пожалуй, в этом очерке остановлюсь именно на этом времени, несмотря на то, что биография Вертинского безумно интересна!Иммено в это время выдающихся личностей и трагичных судеб, душа Вселенной растворялась в сладковато-горьком воздухе России.. Страна чувствовала грядущие перемены всем естеством, а творческие люди пытались утихомирить крики предстоящих страданий в своём сознании..
Многие выдающиеся произведения можно почувствовать физически... Его стихи пахнут ладаном и насквозь прокуренными розами, отдают кокаином и коньяком... Читаешь и переносишься в то время, в ту эпоху, когда в маленьких кабаках танцевали такие же маленькие балерины, поэты зачитывали свои шедевры, а сидящие рядом художники делали очередной эскиз с известного на всю столицу актёра... Именно в таких богом забытых местах рождались новые мысли, новые гениальные творения, новые имена... Здесь звучала музыка нового века и здесь же звучали тихие и печальные ариетки Вертинского...Прошло не мало времени с тех пор, многое успело поменятся... и безумно жаль, что имя Вертинского всё реже и реже встречается на книжных прилавках, но, к счастью, его помнят, любят, и творчество "плачущего клоуна" горит старинными лампадками в сердцах благодарных потомков..
О Вертинском
Ещё один потрясающий сайт
...Таланту нужны две вещи: пережитое потрясение и способность быть потрясенным. Потрясением была для Вертинского Первая мировая война; она же и сделала его артистом. Существует такой расхожий штамп - начало Вертинского представляется многим в качестве эдакого кокаиниста, экзальтированного мальчика в маске, заламывающего руки и поющего об отвлеченных вещах. Это миф, непонятно откуда взявшийся: к началу своих выступлений Вертинский был мускулистым и, как говорится, сексапильным мужчиной, а кроме того - фронтовиком. До войны Вертинский действительно прошел через все соблазны богемной жизни (включая галлюцинации вследствие частого употребления немецкого кокаина «Марк», который до революции без рецептов продавался в аптеках), но в 1914 году добровольно ушел на фронт и год прослужил санитаром на 68-м поезде Всероссийского союза городов, который курсировал между передовой и Москвой, а после небольшого ранения вернулся в Москву. В поезде была книга, где записывались все перевязки: на счету Вертинского было их 35 тысяч. Там же, в поезде, он и начал петь свои «ариетки» для раненых, из-за стеснительности скрываясь под маской. Слава к Вертинскому пришла буквально сразу по возвращении и родилась не благодаря, а вопреки: вместо героических или фронтовых песен это был чистый интим. Он напевал-рассказывал какую-нибудь историю вроде «Безноженьки» - девочки-калеки, которая спит на кладбище и видит, как «добрый и ласковый Боженька» приклеил ей во сне «ноги - большие и новые»... Публика была в шоке: об этом раньше не то чтобы петь - говорить было не принято.
В 10-х годах прошлого века вся грязь, весь ужас реальной жизни вылились вдруг на головы беспечных обывателей. Настала эпоха плоти и крови, индивидуализма и реализма. К началу века старые романсы всем надоели, надоели «грезы» и «розы», «кровь» и «любовь», надоели «соловьи» и «лунные ночи», про которые пелось и писалось. «Помню, я сидел на концерте Собинова и думал: «...О чем он поет? Ведь это уже стертые слова! Они ничего не говорят ни уму, ни сердцу», - вспоминал Вертинский. Он не имел музыкальной подготовки и даже по-настоящему не знал нотной грамоты, но понимал, что зритель хочет двух простых вещей: а) мечты, б) правды. С одной стороны - сингапуров-бананов, с другой - рассказов о попрошайках, бедных горничных и несчастных солдатиках. Социальное быстро нашло отклик. Вертинский с грустью пел о ЗЛЕ - и, естественно, был актуален.
Пожалуй, в этом очерке остановлюсь именно на этом времени, несмотря на то, что биография Вертинского безумно интересна!Иммено в это время выдающихся личностей и трагичных судеб, душа Вселенной растворялась в сладковато-горьком воздухе России.. Страна чувствовала грядущие перемены всем естеством, а творческие люди пытались утихомирить крики предстоящих страданий в своём сознании..
