"(...) - А вы заметили, что в отличие от любовного романа или детектива, авторы которого не очень любят раскрывать свои псевдонимы, в фантастике одновременная известность автора настоящего и придуманного считается делом нормальным? Псевдоним раскрывается спокойно.

Олег Ладыженский: У нас личные соображения. Наши имена-фамилии, напечатанные рядом на обложке, выглядят крайне тяжеловесно. Стивен Кинг - хорошо и коротко. Стругацкие - братья; Марина и Сергей Дяченко - муж и жена. Броско, удобно. А нас вместе запомнить тяжело. К тому же в наше время был и фактор внешнего давления - русскоязычных не печатали, поэтому когда начала готовиться первая достаточно серьёзная публикация, на нас "нажали". И мы взяли псевдоним Олди: анаграмму из "ОЛег" и "ДИма". Потом издатель потребовал инициалов, и мы поставили Г. и Л. - первые буквы фамилий. Тогда издатель совсем озверел, и сказал, что ему нужно в выходных данных указывать полное имя и отчество. Мы взяли опорные буквы своих фамилий и получился Генри Лайон Олди. Более того, в копирайте были чёрным по белому написаны наши фамилии с именами. Никаких вопросов по поводу того, что мы прятались за псевдонимом, возникнуть не могло. Мы заявили об этом с самого начала.

Дмитрий Громов: Кстати, когда возник интерес к отечественным авторам, и их начали предпочитать зарубежным, то несколько наших рассказов издатели по принципиальным соображениям напечатали именно как тексты Громова и Ладыженского, а не Олди. Зато потом издатели были категорически против любых изменений - только "Олди".

Олег Ладыженский: Да. Это склоняется: "кого? - Олдей", "кому? - Олдям". И даже иногда путалось множественное и единственное число; мы слышали за спиной: "Во, Олдь пошёл". Привыкли.(...)

- Вопрос о моменте выбора стиля не такой дурацкий, как можно подумать из-за его частой повторяемости. Потому что мы все прошли через увлечение звездолётно-космической жизнью. Это всё было, это как корь - главное вовремя переболеть. Вот как выбиралась манера письма и персонажи? Ведь есть люди, которые пишут только фэнтези, а есть люди, умудряющиеся писать романы о космических путешествиях, которые при этом ещё можно читать. У вас этот выбор был интуитивным?

Дмитрий Громов: Я переболел звездолётно-космической тематикой до того, как мы начали писать вместе; естественно, все мы читали слишком много такой литературы. И, как ни банально это звучит, в школьные годы написал положенное количество таких вещей. В институте увлечение продолжалось. Но уровень текстов был, конечно, довольно слабым. Потихоньку я изжил эту тематику, но зарекаться мы не будем. Может, и напишем что-нибудь в этом духе.

Олег Ладыженский: А мне повезло. Я этим не болел. Может, потому что сначала не писал рассказов - только миниатюры, стихи и пьесы, которые плохо с космосом сочетаются. А когда мы начали работать вместе, то нас начали интересовать скорее философские, метафизические проблемы. Например: у человека есть душа, которую можно продать дьяволу. Мы берем и переводим понятие души в материальный пласт - душу можно продать, душу можно сдать в ломбард, отдать в наём, можно убить (и тогда человек будет жить без души). Нам интересно, что получится, если всё это рассматривать на сугубо бытовом уровне. Причём все эти договоры происходят не с дьяволом, а между человеком и человеком. Денег не хватает - пошёл на базар, нашёл покупателя, тот как раз собирается грешить, ну и прикупил душу на неделю. Теперь на эту душу грешит, как на сберкнижку. Или проблема - часто говорят: "великий пианист", "великий поэт", "великий физик"... А может быть "Великий палач"? Великий мастер-палач. Со своей философией, со своими учениками, которым он передаёт сокровенные знания. Это плохо или хорошо? И мы придумали для себя такой жанр - философский боевик.

- Есть типичные для определенных авторов герои. Кто они? Для толкиеновской саги - это несколько квази-кельтских существ. Для Стругацких - это практически современники, но главное - люди цивилизации.

Олег Ладыженский: Сквозных персонажей у нас несколько. Но для тех, кто не читал наших книг, их имена ничего не дадут. Скажу главное: основной герой у нас - это Человек Упрямый.(...)"

Интервью брал Владимир Березин. Опубликовано в "Независимой газете"


"(...) Мария Галина: Давайте вернемся все-таки вот к этому красивому и сложному определению.

Дмитрий Громов: Мифологический реализм эпохи постмодерна.

Мария Галина: И попробуем его расшифровать.

Дмитрий Громов: Во-первых, мы зачастую использовали сюжеты, канву древних мифологий, но это не главное и не единственное. Дело в том, что мы вообще сейчас живем в эпоху тотальной мифологии. Все, что у нас происходит, что нас окружает, включая как историю, так и день сегодняшний — в большой степени это мифология. Идет и имеет место быть мифологизация общественного и личного сознания людей. Мы оперируем некими мифами, причем даже в области, к примеру, того же финансового кризиса. Мифология кризиса значительно мощнее, чем сам кризис. И мифологизация истории значительно мощнее, чем реальные факты. Любой историк знает, что Чапаев не тонул в реке Урал, а был перевезен на другую сторону, где умер от ран. Был похоронен. Могила его известна. В 40-х годах было наводнение и ее затопило. Можно сказать, что он посмертно утонул. А так… Но, тем не менее, все смотрели фильм братьев Васильевых и уверены, что так оно и было. Большинство людей. И ничем эту уверенность не вышибешь. Такие же примеры можно привести и с Александром Невским, и с Сусаниным. Полно мифологии, и сегодняшний день — не исключение. Так вот, если этими мифами оперировать сознательно, иногда выдавая за них реальные исторические факты, которые будут восприниматься, как мифология; плюс оперирование действительно мифологией древнеиндийской, древнегреческой, китайской, японской, ближнего востока…

Этим мы и занимались, используя элементы мифов, даже целые эпосы в своем творчестве. Плюс мифологизация мышления. Если на ее основе строить сюжет в художественной литературе — я считаю, это нормально. Когда людям пудрят мозги, выдавая это за реальность — это, наверное, не есть хорошо. А когда это используется именно как художественный прием, и мы изначально пишем в книге, в которой к тому же еще написано, что это фантастика — мы никого не обманываем. Зато можно раскрутить очень интересные вещи: психологические нюансы, ассоциации, философские мысли, обобщения. Мы стараемся давать более-менее реалистическую картину, писать правдоподобно, а еще лучше — правдиво. Стараемся изучать материал, с которым работаем — будь он современный, мифологический, исторический… Чтобы это все можно было потрогать, пощупать, ощутить на вкус, вплоть до того, какие ботинки тогда носили. И это важно для сюжета и идеи, а не просто как антураж. Постмодерн? — на самом деле мы не считаем себя постмодернистами. Но некие элементы постмодерна используем. В идеале постмодерн — как можно более мелкое дробление чужих наработок, чужих культурных элементов, дробление и создание на этой основе собственного произведения. Мы же все-таки стараемся создавать свое, но при этом пытаемся, насколько это получается, все-таки работать в контексте мировой культуры. Поэтому — аллюзии, отсылки прямые или косвенные, закавыченные или раскавыченные, цитаты от Гомера и Булгакова до современного фильма… Это знаковые вещи, они вызывают у читателя нужные ассоциации. Но опять же мы этим стараемся не злоупотреблять. Потому что если у человека иной культурный багаж — это не должно мешать воспринимать книгу. Так создается дополнительный смысл для того, кто знает, но не теряется основной для того, кто не знает. Вот, пожалуй, это и есть такая длинная нудная расшифровка мифологического реализма.

Мария Галина: То есть это похоже на Умберто Эко «Имя розы», когда читатель не слишком сведущий, не зная всю вот это вот культурную подоплеку, видит в этом детектив и острый экшн, а культурный читатель наслаждается какими-то более сложными и тонкими элементами?

Дмитрий Громов: Мы здесь не первые и не последние. Те же братья Стругацкие пользовались этим приемом, тот же Желязны, о котором говорил Олег, пользовался. Очень много кто из писателей, причем не только фантастов — и даже, может быть, не столько фантастов.(...)

Мария Галина: Собственно говоря, насколько вообще история вообще вас увлекает? То есть вот в большей части ваших романов вы обращаетесь к истории в том или ином виде. То есть Вы пробовали вообще как-то работать с более близким современным в больших вещах?

Олег Ладыженский: Конечно. У нас целый ряд вещей на абсолютно современном материале, есть и о будущем. Скажем, роман «Тирмен» написан на современном материале. Романы «Орден святого бестселлера» и «Шутиха», цикл рассказов «Пентакль»… Я могу долго перечислять — повесть «Ваш выход», и прочее.

Мария Галина: И экспериментальная трилогия «Ойкумена» о будущем человечества. Хотя она тоже в какой-то степени о современности.

Дмитрий Громов: Не совсем о будущем человечества. Когда мы писали роман «Черный баламут» и «Ахейский цикл» — в «Ахейском цикле» у нас была теория номосов. Греческий номос, китайский… Они не пересекались, то есть греки не имели ни малейшего понятия о существовании Китая, а китайцы, допустим, о Греции или об австралийцах. Соответственно для них мир был устроен по-другому и заканчивался где-то здесь, а дальше — Океан, грубо говоря. А у египтян океан был в другом месте. Потом постепенно культуры начали взаимопроникать, приехали путешественники, торговля… Все это начало потихоньку срастаться. И номосы объединились в единую планету Земля. Теперь все более-менее знают, где что находится — хотя бы теоретически.

Наша гипотеза была такая: что, если оно не срослось? И получилась отдельная планета — мир греческого номоса, дальше — отдельный мир индийского, отдельный мир еще какого-то… Фактически отдельные планеты, очень сильно разбросанные друг от друга по Вселенной, каждая в своей звездной системе. А после то, что произошло в античные времена у нас на Земле, когда начали взаимопроникать и срастаться эти номосы — оно у нас происходит, условно говоря, в далеком будущем, когда начались межзвездные перелеты, расы начали между собой контактировать, и началось срастание.

На эту гипотезу уже была наворочены куча всяких идей — о свободе и рабстве, о вертикальном прогрессе, о терпимости и нетерпимости, о взаимозависимости людей и целых народов.

Олег Ладыженский: Я бы добавил, что здесь, на базе этой абсолютно правильно изложенной теории, вопрос свободы стоял не просто на уровне: свободен я или нет, тварь дрожащая или право имею. Мы захотели исследовать степени свободы. Абсолютно свободен, включая свободу от собственного тела; абсолютно не свободен — нет никаких вообще степеней свободы; полусвободен; свободен от тела, не свободен мысленно; свободен мысленно и телесно, не свободен духовно; свободен на треть; свободен на две четверти… Вы знаете, получаются такие интересные модели вот этих несвобод, хоть бери целые расы отдельные выводи.(...)

Олег Ладыженский: Поэтому, реалистичность обстановки, в которой происходят абсолютно нереалистические вещи — это наследие украинской традиции химерной прозы.(...)"

Авторская программа Марии Галиной «Орбитальная Станция»


"(...) - Ваши интересы - они помогают или мешают быть писателями?

Дмитрий и Олег: Больше помогают. Понятно, что периодически личные интересы на нас налипают, как ракушки на корабль, и нужно становиться в док, чтобы счищать их, иначе корабль потонет. Как правило, раз в полгода мы устраиваем обозрение собственной деятельности и отсекаем все, чем не нужно заниматься.

- И чем же?

Олег: Заводить себе Живой Журнал. Я понимаю, что этим сейчас обижу половину читателей и половину писателей, но Живой Журнал – это убийца времени. Когда писатель регулярно пишет в Живом Журнале, он мысль выплескивает в ЖЖ вместо того, чтобы обработать и реализовать её в книге. Происходит лишняя сублимация. Выброс состоялся, реализация состоялась, пошли какие-то отклики, даже реакция читателя вроде бы есть. И все. Отличный эпизод, который при доводке мог бы войти в книгу, никогда в нее не войдет.

Дмитрий: Кроме того, человек привыкает к неподготовленной публичности. Вылезает на сцену в майке, со сна, с перепоя, не умытый, вне творческого состояния. Ежедневная изобильная связь с читателями не идет на пользу. Ты из писателя превращаешься в звезду шоу, ведущего. Который всем отвечает на вопросы, рассказывает истории из своей жизни, делится творческим опытом, и вообще становится сетевым тусовщиком. Времени, сил и желания писать книгу уже не остается. Представьте себе Михаила Афанасьевича Булгакова, сидящего в блоге. Он тысячник, читает френд-ленту, отвечает на вопросы. Представили? Про «Мастера и Маргариту» можете забыть. Он ее не напишет.

- Вы пишете для социума или для себя?

Дмитрий: Момент работы – это очень интимный процесс. Работая, невозможно думать о внешних факторах: как это примет социум, каким тиражом выпустят, какую премию за это дадут… Или как я переделаю мир своим словом, и мне поставят бронзовый памятник. Творческий процесс чуть ли не физиологичен, местами непривлекателен, особенно со стороны. Становишься нервным, дерганым, не дай Бог кто тронет в этом состоянии… Ты наедине со своей проблемой, как музыкант, ничего вокруг не видишь, кроме клавиш. Поэтому во время работы нет ни друзей, ни социума, ни читателей. Ничего нет, кроме меня и моей книги.

- А вообще нужна сейчас фантастика?

Дмитрий: Фантастика – это литература свободных людей. Она дает еще одно измерение в творчестве – фантастическое допущение. Фантастика – это не литература минус что-то, а литература плюс нечто. Она позволяет заострить проблематику максимально, так, как другие жанры не позволяют. Зачем-то же Гоголю понадобился нос, гуляющий по Невскому в мундире?! Он же писал не про нос и не про генную инженерию -- как из носа клонировать статского советника. «Нос» -- о власти мундира, о бюрократии российской, о том, что без мундира ты не человек, а в мундире – орел, будь ты хоть нос, хоть другой какой орган. Для того и нужна фантастика -- для заострения проблемы.

Олег: Когда мы пишем о том, как Одиссей ушел на войну, мы говорим не о мифе -- о том, что три тысячи лет подряд восемнадцатилетние десантники едут в Афганистан, Чечню, Вьетнам, Анголу... Если я напишу историю о рязанском десантнике Петрове – это будет одна книга. А если я хочу сказать, что война – вечна, и любовь – вечна, и большие дяди с Олимпа никуда не делись, и Одиссеи вечно никак не могут вернуться домой… Фантастический элемент подчеркивает, что проблема всеобщая, глобальная и в историческом смысле вечная. Он ставит частную проблему в общекультурный, исторический контекст.

- У вас есть книга, которую вы пишите, обдумываете, так называемое «дело всей жизни»?

Дмитрий и Олег: Это одна большая книга, которую мы пишем, и которая состоит из всех книг, что мы уже написали, и даст Бог, еще напишем. Мы не делим ее на части. Это читатели делят – роман такой, роман сякой. А для нас - это книга нашей жизни."

Записала Екатерина Аксакова