Прошел месяц. Это было тяжелое время. Сейчас на Енота свалились потоки по большей части пакостной и унылой литературы конца 19- начала 20го веков...В общем, этот семестр заканчиваю с боем. Каждую недели по три книги.

Также злоключение постигло меня и весь месяц я боролась с вирусами, заразившими мой комп, а затем и вовсе пришлось менять материнку и проц...

А еще скоро диплом...

В общем, этим обусловлено мое отсутствие на данном ресурсе. Но у меня есть в запасе главка, чтобы порадовать мою не столь отзывчивую аудиторию.

Ах да, с наступающими праздниками!

«Дай, смотри, что это там виднеется в самой гуще деревьев? Когда мы шли к двери, я ничего не заметил, а теперь мне кажется, там что-то есть». Шинья и Дайске, уже привыкшие координировать движения друг с другом, отвлеклись от стены дома и направились туда, где ветви деревьев густо сплелись и нависли над самой землей. Понизу это место обросло папоротниками и колючками, на земле была куча мокрых коричневых веток, сверху капало. Пришлось продираться сквозь заросли, чтобы разглядеть что-то серое, подмеченное ударником. Отделавшись легкими царапинами, они смогли заглянуть в это укромное место. Это была крохотная полянка, площадью около двух метров, над которой нависли ветки, так, что приходилось стоять, согнувшись. Посреди нее, весь заваленный сухой травой, листьями, овитый паутиной и вьюном, серел камень, скорее всего надгробная плита. Дай присел на корточки и стал разгребать пыльную кучу, отдирая растения, накрепко сковавшие плиту. Вскоре, глазам ударника и гитариста открылось старое надгробие. На стоячем камне было высечено: «Одно крыло- знание, другое – любовь. Вечно на земле». «Странная эпитафия, - задумался Шинья, - такое ощущение, что автор имел ввиду, что покойный не умер». «Посмотри сюда», - прошептал Дай. Шинья опустил глаза. Рядом с надгробием, на плите, то, что сначала показалось просто бугром, прояснилось, и стала различима скульптурная композиция, изображавшая двух обнявшихся ангелов – близнецов, спящих на камне. Ниже было написано «Искусство освобождает». «Это уже можно понять…» - посмотрел он на Дая. Тот кивнул, улыбнувшись. «Пойдем дальше?».

Они вновь прошли через все хитросплетения сучьев и вылезли на свет. Приятно было наконец разогнуться в полный рост. Путь оставался только один – дверь, ведущая в другую часть дома. Высокая, около трех метров, кое-где позеленевшая, понизу и с боков которой торчали ползучие растения. Ее явно не открывали очень давно. Дай и Шинья одновременно потянули за ручки, и дверь, оглашая внутренность дома эхом, медленно открылась им навстречу.

***

Железные двери комнат скрипели в темноте. Кё ежился. Он не знал, что было хуже, скрип, доносившийся спереди или сзади. Но ни шума ходьбы, ни дыхания, кроме своего собственного, он не слышал. Или не мог услышать за своими. Но когда прислушивался – точно ничего не было. Вскоре он снова уперся в стену. Чтобы получше разглядеть, он чиркнул зажигалкой. Прямо перед ним вспыхнул свет, осветив фигуру, за которой сгустилась тень. Кё жутко перепугался, тут же вскинул прут, и чудом не разбил висевшее впереди зеркало. Только в последний момент он понял, что фигура, так напугавшая его, был он сам. Прут остановился буквально в миллиметре от стекла. Вокалист второй раз воспользовался зажигалкой, и все равно было что-то жуткое в том, чтобы смотреть на себя в зеркало в кромешной тьме. Внизу он прочел надпись: «Тот, кто не боится самого себя, найдет выход». «Издевательство», - подумал Кё. «Писать такое после того, что только что случилось». Но, поскольку других подсказок у него не было, вокалист Дир ан Грей решил внять совету и погрузиться в себя. То есть, поразмыслить над тем, как он мог сюда попасть и с какой целью. Также он счел разумным изучить место, откуда он пришел, самую первую комнату. «Здесь я – пленник, рассуждал он, решительным шагом торопясь в обратную сторону, - зачем держат пленных? Чтобы что-то от них получить. Или не от них, а от их близких. Что можно получить от меня? Деньги? Банально. Я далеко не самый богатый. Вообще вряд ли это материальная ценность. Меня заставляют думать и изучать ситуацию. Стало быть, тот, кто заточил меня, не собирается связываться со мной напрямую. То есть, он по какой-то причине или боится меня, или не может войти в контакт. Из такого рассуждения выходит, что этот кто-то не столь враждебен ко мне, если, конечно, это все не злая шутка, а скорее вынужден странным способом просить о помощи. Возможно, ему нужны какие-то мои способности. Но ведь что я умею… Только петь и сочинять стихи…Ладно, может быть, что-то прояснится, если хорошо обыскать комнату и еще раз заглянуть в ту дверь…»

***

Тошия и Каору оглядели комнату. Басист побаивался копаться в этом ворохе вещей, опасаясь найти еще какие-нибудь органы. Поскольку выход с чердака уже был найден, он готов был тут же покинуть его, не воспользовавшись ничем, что напоминало бы ему об ужасном времени, проведенном здесь в одиночку. Но Каору настоял взять с собой нож, который Тото использовал для подрезания сиреневой растительности, а также набрать немного сока того же корня. Для этого он взял так удачно валявшуюся на полу пальчиковую колбу и собрал сиреневого вещества. Все это Као положил в карманы. Больше ничего полезного замечено не было. Сундук было решено оставить на месте. Теперь они по очереди лезли вниз по лестнице, прочь с чердака. Первым, конечно же, оттуда кинулся Тошия. Он быстро ухватился за лестницу и пулей спустился вниз, спрыгнув с нескольких последних ступеней и чуть не свалившись на пол. Каору осторожно слез вслед за ним. Лицо шута на картине заметно помрачнело…

«Ну что, пойдем исследовать часть дома, где я еще не был?» - спросил Каору. «Мне все равно, - отвечал Тошия, - я не был нигде, так что решай ты». Гитарист повернул направо и поманил рукой Тото. «Тогда пойдем в неизведанное», - улыбнулся он. Перед ними открывался не очень просторный коридор, стены которого были выкрашены в голубую краску, кое-где облупившуюся. Там было довольно темно, так как ни окон, ни дверей по пути им не встречалось, только где-то вдалеке брезжил бледный свет. На этот свет они и шли. Постепенно источник света стал проясняться. Это было не окно. Что-то более широкое. В конце концов, Као и Тошия вышли к балкону. Так как цель была уже близка, они решили не заходить в дверь, уютно расположившуюся совсем неподалеку, и прошли прямо. Балкон сначала показался нешироким, но как только они вышли на него, стало видно, что он продолжается и за стенами, отгораживавшими его от дома. Весь он был огорожен решеткой из витой стали, образовывавшей причудливые узоры сплетавшихся ростков, цветов. Она была черновато-серого цвета. Подойдя ближе к решетке, они смогли разглядеть вид, открывавшийся с балкона. Начинался он высоко, в сером-сером небе до самого горизонта, а заканчивался внизу, серо-зеленым морем, ширившемся неоглядно. Больше ничего увидеть было нельзя, лишь только этот однообразный пейзаж. Облака на небе остановились. Море молчало и не двигалось. Стояла тишина. Вечерело. Пальцы Тошии вплелись в узор, изображавший виноградную лозу. Каору подошел сзади и легко обнял его за плечо. «Красивый вид?» - спросил он. «Безумно красивый, но грустный…» - пролепетал Тошия и повернулся, чтобы смотреть в глаза Као. Его губы легко и нежно прикоснулись к губам лидера. И, как бывает в самые чудесные моменты, ничего не произошло. Не было слышно ни звука. Они были здесь, только двое, бесконечный ровный пейзаж, молчание и пустота. Пустота, окружавшая тепло их душ и тел. Бесконечное беззвучно. Они растворились в нем на мгновение, испытав радость скоротечности. «Здесь ничего нет…» - сказал Каору, когда их губы разомкнулись. «Да… - Тошия бросил жадный взгляд на море, -  но здесь так хорошо».