Утро началось в полдень. В окне показывали туман, по глаза затопивший Город. Трамваи далеко, точнее, глубоко внизу плавали в тумане, словно огромные глубоководные чудовища, медленно извиваясь и блестя влажными боками. Вместо привычного грохота и звона - звуки, напоминающие одновременно пение китов и скрип мачт Летучего Голландца. "Городская суета" - сегодня это лишь чертова дюжина ничего не значащих букв.
Движения сонные и текучие, как на размокшей черно-белой фотографии. Если смотреть на фотографию очень долго, то может показаться, что она движется. Вот и тут так же - вроде бы движется, но если отойти от окна и вернуться через полчаса, картина не изменится. Впрочем что такое полчаса в такое утро, когда капли случайно пролитого кофе сорок минут падают на пол?
Восемь апельсиновых корок на столе неестественно цветные, как подарок из другого мира, где не знают дождей и тумана. Апельсин пытался раскрасить окружающий мир, а окружающий мир пытался обесцветить апельсин. Ничьи усилия не увенчались успехом - только легкая рябь на серо-оранжевой границе изображения свидетельствовала о непримиримой борьбе.
Воздух, густой и тягучий, как сахарный сироп, струился из комнаты в коридор. В воздухе, так же густо и тягуче, из комнаты в коридор струился я. Плыло время, похожее на циферблаты с картины Дали, крупными каплями плюхалось из будущего в прошлое. С лампы стекали светло-серые лучи света, растворяясь в серости утра. Углы сгладились, прямые искривились, краски размокли, звуки утонули, целый мир растекался по собственной поверхности.

---

"'Движенья нет!' - сказал как-то Петруччо. А Ежи промолчал и стал бродить туда-сюда. Ходил, бродил - а все движенья нет. Не двигается дело. Как видно, прав Петруччо."
А. Андрианов
Ежи и Петруччо. Из звучавшего на радио Ультра.