могу сказать что конечно же замечательно написанно, с особым стилем. Он узнается сразу же.

Грубое нарушение

(Gross Infringement)

АВТОР: Juxian Tang
ПЕРЕВОДЧИК: Мильва
ОРИГИНАЛ: здесь
РАЗРЕШЕНИЕ НА ПЕРЕВОД: получено

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Северус Снейп, Альбус
РЕЙТИНГ: PG-13
КАТЕГОРИЯ: gen
ЖАНР: angst

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Снейп заходит слишком далеко, и кое-кто теряет терпение.

ПРИМЕЧАНИЕ: на слеш не похоже, но каждый может судить в меру своей распущенности :-)
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: спойлеры пятой книги.
ОТКАЗ: Все персонажи принадлежат Дж.К. Роулинг (Я – не я, и лошадь не моя)

Ситуация была – глупее некуда, и только у него хватило глупости в нее вляпаться. Он и зашел-то недалеко: лишь настолько, чтобы пожалеть об этом. Было немного страшно и очень обидно, а кровь из прокушенной губы казалась соленой, горячей и жгучей. Он с мстительным удовольствием сжал зубы, углубляя маленькую ранку. Он заслужил эту боль... заслужил гораздо худшее.

Прекрасно. Скорее всего, это “худшее” он и получит.

Солнце, опускающееся к горизонту, золотило верхушки деревьев. Редкие розовые облака казались написанными акварелью, тогда как ветви деревьев напоминали рисунок пером – такими неподвижными они были. Северус Снейп мрачно глядел на небо. Ни дуновения. Его волосы, еще более сальные, чем обычно, липли к щекам. Но жарко ему не было; по его спине стекал холодный пот, когда он сильнее прижимался к стволу огромного дуба.

Он хотел бы найти выход. Хотел просто уйти, признавшись самому себе в том, какой он гребаный неудачник... и это бы все решило, и ничего умнее сделать было нельзя. Но вряд ли это возможно.

Особенно когда три пары прищуренных глаз глядели на него с высоты, намного превышающей его рост.

– Мы говорили Альбусу Дамблдору, что прошлый раз был последним. – Неожиданно правильная речь и очень красивый голос, но со странными интонациями... теми же интонациями, которые за последние несколько месяцев стали для Северуса привычными. – Мы отпустили женщину, потому что он попросил нас об этом. Мы сказали ему, что не потерпим еще одного вторжения.

Будь проклята Умбридж и все министерство в придачу! Ему противно было даже слышать о ней. Но теперь он повторил ее же ошибку... и по собственной глупости. По крайней мере, Долорес не знала, во что ввязывается. Он знал.

Дурак.

– Вы, люди, думаете, что весь мир принадлежит вам, – произнес звенящим от негодования голосом кентавр с пугающе красивым лицом и струящимися медно-рыжими волосами. – Вы думаете, что можете бродить, где вам вздумается, нарушать все границы.

Северус оскалил зубы в презрительной усмешке. Он не ответил; не потому, что не знал, что сказать, – за словом в карман он никогда не лез. Просто спор с ними был бы напрасным сотрясением воздуха, а он терпеть не мог делать что-то впустую... и унижаться еще сильнее.

Его правая ладонь сильно и горячо пульсировала, и он неловко прижимал ее к груди. Ему хотелось защитить ее хотя бы собственным телом, хотя, конечно, было уже поздно. Северус поморщился, вспомнив свое неосторожное движение, сильный толчок вставшего на дыбы кентавра, швырнувший его на землю... и резкую боль, когда тяжелое копыто опустилось на его руку, дробя пальцы.

Хорошо, хоть палочку не сломали... Ну, да, как будто от этого ему легче: вон, лежит в двенадцати футах под правым передним копытом младшего из кентавров – на “accio палочка” нечего и надеяться. Да он и удержать ее не сможет, в любом случае.

Ну и хрен с ней.

Быть может, эта палочка на земле останется единственным свидетельством того, что он был здесь. Стыдно-то как; он так ничего и не искупил. Впрочем, ему бы это вряд ли удалось.

– Мы долго терпели таких, как ты – заносчивых и ничтожных. Теперь наше терпение иссякло, человек. Тебе не следовало нас недооценивать.

Не собирался он их недооценивать – отлично ведь знал, насколько это опасно. Кентавры могли пленять своей красотой, но у них чертовски горячий нрав, и их очень легко оскорбить. Ну очень легко – для этого вполне достаточно одного лишь факта твоего существования...

“Я скучаю по своим соплеменникам, профессор. – Прекрасный голос звучал в его памяти, теплый и в то же время доносящийся словно из-под корочки льда. – Но я знаю их слишком хорошо, чтобы не ждать прощенья”.

Гладкое пегое тело, мощные мышцы перекатываются под лоснящейся кожей... голубые глаза и длинные пряди белоснежных волос... широкая грудь и сильные руки...

Тоже мне, нашел, о чем думать. Северус заставил себя вызывающе вскинуть голову и встретился взглядом со старшим из кентавров. Солнце опустилось еще ниже, и тень упала на прекрасное лицо.

Северус отвел глаза, глядя в никуда. Он хотел бы сбежать, но знал, что не сможет.

Преследование, погоня – для этого он слишком стар. Его гордость была фарсом, но он все еще цеплялся за нее. Что ему терять кроме этого? У него же ничего больше нет, только обязанности и мечты. Обязанность преподавать, варить зелья и шпионить... и мечты о том, чтобы стать другим человеком, чем-то обладать.

Этим летом он почти поверил, что это возможно – в классе, превращенном в лесную поляну, под звездным небом, глядя в удивительные голубые глаза, способные видеть то, что недоступно никому другому. Он почти поверил, что что-то можно изменить.

И ничего из этого не вышло.

Кентавр сдвинул брови, и круг из трех существ вокруг Северуса стал еще уже. Он выпрямился, прислонившись к стволу.

Что они с ним сделают? Эта мысль пугала до тошноты, и в то же время вызывала в нем холодное, болезненное, хирургическое любопытство. Умбридж вернулась невредимой, но слегка тронулась рассудком, а он этого не боялся. У него позади столько игр с собственным разумом, что этим *жеребятам* и не снилось. Но решатся ли они на убийство? Возможно; он помнил, как подрагивало от боли лицо Фиренца, когда его кости начинали ныть в сырую погоду.

Северус не хотел умирать; он не смог бы так долго вести двойную игру против Темного Лорда, если бы не его желание выжить. Но гораздо сильнее его огорчала мысль о том, что подумает Альбус, когда найдет его.

Кровь во рту Северуса была такой же, как его стыд – жгучей и с привкусом горечи.

Плохим оказалось для него это лето; меньше всего он хотел стать для Альбуса тем, чем стал Сириус Блэк – еще одним пунктом в длинном списке потерь.

 

* * *

 

“...и еще мне нужно будет собрать яд желтых стингеров”, – вспомнил он собственные слова, произнесенные, когда обсуждения зелий для Ордена подходило к концу.

Альбус, сидевший в слишком большом и глубоком кресле, казался очень хрупким в своей причудливой шляпе. Глупая птица, примостившаяся на спинке кресла, тоже выглядела больной, но если Фоукс снова возродится, то Альбус уже нет.

Как мог Блэк так с ним поступить? Этот парень понятия не имел об ответственности, – подумал Северус.

Еще один из любимых детей Альбуса ушел навсегда. И он занял их место. Он, Северус Снейп, уродливый и слабый, неудачник и трус, который всегда приносил Альбусу больше неприятностей, чем пользы. Альбус никогда не говорил об этом... но ему и не нужно облекать эту мысль в слова, чтобы донести ее до Северуса – разве мог Альбус думать иначе?

Усталые, добрые глаза взглянули на него; Альбус кивнул, качнув шляпой, и Северус, как это часто бывало, ощутил резкое, жгучее желание снять с Альбуса и эту дурацкую шляпу, и груз, лежащий на его плечах.

“Да, сделай это, Северус. Но, пожалуйста, будь осторожен в Запретном Лесу. Я установил там границу, отделил наши земли от территории кентавров – твоя палочка подскажет тебе, когда ты приблизишься к рубежу. Не пересекай его ни при каких обстоятельствах”.

Он был не настолько глуп, чтобы пропустить предупреждение мимо ушей. Но что он мог сделать, если стингеры селились в чаще леса, а он не мог вернуться с пустыми руками... да и Альбус – известный перестраховщик... и кого волнует, если что-то случится с ним... он же не Сириус Блэк, по которому все убивались.

Ну да, именно в этом все и дело. Он завидовал Блэку, и сделал то же самое, за что Блэка ненавидел.

И сейчас, стоя в кругу кентавров, он отчетливо понял, что дело того не стоило. Он недостоин того, чтобы Альбус грустил о нем, недостоин ни единого мгновения его скорби.

Идиот.

 

* * *

 

Теперь флакон с ядом стингеров открытый лежал на траве, и желтая тягучая жидкость медленно впитывалась в землю. Туда ей и дорога.

– Что посеял, то и пожнешь, человек, – напыщенно произнес кентавр. – Ты это заслужил.

Северус знал, что его улыбка была похожей на оскал и делала его лицо еще уродливее, но кентавр вряд ли мог разглядеть ее в полутьме. Ну, да, правильно – он заслужил. И, честно говоря, он боялся не столько кентавров, сколько своего спасения. Боялся, что Альбус вытащит его, как вытащил Умбридж. Лучше уж умереть, чем вынуждать Альбуса идти за ним в лес, спасать от последствий собственной глупости, нелепой зависти к человеку, который давно уже мертв.

Лучше вовсе не выйти из этого леса, чем выйти отсюда с помощью Альбуса.

 

* * *

 

“Почему вы не уезжаете из Хогвартса на лето, профессор?” – произнес мягкий голос нового учителя предсказаний; Северус поднял голову. Альбус попросил Фиренца рассказать Северусу о малоизвестных видах лесных растений, которые могли бы пригодиться при приготовлении зелий.

Он взглянул на Фиренца, привычно сощурившись, проверяя, не было ли подвоха в его вопросе – возможно, кентавр знает ответ и насмехается над ним. Красивое лицо Фиренца казалось безмятежным и выражало лишь вежливый интерес.

– Гм... Может, потому что мне некуда больше идти?

Северус не знал, почему так ответил; наверное, из-за горького удовлетворения, которое иногда испытывал, бросая правду в глаза. Выражение Фиренца не изменилось; светлые ресницы медленно опустились, придав его лицу апатичный и томный вид.

– Я понимаю. Мне ведь тоже некуда идти.

Он не собирался обсуждать это с кентавром... обсуждать что угодно, потому что никогда не обсуждал свои дела с другими учителями. Но неожиданно они разговорились. Просто так получилось и повторялось время от времени, хотя Альбус ни о чем его не просил, и особых причин для этого не было.

Северус не умел вести обычную беседу, слишком уж он привык язвить, колоть и огрызаться. Но Фиренц излучал какое-то удивительное спокойствие, словно ничто земное не имело для него значения, и в этом была какая-то странная притягательность.

И еще был участок на животе Фиренца, где мраморная кожа сменялась нежнейшей пегой шерстью...

Северус всегда чувствовал себя беззащитным рядом с голубоглазыми и белокурыми существами, потому что был им полной противоположностью – нахохлившийся ворон, взъерошенный и черноглазый. И у него возникали фантазии, в которых Северус не признался бы никому, даже под пыточным заклятием - фантазии, которые вызывали в нем жгучий стыд и заставляли чувствовать себя еще более нелепым.

Но он никогда не забудет, как однажды, поздним вечером, в классе, превращенном в лесную поляну, Фиренц неожиданно приложил ладони к его щекам, отбросив пряди спутанных волос... и наклонил к себе его лицо.

“Вы любопытное создание, профессор, – сказал он, и сердце Северуса ухнуло в какую-то бездонную пропасть от испуга и странного чувства, удивительно похожего на надежду. – Я хотел бы познакомиться с вами поближе”.

 

* * *

 

Он мог бы согласиться... на все, но даже запретил себе думать об этом. Он знал, что как только позволит себе мечтать, все сразу же закончится.

Похоже, теперь все закончится еще быстрее.

– Ведите его за мной, – приказал кентавр с рыжими волосами. Остальные сдвинулись с места в сиреневом полумраке, их гладкие тела блестели.

– Не трогай меня.

Молодой кентавр протянул руку к Северусу, и тот в гневе ударил по ней. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались без разрешения.

– Глупый человек!

Голос старшего кентавра превратился в шипение, и на бедро Северуса обрушился тяжелый удар, от которого нога сразу же онемела. Земля ушла из-под ног; он рухнул на четвереньки, уперевшись ладонями в траву и тяжело дыша. Боль в правой руке была такой сильной, что в глазах у него помутилось.

Это... не так уж страшно... я выдержу.

Кентавр все еще гарцевал на задних ногах, и снизу Северус видел нависшую над ним темную тень и мягкий светлый мех на животе кентавра. Мелькнула странная мысль о том, что Фиренц такой же большой и сильный. Что-то сжалось у Северуса внутри.

Не думай об этом. Или ты не выйдешь отсюда живым.

Но, может быть, выйти отсюда – это не главное.

– Значит, прикосновение кентавра тебе отвратительно? – В голосе звучала насмешка, и Северус помедлил с ответом, не зная, как реагировать.

– Нет.

– Тем лучше для тебя. Вставай, человек.

Он выждал еще несколько мгновений, отдышался, а только затем поднялся на ноги. Неожиданно один из кентавров до боли сдавил его плечо и толкнул вперед. Северус врезался в дерево и вскрикнул, ударившись правой рукой о жесткую шершавую кору. Его ребра хрустнули.

Когда он закашлялся, кровь из прокушенной губы потекла по подбородку.

– Иди.

 

* * *

 

Все вокруг казалось нереальным. Сгустилась тьма, и огромные силуэты кентавров беззвучно и плавно скользили среди деревьев. Он знал, что бежать бесполезно – сухие ветки предательски трещали под его ногами.

Но Северус не только из-за этого не пытался сбежать. Почему-то он чувствовал себя обязанным дойти до конца, расплатиться за свою глупость и принять отмеренное ему наказание.

Некоторые люди слишком глупы, чтобы жить... и Северус Снейп в том числе.

Альбус... он прикусил язык, запретив себе произносить это имя. Он всегда мысленно звал Альбуса, когда попадал в переплет. Но не сейчас.

Еще не хватало, чтобы Альбус помчался к нему на помощь! Хотя мысль заманчивая... Северус Снейп в роли попавшей в беду барышни, и благородный рыцарь Альбус Дамблдор. Уржаться и не жить... Зато, если Альбус его спасет, можно будет с чистой совестью упасть в его объятия...

Ну, хорошо. Что мы имеем? Человек, который сам не знает, чего хочет... или кого хочет – одна штука. Разъяренные кентавры – трое... е-мое, а их уже больше, целых пятеро. Теперь подумаем о возможных последствиях...

Как насчет страстного животного секса?

Эта мысль вызвала у него приступ истерического смеха, но он сразу же заставил себя замолчать. Чаще надо трахаться, Северус, может, тогда ты не будешь таким озабоченным.

Он сжал зубы, и рот снова наполнился кровью.

Неожиданно появился просвет; пламя факелов резануло по глазам. Северус заморгал, как ослепленная сова, его глаза заслезились.

– Тебя будут судить, человек.

Северус споткнулся от очередного толчка, но почти сразу же выпрямился. Теперь вокруг было еще больше гладких, огромных тел.

Так много... он не знал, что их столько в Запретном Лесу. Видел их кто-нибудь, кроме Альбуса? И хоть кто-то из этих свидетелей остался в живых?

Как ни странно, эта мысль его не испугала. Картина перед его глазами была так прекрасна – полна невыносимой, разрушительной, гибельной красоты, что он согласился бы умереть, лишь бы унести ее с собой. Не это ли видела Долорес перед тем, как сойти с ума, не это ли стало причиной ее безумия?

Сильные тела лошадей – вороные, гнедые, белые, серые в яблоках... и мускулистые человеческие торсы, длинные обнаженные руки, блестящие в рыжем пламени, волосы, спадающие до самой талии. Легко и плавно скользящие тела.

Он хотел бы стать одним из них... но, конечно, это невозможно, глупо даже думать об этом... Теперь он знал, что так же глупо было думать о Фиренце – особенно ему, слабому и несовершенному.

Как же, наверное, мечтает Фиренц вернуться к своему народу, – подумал он.

– Оставь его, Кейтан.

Рука прикоснулась к его подбородку, заставила его взглянуть в склоненное над ним морщинистое лицо. Голубые глаза и почти белые волосы... Северус вздрогнул: этот кентавр так похож на Альбуса... нет, это неправильная мысль, он не должен так думать.

– Я вижу Фиренца в твоих глазах. Ты думаешь о предателе. Нет, не отвечай. Я не хочу выслушивать твою ложь.

Столько обвинений: он нарушил границу, подружился с предателем, был слугой убийцы единорогов – разве не видит этот старый кентавр темную метку на его руке так же ясно, как прочел его мысли о Фиренце?

– Он взял себе в любовники человека, – прошипел Кейтан. – Какая гадость.

Они не любовники... Северус хотел ответить, но его губы словно склеились. От этого он почувствовал себя таким беспомощным, что впервые испугался по-настоящему.

– Значит, ты сказал правду: прикосновение кентавра тебе не противно, – добавил Кейтан.

Ублюдок... Северус раздул ноздри, пытаясь заговорить, но по-прежнему не смог произнести ни слова.

– Может, убьем его, и дело с концом? – предложил еще один кентавр.

Рука, сжимающая подбородок Северуса оказалась на удивление сильной, вырваться было невозможно. Старый кентавр глядел на него изучающе.

– Есть вещи, которые для людей страшнее смерти. Я вижу тьму в его душе. – Северус хотел ухмыльнуться, но от голоса этого существа его бросило в дрожь, несмотря на отчаянные попытки сохранить самообладание. – Я вижу, чего он хочет и чего боится.

Видит? Ну и как тут не стыдиться? Неожиданно Северус почувствовал, что загустевшая слюна комом встала в горле. Он не мог дышать.

– Нам не нужно его убивать. Это сделает его собственная тьма.

Ха, неужто старик считает, что он испугается этой угрозы? Ему ли бояться тьмы? Блеклые голубые глаза изучали Северуса, и он возненавидел их, возненавидел кентавра с лицом, так похожим на лицо Альбуса. Возненавидел себя за свою слабость, за то, что поддался гипнозу... или чем там эта старая кляча на него воздействовала.

– Я преподам урок вам, людям, – произнес кентавр.

Северус судорожно сглотнул и моргнул воспаленными глазами. На лицах кентавров, начиная с Кейтана и заканчивая стариком, застыло одно и то же непроницаемое выражение.

Мать вашу, – подумал он, – вы уверены, что сможете меня сломать. Да ни хрена у вас не выйдет. Я не сдамся, как Умбридж.

Но он не знал, насколько ему хватит его упрямства.

– Можешь кричать, если тебе будет больно, человек.

 

* * *

 

Очнулся он оттого, что кто-то убирал пряди волос с его лица. Веки были совсем неподъемными, и он застонал и закашлялся, пытаясь открыть глаза. Легкие казались набитыми ватой, так что дышать приходилось через силу. Сначала он увидел мерцающий свет факелов, а затем... длинные белые волосы и голубые глаза.

Альбус...

Имя так и не слетело с его губ, впрочем, он и не смог бы его произнести. По горлу словно наждачной бумагой прошлись, сглатывать было мучительно больно. Старый кентавр лежал рядом с ним, поджав ноги, и перебирал его волосы.

– Ты хорошо держался, человек.

Голос был очень мягким и слегка срывающимся... так легко было поверить, что это голос Альбуса, если бы не звучащий в нем оттенок холодного любопытства – любопытства исследователя.

Это было совсем не то, чего он ожидал. Они даже не прикоснулись к нему. Все происходило у него в голове. Наверное, то же самое было и с Долорес. И он тоже сломался.

Он сжал зубы, чтобы не издать ни звука.

– Расслабься, – сказал кентавр. – Ты уже получил свое наказание. Теперь можешь идти. Иди и скажи остальным, чтобы не нарушали границу.

Мягкая, пергаментно-сухая ладонь заставила его повернуть голову, и снова нахлынул страх. Не надо, – подумал Северус, пожалуйста, не надо, я больше не вынесу. Только не от этого, у которого лицо Альбуса и блеклые голубые глаза...

 

* * *

 

Земля оказалась холодной и жесткой, все его тело сотряслось от удара, зубы впились в израненную губу. Он не вскрикнул, только широко раскрыл глаза. Наступал серый рассвет.

– Передай привет предателю, – сказал Кейтан.

Земля загудела под его щекой от удаляющегося топота копыт. Северус свернулся в клубок, вцепившись пальцами здоровой руки в плотную ткань мантии. В этом жесте было что-то успокаивающее.

Становилось все светлее, но он не знал, сколько прошло времени. Иногда ему начинало казаться, что он уже не лежит на земле, а парит над ней, и его это почти не пугало. Мысли были какими-то далекими, имена появлялись и исчезали – Фиренц, Долорес...

– Северус!

Этот голос что-то тронул в его душе, встряхнул – и неожиданно возникло желание двигаться, заставить себя подняться и сделать хоть что-нибудь.

– Северус, где ты?

Быстрее, пока он не увидел его таким... Высокие деревья покачнулись над Северусом, когда он встал на колени... и поплыли перед глазами, когда он поднялся на ноги; его шаги были до странности неуверенными. Но он заставил себя не думать об этом – просто идти, переставлять ноги.

Наконец-то он его увидел – высокий человек в забавной шляпе пробирался по лесу. Как же глупо было думать, будто старый кентавр похож на Альбуса... ничего подобного. Добрые голубые глаза взглянули на него и широко распахнулись.

– Северус, слава Мерлину, а я уж подумал... С тобой все в порядке?

Северус не знал, сумеет ли заговорить, но он не мог не ответить на вопрос этого человека.

– Да, все замечательно, – сказал он.

 

* * *

 

А потом Альбус сидел у его постели, убирая волосы с его лица, и ему не хотелось отодвигаться, не хотелось вспоминать о том, как другие прохладные пальцы гладили его кожу.

Все закончилось. Поппи больше не водила палочкой по его телу и не бросала на него удивленных взглядов: его раны не были тяжелыми, хотя выглядел он ужасно... Он насквозь прокусил себе губу, пытаясь отвлечь себя от опасений, что она начнет обсуждать это с Альбусом и своей болтовней разрушит последние остатки его самообладания.

Как будто он мог возненавидеть себя еще сильнее, как будто не знал, каким жалким он был.

И все же он чувствовал какую-то пустоту в душе, и ему казалось, что он никогда уже не станет прежним.

– Они обращают против тебя твой собственный разум, – тихо сказал Альбус, по-видимому, специально для Поппи, – выворачивают его наизнанку. Это жестоко, правда... иногда более жестоко, чем физические пытки.

Слова проходили мимо сознания Северуса. Пальцы Альбуса были мягкими и прохладными, когда он смахивал с его лица сальную пелену волос. Северусу хотелось повернуть голову и прижаться к осторожной ладони... но, конечно же, он не осмелился. Альбус был добр к нему, но даже его терпение не безгранично, и это наверняка вызвало бы у него отвращение.

Вместо этого Северус просто попытался запомнить свои ощущения, когда Альбус прикасался к нему, сидел с ним рядом – такой добрый и внимательный, словно он, Северус, был больным ребенком. Между прочим, в детстве с ним никто так не сидел.

И он не так уж болен... вовсе нет...

– Тсс. – Голос Альбуса был таким же нежным, как и его прикосновения, и Северус почувствовал, что у него дрожат губы. – Спи, мой дорогой мальчик, ты в безопасности.

Он не хотел спать, но не мог и отказать Альбусу, и поэтому послушно закрыл глаза и попытался не видеть мерцающие рыжие огни и черные тени деревьев.

Подумать только, теперь он будет впадать в панику при одной лишь мысли о Запретном лесе. Как глупо.

Затем безжалостные грани реальности начали размываться, сменяясь мутным, но желанным забвением, и Северус услышал печальный, неожиданно слабый голос:

– Я о тебе позабочусь.

 

* * *

 

Ему понадобился день, чтобы срастить переломы, и чуть дольше, чтобы тело перестало напоминать ему о несуществующих ранах. Он изо всех сил старался не замечать дискомфорта и перестал морщиться при каждом неловком движении.

Бороться с погрязшим в жалости к себе разумом оказалось гораздо труднее. Наверное, тут пригодился бы думоотвод, но Северус разочаровался в думоотводах, когда узнал, как легко можно заглянуть без спроса в его воспоминания. Впрочем, увидеть такое он не пожелал бы даже мальчишке-Поттеру. Так что Северусу пришлось полагаться на собственные ментальные способности.

К сожалению, он никогда не умел забывать; теперь он впервые в жизни пожалел об этом.

По крайней мере, внешне он держал себя в руках. Через два дня после выхода из лазарета он встретился с Поппи (им нужно было пополнить запасы зелий), и кровь так сильно шумела у него в висках, что он боялся, как бы не полопались сосуды, но его лицо осталось непроницаемым. К счастью, Поппи ничего не сказала, а он даже не пытался понять, смотрит ли она на него по особенному или нет. Он предпочитал не видеть ничего, кроме цветных пузырьков с зельями.

Хорошо, что он встретился с Поппи так быстро – следующий разговор прошел легче. Вскоре он смог испытывать при виде нее лишь некоторое нежелание общаться – обычное для него чувство.

Осталась только одна слабость, которую Северус не смог преодолеть, и наконец он сдался, устав от самообвинений. Проще было избегать встречи, чем запираться в своих комнатах, лежать и глядеть в потолок, хотя он и мог провести так весь остаток своей жизни.

Он услышал тихий перестук копыт по каменному полу, и этот звук эхом отозвался в его груди, подчинив себе ритм его сердца. Северус сказал себе, что он не должен прятаться, что его трусость отвратительна, но это было выше его сил.

Он остановился и прижался к стене, дожидаясь, пока шаги в соседнем коридоре стихнут.

Его сердце колотилось так сильно, что заболела грудь. Стена была холодной и мокрой, и он чувствовал, как влага сочится из старых камней и стекает по его щеке.

– Я понимаю, дружище, всю сложность ситуации.

Этот голос, тихий, задумчивый и знакомый, принадлежал не Фиренцу. Топот копыт заглушал человеческие шаги.

– Я знаю, что он избегает тебя. – Ох, Альбус... вечно говорит о нем за глаза... вечно лезет не в свое дело. Лицо Северуса исказилось, но это была не улыбка. – И меня это расстраивает. Может, было бы неплохо, если бы ты попробовал подтолкнуть события и заставил бы его... заставил выговориться, чтобы все прояснить. Разве вы не друзья?

Н-нет... нет... он невольно покачал головой, словно Альбус мог его увидеть... и возненавидел себя за свою слабость. Он обязан это сделать; Альбус прав, Альбус знает, как лучше... помнишь, что случилось в последний раз, когда ты не подчинился Альбусу?

– Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно, директор. – Голос Фиренца был прекрасен, и все же по телу Северуса пробежали мурашки. – Между мной и вашим другом-человеком нет никаких сильных чувств. Я просто был очарован чуждым мне разумом.

Должно быть, Альбус взмахнул рукой в знак протеста, потому что голос Фиренца, сопровождаемый тихим перестуком копыт, стал более резким.

– Не думайте обо мне плохо. Вы знаете нас, кентавров. Ничего не было – просто исследование новых возможностей, удовлетворение моей тяги к знаниям. Не думаю, что нам нужно что-то “прояснять”.

Странно... Северус знал, что должен испытывать злость и разочарование, узнав о том, что его единственная дружба за многие годы закончилась вот так. Но вместо этого он ощутил огромное облегчение.

Теперь уже не нужно выяснять отношения с Фиренцем, не нужно убеждать себя в том, что Фиренц ни в чем не виноват, что жестоко и нечестно порывать с ним. Он сможет вернуться к своему уединению, к своему удобному и безопасному одиночеству, к обязанностям и мечтам.

– Ничего не могу поделать, Альбус, – продолжил Фиренц своим прекрасным голосом, в котором слышался шепот звезд и шелест листьев. – Если вы так сильно его любите, я уступаю его вам.

Они уходили, шаги становились все тише... и пауза была такой долгой, что Северус решил, что ничего больше не услышит, как вдруг до него донесся тихий и серьезный голос Альбуса.

– Я так сильно его люблю.

Он вскинул руки, зажал себе рот, чтобы заглушить вырвавшийся возглас. Его мозг лихорадочно работал, пытаясь убедить его, что это ничего не значит, что Альбус сказал бы то же самое о любом из своих бывших студентов. Но он не мог ничего поделать – слова по-прежнему звучали у него в голове.

Так сильно его любит... и насколько же сильно? Возможно ли, что Альбус?... Он хотел поверить, каким бы глупым это ни казалось.

За это он отдал бы все, даже согласился бы повторить свою дурацкую вылазку в Запретный лес. Возможно, именно этого он и хотел всегда...

Возможно, все это было не зря.

The end