Меня включили в список наблюдающих за Кошкой. "Смена составляет два часа. Больше - устаешь, и наблюдение ослабевает. Мы ставим одну смену в сутки, - сказали мне. - Сколько смен Вы сможете отработать?" - "Ну, я не знаю... - сказал я (действительно не зная своих возможностей). - Ну, неделю, может быть... Семь смен... Максимум десять. А сколько мне будут платить?"
        Человек в горячей комнате откинулся на спинку кресла, расслабив ворот рубашки. Его галстук валялся перед ним, уже снятый и смятый, на полированной доске стола, где кроме этого галстука и телефона ничего больше не было.
        - А разве Вы не из Лиги Обратимого Времени? - удивился этот человек, подняв на меня косматые, вспотевшие брови.
        - Нет, я приехал за свой счет, - сказал я сухо, не вдаваясь в подробности.
        Он несколько секунд соображал, но, видимо, мой статус его не очень обескуражил.
        - В таком случае, Ассоциация сможет Вам выплатить по десять долларов за час. Это Вас устроит?
        - Думаю... да... - сказал я, быстро вычислив и сомневаясь, что мне хватит на обратную дорогу.
        - Ассоциация наша небогата, - человек сочувственно развел руками, - мы стараемся продлить жизнь Кошки, но, чем долее это длится, тем всё слабее делается интерес общественности и всё менее находится спонсоров. Не забывайте, что Кошка Шрёдингера была помещена в эту камеру и подвергнута непрерывному наблюдению пятьдесят лет назад. Так что, быть может, приходится даже удивляться, что до сих пор находятся энтузиасты, подобные Вам... - Он смотрел на меня. Я покорно склонил голову.
        На другой день меня провели к окну, возле которого я должен был на два часа сменить предшествующего наблюдателя, молодого человека с редкой белобрысой бородкой. Кошка лежала в камере и спала, он не сводил с нее глаз. "Вы готовы?" - спросил он, не поворачивая ко мне головы. "Не совсем. Я хотел бы более точно знать, что мне следует делать," - сказал я. "Надо только смотреть внимательно на Кошку, не отрываясь от нее взглядом ни на мгновение. Больше ничего. Ну? Вы смотрите?" - "Да, смотрю, - сказал я. - Только, пожалуйста, не уходите сразу, а поясните мне кое-что." - "Что именно?" - "Кошка спит?" - "Спит." - "А что будет, если она проснется?" - "Как? Разве Вы не знаете?" - поразился молодой человек. - "Нет." - "А Вы разве не из Лиги Обратимого Времени?" - "Да нет же. Я приехал сам по себе." - "Ах, вон оно что! Тогда, конечно, Вы ничего не знаете, и Вам следует рассказать... Видите ли, Кошка не может проснуться, потому что в камере не происходит никаких событий." - "Как же это так?" - "А очень просто: поскольку наблюдение не прерывается ни на секунду, то волновые функции не коллапсируют. Значит, и событий нет. Всё существует лишь в возможности. Кошка может умереть, и чем дальше, тем вероятность этого события всё более возрастает. Но эта вероятность никогда не реализуется, потому что для ее реализации необходим коллапс волновой функции, а такой коллапс может произойти лишь в начальный момент наблюдения." - "Замечательно интересно! - воскликнул я. - Наверное, мне действительно крупно повезло, что я могу стать участником этого уникального мероприятия!" - "Так Вы и в самом деле ничего не знали?" - опять не мог поверить мой молодой коллега. - "Да нет же! Уверяю Вас!" - уверял я, не отводя взгляда от Кошки. Она спала, свернувшись клубочком. Она была черная с белыми лапами, с какой-то клочковатой шерстью, будто изъеденной лишаем, и, по-видимому, очень худая: тазобедренные кости жалко выпирали из шкуры. "Вы ее подкармливаете как-нибудь?" - спросил я. - "Зачем же? - с готовностью отозвался коллега, который, встретив во мне новичка, не спешил идти отдыхать. - Вы не понимаете? Это был бы процесс, это пошло бы время, начали бы происходить какие-то события, пошли бы химические реакции, и так далее. Еда стала бы перевариваться и превращаться в экскременты, которые потом извергались бы..." - "Но почему? Ведь волновая функция, однако же, не могла бы коллапсировать, раз идет непрерывное наблюдение." - "Вот именно! Видите: Вы правильно понимаете! Туда вообще ничто не проникает, в эту камеру, кроме неотступного исследовательского взгляда. Поэтому там время стоит. Любые манипуляции - с Кошкой, с едой, с экскрементами, - впервые подвергнувшись наблюдению, непременно и сразу внесли бы туда временную необратимость..." - "Позвольте, а почему вы уверены, - спросил я, - что Кошка до сих пор жива? Ведь пятьдесят лет, однако..." - "Эх, ну Вы даете!.. Впрочем, я ждал этого вопроса. Просто Вы, коллега, еще не научились ставить вопрос правильно. Ведь что такое жизнь и что - смерть? Кошка - та, которую Вы перед собой видите, - является вероятностной комбинацией живой и мертвой кошек. В каждый момент времени она есть суперпозиция двух волновых функций: Y и Y-сопряженной. Причем если Y - функция "живой кошки" - движется из прошлого в будущее и означает вероятность ее смерти в данный момент, то Y-сопряженная, функция "мертвой кошки", движется навстречу, то есть из будущего в прошлое, и означает вероятность... ну, вероятность ее воскресения, да... Не желаете закурить?" - "Ох, буду Вам весьма признателен. Вы закуриваете?.. Дайте и мне... Ага... А дым не помешает?" - "Да Вы его пускайте в сторону, чтобы не болтался перед глазами... Пепельница вот справа под вашей рукой. Пожалуйста, не отвлекитесь, когда будете стряхивать... Итак, что я хотел сказать? - Да, суперпозиция... Но дело в том, что, пока идет непрерывное наблюдение, ни одна из этих функций не коллапсирует, то есть вероятности эти не реализуются. Мы можем сказать про Кошку только, что она "ни жива и ни мертва", то есть и жива, и мертва одновременно с определенными вероятностями этих двух состояний... Нет, даже не так. Поскольку она была жива пятьдесят лет назад, в начале наблюдения, то и теперь, конечно, ничего не изменилось, потому что время в камере остановлено." - "Но позвольте, - возразил я, весьма удивленный. - Если таковы жизнь и смерть, то ведь тогда и я сам являюсь суперпозицией двух волновых функций? Так или нет? Про меня, значит, тоже нельзя сказать определенно, жив я или мертв, - а лишь с некоторой долей вероятности?" - "Совершенно правильно! - подхватил мой собеседник. - Видите, Вы уже всё поняли. Разумеется, ничего определенного про Вас сказать нельзя, пока не ведется за Вами наблюдение. Разве Вы никогда не замечали, например, такого факта, что человек не только чувствует себя, но и реально остается более здоровым до тех пор, пока он не обратился к врачу? Замечали? - Ну, вот видите! - Стоит человеку пойти и лечь в больницу на какое-нибудь, допустим, обследование, - а там, глядишь, его уже и хоронят. Правда ведь? - В чем тут смысл? - Да совершенно ясно: как только наблюдение включается, так волновая функция и коллапсирует! Все очень просто!"
        Я всё глядел на спящую Кошку и размышлял. Я не могу себе представить, какие сны снятся кошкам. Сон - это тоже был бы процесс. Вероятно, ей сейчас не снится ничего. В таком случае, думается, ей безразлично, жива она или мертва. Да, Шрёдингер был, наверное, не дурак, что посадил сюда Кошку, а не человека: тот мог бы сам за собой наблюдать, если б, конечно, не спал и его сознание не выключалось... Да, несомненно, это важный пункт. И я сказал своему молодому объяснителю:
        - Разве дело во врачах? Это смешно. Это такие мелкие возмущения и вторжения, что ими заведомо можно пренебречь.
        - Как? По сравнению с чем пренебречь?
        - Да хоть по сравнению с самонаблюдением. Вот что нас неотвратимо убивает - самонаблюдение, вот что!
        - О, Вы имеете в виду рефлексию! - оживился и закивал он. - О, конечно! Вы абсолютно правы. Только заметьте, что рефлексия убивает нас лишь вследствие того, что она разрывна. Мы не можем обеспечить неотступного, внимательного слежения за собой, мы отвлекаемся на разные другие мысли, сигналы. Но если б, допустим, человек включился в бдительное самосознание раз навсегда, то и момент смерти прошел бы для него как виртуальный: его волновая функция не нашла бы лазейки, где бы ей сколлапсировать. Я просто в этом уверен. Это настолько ясно!..
        - Не знаю, - сказал я. - Идите отдыхайте. Я подумаю.
        - Иду, конечно. Обязательно. Я вернусь через два часа: ведь я снова после Вас дежурю, - и тогда Вы скажете...
        - Разве Вы дежурите несколько раз в сутки?
        - Да, три раза. Я давно тут, и мне доверяют. Очень мало сейчас новых людей подключается... Ну, до встречи.
        - Пока, - я махнул рукой, не отводя взгляда от Кошки. Он ушел, и я остался один.