***
Желтая повестка. Подпись и печать.
Скоро нужно будет на письма отвечать.
Ноты кину в печку, дневники сожгу.
Я не убегаю, просто ухожу.
Недопеты песни, порваны стихи,
Стерты все ненужные, робкие штрихи.
Созваны все гости, куплено вино.
Веселитесь… впрочем, мне счас все равно.
В комнате холодной молча свет гашу.
Я не убегаю, просто ухожу.
На губах застыла томная печаль.
Все меня жалеют, мне себя не жаль.
Жаль, что поздно начал, жаль, что не успел.
Жаль, что новых песен я тебе не спел.
Жаль, что слишком поздно все тебе сказал.
Уходил, а может… все же убегал?
3 марта 1990 г.
***
В переулках тает снег, чей-то сумасшедший бег эхом отдается.
На асфальте тает лед, говорят, что все пройдет. Память остается.
Чьи-то светлые глаза, по щеке ползет слеза. Почему ты плачешь?
Будет вслед шуметь метель, только ты пойми, теперь не могу иначе.
Дверь закроешь за собой. Повенчаешься с тоской на два долгих года.
Я умчусь в ночную даль, мне себя совсем не жаль. Жаль тебя…немного.
5 марта 1990 г.
***
В городе, где бегают трамваи, в городе, где сухо и тепло,
Нас там потихоньку забывают. Вспоминают, получив письмо.
Вспоминают кто-то добрым словом, кто-то проклинает, горячась.
Где-то за случайным разговором мы приходим к ним, куда-то мчась.
Было все: гитара-шестиструнка, пара джинсов, волосы до плеч.
На плече тетрадки в мятой сумке, смех в подъезде и блатная речь.
Чьи-то губы, теплые такие, что шептали тихо: «Не хочу».
А над морем звезды голубые. Помню, как сказал, что подарю.
Помню, как прощался с этим миром, миром музыки, любви и горьких слез.
Покидая тесную квартиру, я подумал «Все-таки всерьез».
31 марта 1990 г.
***
Находя в блокноте адреса, написать стараюсь хоть немного.
По листу краснеет полоса, оставляя сантиметр пустого.
Что писать о том, что не понять людям-обитателям трамваев?
То, что я хочу смертельно спать, то, что есть хочу и замерзаю?
То, что сниться город по ночам с синими холодными огнями,
В городе так весело друзьям. Что с того, ведь я же не с друзьями.
Что с того, что в шуме дискотек забывает та, что обещала
Ждать хоть год, хоть два, хоть целый век, на перроне серого вокзала.
Что писать по старым адресам, где ответят лишь, чтоб не обидеть.
Я словами объясню все сам, только дай мне Бог их всех увидеть…
8 апреля 1990 г.
***
То ли снег, то ли дождь, не поймешь. И по телу какая-то дрожь.
Ты спросила: «Надолго уйдешь»? Я ответил тогда: «Ну и что ж».
А теперь перестала писать, и не нужно меня обвинять.
Говорил, невозможно понять, невозможно кричать и молчать.
Невозможно все это забыть, невозможно простить и любить.
Невозможно, а может быть, просто стоит начать курить?
Или пить втихоря антифриз, и катиться, катиться вниз.
И плевать в эту серость лиц, нарушая черты границ?
Просто нужно уйти в себя, все былое внутри храня.
Неужель это все же я убегал в седину декабря?
18 апреля 1990 г.
***
Мы бежали к морю, чтоб успеть на клубы тумана посмотреть.
Чтоб сидеть на камне у волны, вспоминать не сбывшиеся сны.
Чтоб упасть на рыжий мягкий мох, чтоб молчать, забывшись,
Видит Бог, мы уже устали дни считать, на скупые письма отвечать.
Мы уже устали без любви в сером одиночестве тайги.
Где растут деревья на камнях, где все понимают в двух словах.
Где нет синих сказочных огней, нет летящих к югу журавлей.
Серая, безликая земля, на которой пусто без тебя.
29 апреля 1990 г.
***
Прошлогоднюю траву щиплет рыжий конь.
А над морем вдалеке зарево-огонь.
А у моря чей-то труп брошен на камнях,
А на сердце не покой: может это я?
Кажется, такой же рост, и черты лица.
А под елью воет пес, чуя мертвеца.
И ворона на суку каркает беду.
Страх в себе превозмогу, ближе подойду.
И, ступая по камням, слышу плач души.
Неужели сам себя жизни порешил?
И ушел от всех забот на закате дня,
А теперь на небосвод понесет меня.
Села чайка мертвецу на холодный лоб,
Приоткрыл мертвец глаза, посмотрел кругом.
Тут дневальный закричал с тумбочки: «Подъем»!
Снова сон и страх ушел, приоткрывши дверь.
С детства я не верю в сны, но что мне ждать теперь?
13 мая 1990 г.
***
Пили кофе со сгущенным молоком, вспоминали маму, папу, отчий дом.
Дискотеку в старом парке до утра, голос ласковый, шептавший: «Мне пора».
Мотоциклы, Heavy metal и Break dance, и безумные запои на аванс.
Девок с улицы, что шли за просто так, в общем жизнь с коротким именем «ништяк».
А теперь у нас ни девок, ни вина, и не радует нас ранняя весна.
Нет ни писем, ни коротких телеграмм, нет ни слова от далеких пап и мам.
От девчонок, что в слезах клялися ждать, ничего…ну и не нужно, наплевать.
Было б кофе со сгущенным молоком, сигарета, две затяжки перед сном.
А без писем как ни будь переживем, но наверно, не простим, когда придем.
В старый парк, где дискотека до утра, тем, что ласково шептали: «Мне пора».
27 мая 1990 г.
.***
А в кафе сегодня дискотека. Знаю, ты так любишь танцевать.
Мама спрячет туфли с мини юбкой, этим ей тебя не удержать.
Вновь звонят, замучили мальчишки, разве можно дома усидеть?
Позабудь учебники и книжки, ты так любишь под гитару петь.
Ты так любишь целовать в подъезде парня из соседнего двора.
Что с того, что мама будет плакать, и звонить подружкам до утра?
Что с того, что ты давно забыла, песни, что играл я для тебя?
Может не было всего, что с нами было, и не говорил я : «Жди меня»?
Будет осень, желтая такая. Пролетят над морем журавли.
Снова, все на свете забывая, ты целуешь губы не мои….
20 июня 1990 г.
***
Я ушел на войну в декабре, чтоб забыть наши теплые зимы.
Чтобы не захлебнуться в вине, чтоб не сгинуть от кокаина.
Я ушел на войну в декабре отдохнуть от уютной гражданки.
От плакатов на серой стене, магазинов и маминой манки.
От друзей, не способных на риск, от дешевых полуночных девок.
От улыбок из-за кулис, от центральных, правых и левых.
От соседей, чьи сплетни на «бис» принимали пенсионеры,
От звонящих подружек-актрис из постелей миллионеров.
Я ушел на войну от тебя, чтоб однажды солдатом проснуться.
Я ушел на войну в декабре, чтоб с победой в декабрь вернуться…
24 июня 1990 г.
***
В окнах вновь погасит свет не моя рука.
Губы тихо скажут «Нет», а быть может «Да».
И ладони поползут по твоим плечам.
Белой простыни лоскут брошен на диван.
Смята будет простыня под твоим теплом.
Гость случайный, но не я твой покинет дом.
Будешь плакать до утра, и корить себя.
Вдруг поняв, что ты сейчас предала меня.
17 августа 1990 г.
***
Неужели я был «металлистом»? В кожу черную был одет?
Ты ходила ко мне за кулисы, и вахтеры гасили свет.
Я снимал с плеча бас-гитару, эти цепи, браслеты, шипы.
Сердце билось и отдыхало от сценической суеты.
Грим стирал с лица занавеской, словно черную маску зла.
Я тебя не считал невестой, хотя ею ты быть могла.
Ты садилась ко мне на колени, и шептала какой-то бред.
Я тебя понимал, к сожаленью, потому что я был поэт.
А потом я играл на рояле ностальгию нашей любви.
А потом мы просто молчали, и в холодную осень шли.
Снег кружился, сверкал в лунном свете, город вновь зажигал огни.
И, казалось, на всей планете мы с тобой бесконечно одни….
18 августа 1990 г.
***
Вновь курят «кайф» в подъезде пацаны, играют «Rainbow» на твоей гитаре.
А ты продал вареные штаны, тебя сегодня в армию призвали.
Тебя постриг безжалостной рукой в военкомате пьяный парикмахер,
И ты без шапки лысый шел домой, прохожих грубо посылая на хер.
Ты в этот вечер ей не позвонил, и не сказал, что утром улетаешь.
Быть может, потому что не любил, когда тебя куда-то провожают.
Она напишет, ты ответишь ей. Мол, извини, все получилось скверно.
И, может, снова будет все о,кей, и все таки простит она, наверно.
А не простит, так нет большой беды, и не такое в жизни мы теряли.
Вновь курят «кайф» в подъезде пацаны, сыграй им на прощанье на гитаре.
2 сентября 1990 г.
***
Не стучите, меня больше нет. Я ушел, чтоб уже не вернуться.
Чтоб однажды с солнцем проснуться, и уже не сказать вам : «Привет».
Не пишите, седой почтальон никогда не найдет адресата.
На размазанном штемпеле дата мне не скажет уже ни о чем.
Не звоните, давно отключен телефон, что звонил на рассвете.
Я не крикну в трубку: «Ответил», чтоб болтать без конца об одном.
Не зовите, уже не приду, чтобы спеть вам о небе и птицах.
Мне уже никогда не присниться, что в меня где-то верят и ждут.
Не страдайте, забудьте и все. Словно не было, словно не будет.
Только мама меня не забудет, прошептавши имя мое…
3 ноября 1990 г.
***
Звездный дождь закапал на балкон. В звездных лужах тени фонарей.
Напиши мне, кто в тебя влюблен, кто сейчас в постели спит твоей.
Под гитару кто тебе поет, и читает до утра стихи?
С кем ты скоро встретишь Новый Год, с кем сейчас свои проводишь дни?
Напиши, я должен это знать!
Напиши, я повторяю вновь!
Напиши, я буду охранять вашу мимолетную любовь.
4 ноября 1990 г.
***
Упадет звезда в залив, поплывет.
Скоро вновь придет январь, Новый Год.
Дома мама пирогов напечет, всех соседей и гостей позовет.
В доме будет шум и смех до утра.
И под елкой свечи жжет детвора.
Маме в Новый Год письмо напишу.
Объясню ей, прилететь не смогу.
На плечо повешу свой автомат.
Будь спокойна, на посту твой солдат.
4 ноября 1990 г.
***
Я вернусь, и нажрусь, как свинья. Чтоб шептались в подъезде соседки.
И, быть может, на лестничной клетке оглянусь и увижу тебя.
Помолчу, а потом рассмеюсь в сумасшедшем пьяном припадке.
Мы два года играли в прятки, я тебя не нашел, ну и пусть.
Пусть стрелял на посту под ребро, пусть забыл, что есть предохранитель.
Смерти тихо сказал: «Извините, видно с Вами мне быть не дано».
Пусть в день свадьбы на шею петлю, да веревку бы надо покрепче.
А потом ничего, стало легче, и сказал сам себе: «Не люблю».
А теперь снова пьян, как свинья. И гитара моя не строит.
И, наверно, уже не стоит начинать эту жизнь с нуля.
3 декабря 1990 г.
***
В трех литровой банке бражка, на плече баян.
Напишу сестре: Наташка, я сегодня пьян.
Началась в войсках сто дневка, позабыт покой.
Эй, целуйте рельсы, девки, скоро нам домой.
Скоро будут сигареты, водка и коньяк.
В нутренном кармане горстка «кайфа» на косяк.
Пьяных женщин поцелуи, танцы и кино,
А сейчас с тобой рискуем, впрочем все равно.
Началась в войсках сто дневка, едем на «губу».
Где облезлые овчарки воют на луну.
6 декабря 1990 г.
***
Год назад я сидел на игле, год назад я любил грязных женщин.
Год назад я играл тебе жесткий панк или что-то похлеще.
Год назад я читал стихи по ночам в телефонную трубку,
И когда мы были одни, нашу близость считали шуткой.
Ты хотела, чтоб все, как в кино. Я хотел, как в французских романах.
Все случайно произошло, но узнала потом твоя мама.
И ты плакала по ночам, обхватив руками колени.
Я тогда уходил к друзьям, я был маленький скот к сожаленью.
А потом позвонил военком. Я все понял, узнав его голос.
При луне, на костре, вдвоем мы сжигали мой длинный волос…
7 декабря 1990 г.
***
Запылилась моя бас-гитара, потускнел на запястье браслет.
Я сказал, что устал от «металла», пусть билетов на нас в кассах нет.
Получил повестку с печатью, паспорт сдал, и постригся под ноль.
Погулял с «металлической» братией, даже лысый я там всегда свой.
Обзвонил своих старых знакомых, чтобы в гости не звали меня.
Угостил старика управдома, мы с детсада с тем дядькой друзья.
Тихо девочки плачут в подъезде, кто сыграет им, кто споет?
Кто соседу по роже съездит, кто приколется на анекдот?
Хмурый «кэп» с большими усами на перроне продрог, как сурок.
Разрешите, я звякну маме, что я еду на Дальний Восток…
9 декабря 1990 г.
***
Твои письма мне приносит вертолет.
В них читаю одинокую печаль.
Через год я сяду в быстрый самолет,
И умчусь к тебе в заоблачную даль.
Твои письма я читаю, как стихи.
Я читаю, и учу их наизусть.
В них так много ностальгии и тоски.
В них живет твоя задумчивая грусть.
В твоих письмах на балконе тает снег,
И стучит по крышам теплый летний дождь.
Прикоснусь к твоим губам, окончив бег,
На костре пылают письма, ну и что ж.
Письма жжем, да и зачем они нужны,
Ведь под нашей голубой звездой
Нет ни слез, ни горя, ни войны.
Вытри слезы, я теперь с тобой….
18 декабря 1990 г.
***
На «гражданке» сигарет нет, на «гражданке» по талонам лапша.
И в газетах какой-то бред, и на части рвется душа.
На «гражданке» все кувырком, все смешалось: север и юг.
И уже не пускает в дом мама старых твоих подруг.
И уже не звонит телефон, чтобы в гости тебя пригласить.
И сосед, что клялся, мол, влюблен
Ничего не станет просить.
И собака однажды уйдет, чтоб кормиться на пустырях.
Дед Мороз не придет в Новый Год, и не встанет с подарком в дверях.
И ты мне не напишешь письмо, да его, признаться не жду.
На гражданке все, как в кино. А в кино я сейчас не хожу.
9 января 1991 г.
***
Этой ночью ты уедешь на панель.
На трамвае, а быть может на такси.
Я дождусь, когда в подъезде скрипнет дверь,
Чтобы перестать считать шаги.
А потом, быть может, сяду за рояль,
И тихонько белых клавишей коснусь,
Чтоб изобразить твою печаль,
А верней, твою задумчивую грусть…
26 февраля 1991 г.
***
Будет капать на балкон мелкий дождь.
Не тревожит телефон, ну и что ж.
И на лестнице шаги не слышны,
И соседи, будто рыбы, немы.
Переулок за окном нелюдим.
Неужели я остался один?
Не услышав хоть бы слово в ответ,
Лягу спать, не погасив в доме свет…
26 февраля 1991 г.
***
Я повешу « парадку» на гвоздик в желтом бабкином старом шкафу.
А под вечер приедут гости, не дадут мне побыть одному.
Шумно сядут за стол в светлом зале, разольют по стаканам хмель,
Все, кто ждали, и кто не ждали, всем я дорог, как прежде теперь.
Все твердят, что я стал взрослее, что поправился и возмужал.
А потом, понемногу пьянея, кто-то скажет, чтоб я им сыграл.
Будут песни им не понятны, а слова через чур уж просты.
Промурлыкав их смято-невнятно, я уйду в объятья зимы….
26 февраля 1991 г.
***
Мир, в который я вернусь, будет не таков.
Мне его не поделить на друзей-врагов.
Мне его не поделить на добро и зло.
Остается только пить терпкое вино.
Остается покупать, или продавать,
Кто-то скажет: «Деньги-сор»!
Я скажу: «Как знать».
И умчуся по ночи к девкам до утра.
Утром будет мир иным, лучше, чем вчера.
13 марта 1991 г.
***
Женщина в прозрачном пеньюаре
Ранним утром выйдет на балкон.
Чтоб увидеть, как метнуться шторы,
Обнажая свет моих окон.
Женщина в прозрачном пеньюаре
Курит сигарету на ветру.
Вот ее зачем-то в дом позвали,
Постучав тихонько по стеклу.
Она выпьет ненавистный кофе,
Пробежит помадой по губам,
Громко хлопнет дверью и умчится
По своим заботам и делам.
День ее подхватит. И закружит
Бешеных сует круговорот.
В час, когда луна сверкает в лужах
В грязный двор она опять войдет.
В розовом прозрачном пеньюаре
С чашкой кофе выйдет на балкон.
Символ непонятной мне печали.
То ли сказка, то ли просто сон…..
19 марта 1991 г.
***
Туманы мышиного цвета, надпись на белой стене.
На письма не будет ответа, кому нужна ложь по весне?
Там все бесконечно иначе, там все далеко не мое.
Никто на балконе не плачет, и в церковь никто не идет.
Чтоб тихо молиться богу, и нищим копейки бросать.
Не выйдет никто на дорогу, чтоб долго и трепетно ждать.
Со мной будет серое лето, и снова приснятся во сне
Туманы мышиного цвета, и надпись на белой стене.
28 апреля 1991 г.
***
В общаге все те же двери с вмятиной в правом боку.
И бабка на вахте не верит, что здесь по прописке живу.
Какие-то новые лица, и стройная пара ног.
Из 204-й девица не пустит меня на порог.
Я сяду на лестничной клетке, и буду петь о любви.
И снова блондинки-брюнетки со мною нежны до зари.
Кипит по-домашнему ужин, и кажется кислым коньяк.
Я снова кому-то нужен с гитарою звонкой в руках.
И все станет чуть иначе под желтой осенней луной.
Девчонки от счастья плачут: солдаты вернулись домой.
2 мая 1991 г.
***
Белая кружка. Алая роза. В кружке, увы, не коньяк.
Синие губы тянут, смакуя, мутное пойло-яд.
Черные руки режут ломтями черствый пол плесенью хлеб.
Капли стекают по крыше ручьями, дождь слишком тепл и слеп.
Что же нам нужно, что же нас гонит в этот клокочущий ад?
Белая кружка. Алая роза. Приторно пахнет яд.
Губы немеют, веки сомкнулись, пляшет над морем луна.
Пейте солдаты мутное пойло, завтра придет война!…
25 мая 1991 г.
***
Чай не сладок, ночь темна, и на крыше тишина что-то шепчет.
На короткие звонки не отвечу, ты не жди, станет легче.
Море плещет. За холмом утопает в белом дом синий- синий.
На крыльце стоит она. Толь печальна, толь пьяна. В красном «мини».
Губы шепчут не стихи, в темноте слышны шаги. Гость незваный.
Для него стелить постель? С мелким скрипом хлопнет дверь, даль туманна.
И опять все как тогда. На плече лежит рука, сердце бьется.
Все же было или нет? В синем доме гасят свет. Все вернется….
25 мая 1991 г.
****
Зачем я отпустил тебя в тот город,
Где красные трамваи и маршрутки
Везут в ночные жаркие измены,
Где будет хорошо, но все же пусто
Все только потому, что нет меня?
Зачем не закричал тебе: Останься!
Останься на минуты, на секунды,
На вечность, где рассвет уже не важен,
И стук в окно, и сплетни, и соседи,
И на спине какие-то следы.
Зачем не целовал твои ладони,
Когда они ложились мне на плечи
В вечернем пошлом дискотечном танце
Без музыки, без текста, без тоски,
А так, DJ пьяные забавы.
Зачем напился следующей ночью,
И целовал измятую подушку,
Где запах от волос твоих остался,
И несколько упавших глаз ресниц,
И камушки с банальнейшей заколки.
Зачем под утро замерзал и плакал,
И грыз зубами простынь, как котенок.
Пил крепкий чай, курил, звонил, и все же
Прекрасно понимал, что не хватает
Тебя одной вот в этой пустоте.
Зачем молчал, когда они скулили,
Что ты такая же, как те, что там, в машинах
В угаре ищут счастья юной плоти,
И все одно: где, с кем и почему.
Молчал, сжигая пальцы сигаретой.
Зачем, Зачем, Зачем, Зачем? Не знаю…
И не хочу! Не помню! Не пойму!
Не объясню, но, чувствую: теряю.
Теряя же, еще сильней люблю…
Зачем я отпустил тебя в тот город,
Где грязные трамваи и маршрутки
Везут в ночные жаркие объятья
К тебе кого-то, только не меня?
Там капает вода в холодной ванной.
Там свет погасит не моя рука.
На утро поцелуй, еще… пока…
И пустота….
Зачем такие мысли…?
Зачем ко мне ты села на колени?
Я помню, это было год назад.
Хотя зачем, зачем все это…
Спасибо, что ты есть, и что была.
Что будешь, даже если далеко…
В стихах и песнях….
В мимолетных мыслях…
В измятых снах….
В истрепанной душе…
В страницах дневника….
В случайных разговорах…
Хоть где-то! Умоляю! Только будь!!!
*****
***
В сентябре твоих волос золотых
Захлебнулися ладони мои.
По губам моим скользнул тихий крик,
Приласкали его губы твои.
А рассвет стучался в наше окно,
И на сон давал всего полчаса.
У тебя внутри немое кино,
У меня темнее тьмы полоса.
Ты вернешься, и заплачут дожди.
По бумаге поползет новый стих.
Захлебнуться вновь ладони мои
В сентябре твоих волос золотых…
******
***
Уж замуж невтерпеж. Так глупо и смешно.
И серые дожди придут, и будут плакать
По лету, и по детству твоему,
Которое сияющей улыбкой
Скользило по лицу, неся тепло.
Уж нужно поспешить. А новые знакомства
Какие-то не те… Все пустота и блеф.
Какая-то слепая невесомость
Депрессией в холодную постель
Крадется, не согрея никогда.
Уж нужно все сказать. Но почему-то губы
Способны лишь на долгий поцелуй,
Ласкающий наивную усмешку его лица.
Родного, может быть…
А может нет…Лишь призрак иль веденье.
Уж можно все понять… Поверить и уйти…
Или остаться, тешиться изменой
И наслаждаться болью и тоской
Случайных полуночных разговоров,
Где в обещаньях можно утонуть.
Уж можно все простить…Хоть нечего прощать.
Все искренне и даже непонятно,
Что так бывает в этой суете,
Где подлость и обман, и даже пошлость.
Где били по красивому лицу…
Уж замуж невтерпеж… И хочется покоя.
Забыться, зачеркнуть, порвать и , даже сжечь
Немыслимо, безумно и жестоко.
Втоптать его любовь ногами в грязь.
Которую он выдумал, наверно…
А может нет… И снова невесомость….
*******
Я хочу рифмовать твои губы с моими губами
Где- нибудь на рассвете, когда не звонят телефоны,
За стеною соседи когда крепко спят, и трамваи
Тихо-тихо крадутся, боясь помешать этим рифмам.
Я хочу утонуть в твоей юной, но огненной страсти,
Где хруст пальцев до боли скрепленных ладоней понятен,
Где волос золотых водопады стекают до пола,
И пылает лицо, но в глазах неземная прохлада.
Я хочу заблудиться в уютной банальной квартире,
Потерять и найти тебя в шелке горячей постели,
Пить банановый сок с твоих губ, и смеяться ребенком
Над обрывками фраз: не понятных, не стройных, наивных.
Я хочу захлебнуться навек в этом бурном безумном романе,
И не видеть, не слышать, не помнить, не верить…
Вновь и вновь рифмовать твои губы с моими губами
Где нибудь на рассвете…. Если ты этих рифм захочешь…
***
Жара… Как будто бы сойдя с ума, глумится лето.
Похмелье, а зачем? А мог бы и не пить… И не звонить, не звать.
И не читать ужасные стихи, не петь на старенькой гитаре
Того, что не понятно, и не в такт, а просто… бред…как сон..
Как белая горячка в той больнице, где пахнет смертью по утрам,
Где медсестричка-практикантка сигаретой
Сжигает губы, стоя у двери, флиртуя и смеясь, как Сатана….
Жара.. И вроде бы дожди хохочут по ночам, стучат в окно, и просятся в постель,
И плачут, плачут, плачут, так надрывно, что хочется молчать или кричать
Или скрипеть зубами, иль разбиться с седьмого этажа, да прямо вниз
На пыльную листву кустов сирени, на асфальт, ударяясь о бордюр, о битое стекло
Пустых пивных бутылок с воскресенья, что падали мс балкона неспеша
Под громкие истерики старушек, сидящих на скамейке вдалеке… как статуи не понятого мира.
Жара. ...Скопленье потных тел у старенькой пивной, где вроде бы не жил,
А может жил, существовал все эти годы, в забвении, держа стакан в руке,
И пачка сигарет в засаленном кармане не стиранной давно уже джинсы,
И вроде люди, нет, уже давно не люди, а так… потерянные силуэты душ,
У каждого талант, почти что гений, почти кумир без фото на стене
Без принципов, без такта, без надежды, без мелочи в зажатом кулаке…
Жара… Трамваи раскалились до красна, а может, были красные, не помню
А может, это в городе чужом, да нет, у нас, четыре остановки,
И восемь щелканьей несмазанных дверей, потом метро, потом пешком, потом..
Какие-то глаза, вопросы, слезы, истерика…измятая постель,
И множество бутылок с кислым пивом, вчерашние бычки дешевых сигарет.
Через неделю ужас «венерички», лекарства в долг, и СТРАШНОЕ- «не пить»
Жара……………………………
….
*****
Стихов миллион. Близорукость. Устали глаза.
А завтра еще миллион. Душный офис. Таблицы. Проекты.
На улицах пробки. ГАИ. Гололед. Тормоза.
Прокуренный лифт. Кислый ужин. Коробочка «Смекты».
***********
Ты где-то у моря, где чайки и очень тепло.
Ласкает волна твое тело и русые косы.
А я в кабаке допиваю хмельное вино,
И сплю за столом, и ответы ищу на вопросы.
Ты где- то у моря, где чьи-то ладони нежны.
Полуночный пляж и луна золотым апельсином.
А мне снова снятся холодные серые сны,
Но в них ты юна и как прежде безумно красива.
Припев:
Трепещет в ночи сумасшедший звонок.
И шепотом тихо ему отвечаю,
Что я не пишу тебе больше нелепых стихов,
Но все же люблю, жду тебя и конечно скучаю….
Ты где- то у моря, закат задремал на губах.
И кажется, вечность забыла, что миг, он милее.
И эту печаль мне, увы, не излить в двух словах.
Пусть небо засыплет снегом пушистым аллеи.
Ты где-то у моря, вернешься, не станет легко.
И вряд ли ответы найду на иные вопросы.
И будет кабак. Будет ночь и хмельное вино.
И шелк простыней, и знакомые русые косы…
\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\
Ночь стоит на коленях, припав к междуножию города,
Как базарная шлюха, всего за портвейна стакан.
А у города слюни и пена стекают на бороду,
Ночь измучена, город тревожно-упрям.
Месяц с неба, косясь, поглядел на сие безобразие,
Плюнул с верху на них, загрустил, в эту хрень не попав,
И смеялась зима, что у города вышла оказия,
Он ревел, как медведь, ночь ладонью по бедрам хлестав.
И стеснялись, краснея, как школьницы, светлые звездочки,
И молчал горизонт, облаками прикрывши глаза.
Ночь стоит на коленях, нагая, продрогла до косточек,
И у темного неба с морщинок стекает слеза.
Пьяный город ударил наотмашь подругу несчастную,
Завернулся в туман, проклиная ее, на чем свет,
А она заплела свои косы лентой атласною,
Срам прикрыла обрывками старых газет.
Все застыло, забылось, а может бред -сплетни бесстыжие?
Месяц спал, и чуть слышно сопела старуха-зима.
День будили ветра, теребя его волосы рыжие.
И на ухо шептали: вставай, поднимайся, пора…..
Весна 2004 г.
Споткнулся смычок, и вновь ни о чем
Скрипка.
И думаю - я кому даришь ты
Улыбку.
А мне бы к тебе, да только дожди
С неба.
А ты позвони, на кнопку нажми..
Приеду.
Споткнулся смычок, с листа убежали
Ноты.
И думаю я- а разве люблю кого то?
И думаю я- а может мне это снится?
Но рифмы ползут по белой пустой странице.
Споткнулся смычок, чуть слышно вздохнул
Вечер.
И ветер молчит, целует скрипачке плечи.
А мне с ее губ –немного -глоток
Печали.
Да ласковый взгляд, да в небе лазурной дали.
Споткнулся смычок, и пальцы хотят разлуки.
И плечи дрожат, но руки находят руки.
И дым сигарет…На фото портрет смеется.
А город вот вот откроет глаза…проснется..
Июнь 2004 г.
