Сэмплы. Интершум. Ассоциативный монтаж. Нарушенная логика восприятия мира. Сбитые коды, вывернутая наизнанку математика. Делим на ноль - и уравнение множит неизвестные. Нервные окончания замкнуты друг на друга в неверном порядке. Нервную систему коротит. Жесты повторяются, взгляд вбирает в себя пространство координат, мертвое уже сотни столетий. Рот открывается, закрывается, голоса реверсивно загружаются обратно, растворяясь в чувствах, размышлениях человеческих, успокаиваясь в начальных единицах и нолях. Дрожащие подтекающие картинки наполнили кувшин времени доверху, и ручейки образов, водопады их уже переливаются в глухую темноту. Мир аляповатый, некрасивый, грязный, шумный, кадры вырываются из плена направленных объективов, последовательность сцен рваная, свет софитов жжет последних персонажей, не успевших спрятаться или сбежать со съемочных площадок. На ту же пленку, как на картины старых мастеров новые художники наносили натюрморты, снимают сотни новых фильмов. Пласт за пластом, мир-в-мире, кино-в-кино-в-кино. Которое никому никогда не покажут. Прошлое за правым плечом, будущее за левым. Время выгнутое параболой. Настоящее – точка – человек против бурных волн – ее бросает влево и вправо, и, кажется, всегда назад. Не удержался во, вроде бы, стабильной действительности, и соскальзываешь в прошлое/будущее aka небытие. Парабола там внизу где-то замыкается, но где – в точности неизвестно. Картинки мелькают, дрожат, прыгают, как в старой заезженной кинопленке, фотографии тают, образы разбегаются. Пока не щелкнет тумблер – и кино не замрет.

У магазина кутается в пальто девушка, вынимая сигарету, закуривая… Но дым словно вдыхая в себя, выброшенный в холодный воздух он убирается в беленькую палочку колечками: сигарета регенирируется на глазах. Пальцы танцуют, смешно, как в ускоренном темпе, в немом кино. Убираем скорости, включаем инверсию, перекручиваем ее роман в начало, и даже в еще долюбовную систему координат. Включаем снова - и кино волшебным образом другое. Он и она идут по тем же тропкам, заходят в те же подъезды, гуляют там же. Подруги те же, друзья. Любимые сигареты. Любимый способ закуривать. Общие интересы. Один и тот же сеанс. Вот точка времени, где они должны были встретиться. Интерьер потертый, похожий, что-то переставлено, кто-то не тот стоит в глубине кадра. Он и она должны пройти здесь, столкнуться, она – огрызнуться, он – улыбнуться. Подобрать ее сумочку, сказать пару дешевых обычных слов. Она – обернуться. Закурить. Замедлить шаг. Остановиться. Мимо тогда по луже рвануло авто: плащ был испорчен. Осень. Листья под его ногами. Мнемоническое преследование. Ненастоящее. Он на самом деле стоит, не имея ни сил, ни желания двинуться. Немой перед ней, двигающейся красиво. Еще столкновение, еще, взгляды взрывают тишину вечерней улицы перед кинотеатром. Взгляды не пересекаются, избегают друг друга. Внезапный шум: дети из школ идут домой. Он ищет глазами ее плащ, у нее нервно холодеют подушечки пальцев, в горле приятный комок, тепло и тяжело под грудью. Так они встретились тогда. Не в этот раз. Все то же кино, и та же публика, и даже солнце, закинутое за горизонт в замедленном темпе, из тех же декораций. Но они не заметят друг друга, невидимая рука нелегкие прутья взглядов передвинула на пару миллиметров вправо/влево. Врозь. Вот та же в пальто, те же любимые сигареты, тот же способ закуривания. Но без любви в последние годы, без грязных ссор, без боли разрыва. Ниточки прошлого, неверно связанные, богами развязаны, и параболу ее жизни запустили вновь. Про него можно режиссерам совсем забыть, или кинуть под колеса авто, под грохот поезда. В горькую прелесть суицида. Раковая опухоль тоже ничего. Alternative take 2: Жизнь изначально без него.

воспоминания не дискретны, винил Мебиуса, заберите меня отсюда, паучок, она поднимает бокал, камера плачет, 16 этаж