МИРОТВОРЕЦ

 

Черное, безнадежно-безмятежное беспамятство. Но что-то настойчиво стучит совсем близко, рядом с моим лицом. Открывая глаза, вижу, что это ворон своим угольно-костяным клювом долбит смерзшийся сгусток крови на моей руке, покрытой свежеосевшим инеем. С трудом шевельнув рукой, стараюсь отогнать мрачного пернатого вестника, но он деловито продолжает свое дело. Лишь на секунду смерил меня своим блестящим глазком-бусинкой. Никогда не думал, что вороньи перья на самом деле имеют темно-синий отлив. Странно, что лишь эта мысль сейчас засела в голове. Все остальное затерто, затеряно среди режущего глаза блеска острых снежинок, бесконечными мириадами своих крошечных хрупких тел выстлавших одеяло, на котором я лежал.

 

…Что произошло прошедшей ночью? Кто напал со спины? Память молчит,  подпуская к тусклому, едва мерцающему сознанию лишь некоторые картины недавних событий...
Над окраиной города разлился светлый вечер, слишком спокойный, не смотря на то, что откуда-то издалека доносятся звуки уличной перестрелки. Тут же пока все тихо. Даже засевший в доме снайпер, которого мы подстерегали с самого утра, затаился, ничем не выдавая своего присутствия. Но он точно был там.  Я засек его лежбище, и ждал подходящий момент. Оставалось лишь спровоцировать его, иначе, когда наступит ночь, он запросто сможет уйти. Но что за  легкий шелест за спиной? Дальше воспоминания похожи на мелькание оборвавшейся киноленты: люди, выросшие словно из ниоткуда, чьи-то стоны. Кто-то навалился на меня сзади, блеснуло лезвие, направленное на мое горло. Но вбитые долгими тренировками рефлексы сработали быстрее, чем  лезвие ножа. Мы упали на дно овражка, сцепившись не на жизнь, а на смерть. Земля и небо смешались, когда мы катались по снегу, обмениваясь короткими ударами. Внезапно я ощутил тупой удар в грудь. Сначала даже не понял, что произошло. Сознание стало ясным и чистым, когда моим глазам открылась рука нападавшего, сжавшего рукоять ножа, торчавшего в моей грудной клетке. Убийца выдернул нож и отпихнул меня в сторону. Когда я попытался вдохнуть, острая боль вонзилась мне в грудь. Все стихло, нападавшие исчезли так же быстро, как и появились. Теряя силы, мое тело карабкалось куда-то по склону оврага, туда, где остались мои товарищи. Потом, поддерживаемый неведомой силой, я куда-то полз, таща за собой того, кто тогда был еще жив. Или мне это лишь казалось? Ночь вошла не только в город, но и в мое сознание. Последняя искорка погасла в мозгу, разделив память на до и после…

 

И вот уже утро… Хрупкая тишина – ни выстрелов, ни криков. Абсолютная тишина… Или это та тишина, которая встречает нас за порогом смерти? Но почему на мне нет белых одежд, и я по прежнему прижат всем телом к промерзшей земле? И нет передо мной святого Петра, спокойно перебирающего ключи в золотистой связке? И все же в этой тишине что-то тихонько звенит. Звяк-звяк… Дзынь-дзынь… Мягко захрустел снег, и чей-то голос словно издалека произнес:
- Смотри, там, за кустами!
Ворон встрепенулся, ударил меня крылом по лицу, отлетел немного в сторону и уселся на низкую ветвь дерева, не спуская с меня своего гнетуще-фатального взгляда. Глаза закрывались сами собой, не выдерживая жестокого алмазного блеска подмерзшего наста. Мое тело словно было чужим – бесчувственным и немым, страшная слабость разлилась в нем и застыла холодной тяжестью. Мир поплыл в сознании, когда чьи-то осторожные руки пытались перевернуть меня, но земля не пускала, вцепившись ледяными лапами, сделав меня частью этого зимнего пейзажа. Закрыв глаза, я внутренне весь сжался, когда в груди проснулась тупая тягучая боль. Значит, все же жив. Почти над самым ухом раздался голос с едва заметным украинским акцентом.
- Кажись живой. Тише, не воруши его. Похоже, он примерз. Дай нож и глянь пока второго.
Серега, браток, так ты все еще тут, рядом со мной… С трудом снова приоткрыв глаза, ищу взглядом свою вторую руку и натыкаюсь на чье-то застывшее в странной позе тело. Лишь секунда понадобилась для узнавания, холодной тяжестью растекшегося в сознании. Моя вторая рука намертво вцепилась в воротник его шинели, позади нас в снегу заметен широкий чуть извилистый след, словно тут проползли две пьяные гусеницы. Лица не видно, Сергей словно отвернулся от меня, чтоб посмотреть назад, да так и заснул на промерзшей земле. От размеренных движений парня, что пилил мою заиндевевшую одежду, почему-то клонило в сон. Откуда-то словно из-за толстой ватной завесы прозвучали слова:
- Этот уже ушел.
Тишина стала внезапной и жуткой. Ушел – значит, он уже принадлежал иному миру, лежащему по ту сторону смерти. Друг, которого я ползком тащил всю эту дорогу, чьим незатейливым шуткам мы смеялись еще пару дней назад, теперь никогда больше не улыбнется мне и не стрельнет последнюю сигарету...
Второй мужчина, присевший рядом с телом Сергея,  принялся разжимать мои пальцы, судорожно сжимающие воротник друга. Из моего горла невольно вырвался сдавленный стон, когда  меня перевернули на спину. Кажется, я снова потерял сознание, потому что когда в следующий момент открыл глаза, меня уже несли куда-то на носилках. 
Позади оставалась часть жизни. Впереди ждала боль и долгий период выздоровления. Катафалк на черных орлиных крыльях взмыл в небо, увозя домой мое полумертвое тело. И хоть те дни давно уже подернулись дымкой, и их понемногу поглощают пески времени, но порой, встретив на улице ворона, я снова возвращаюсь назад. Туда, где черно-синий ворон и по сей день долбит своим клювом смерзшуюся кровь на моей руке…