торчит в центре города эта хреновина фигура в кирасе.

Зевс, обратившись быком, похитил Европу. Что-то вроде этого сделал и Петр в ходе своей европейской поездки 1697 - 1699 годов, получившей в истории название Великого посольства. В отличие от Зевса похитил Петр, конечно, не всю Европу, а лишь значительную часть ее знаний и ремесел. Зато от связи Зевса с Европой родился всего лишь правитель Крита Минос, а от связи Петра с Европой родилась новая великая держава.

В ходе той знаменитой поездки впервые и проявились, как величие, так и противоречивость Петра. Истинный Петр на свое глянцевое историческое «житие», которым кормили читателя в советское время, похож мало. Ниже лишь небольшая зарисовка о европейском турне будущего реформатора, но и она, надеюсь, поможет взглянуть на личность Петра свежим взглядом.

В те времена на Запад ездили уже многие из русской знати, но чаще всего знакомство с европейскими странами носило поверхностный, туристический характер. В 1788 году увидела свет некая «Записная книжка любопытных замечаний Великой особы», которую поначалу приписали Петру, поскольку описываемые там события по времени совпадают с периодом зарубежной поездки царя. Только позже обратили внимание на то, что в книжке подробно описывается путешествие в Италию, где Петр так и не побывал, а главное на то, насколько различными были интересы этой «великой особы» и самого Петра I, насколько разными глазами они смотрели на Европу.

Стоит для контраста процитировать кое-что из этой записной книжки. Она того заслуживает, хотя бы потому, что автор записок как раз типичен, а Петр все-таки исключение. В то самое время, как Петр осматривал в Голландии мануфактуры, лесопильни, сукновальни, повышал свои познания в артиллерии, работал плотником на верфи в Саардаме и слушал лекции по анатомии, неизвестный автор записок искал исключительно развлечений и курьезов. Неизвестная «особа» подробно и сумбурно записывает, что видела зажигательное стекло, хамелеона, танцующую собачку, кукольную комедию, анатомирование трупа, травлю быков собаками, рыбу-пилу, чучело крокодила, канатоходцев, акробата, «который, через трех человек перескочив, на лету обернется головою вниз и станет на ногах» и слона, «который играл менуэты и стрелял из мушкета». Неизвестный посещает синагоги, церкви квакеров, приюты, госпитали, ярмарки. В Остродаме ужинает в доме, «где стояли нагие девки: кушанья на стол и пить подносили все нагие, только на голове убрано, а на теле никакой нитки». В Венеции неизвестный с любопытством наблюдает, как играют «мячом кожаным», а в Риме осматривает фонтан: «...мужик на лошади в рог трубит очень громко, водою же; еще на горе девять девок лежат, у каждой флейты в руках, как пустят воду - девки играют очень приятно». И так далее в том же роде.

В отличие от незнакомца первое, что захотел сделать Петр, ступив на заграничную землю, это осмотреть рижскую крепость, но его туда не пустили шведы. То ли опасаясь, что русские используют эту возможность для разведки, то ли не разобравшись толком в том, кто скрывается под именем Петра Михайлова. Поверить в это, правда, трудно, но даже современные шведские историки, с некоторым раздражением описывая этот эпизод, объясняют все произошедшее недоразумением. Как бы то ни было, но именно этот оскорбительный для Петра отказ послужил позже поводом к началу Северной войны со шведами. Повод, конечно, можно было бы придумать и иной, но Петр, человек весьма эмоциональный, навсегда запомнил закрытые перед ним двери. Зная его темперамент, неистребимое любопытство и настоящий голод к новым знаниям, легко представить ярость царя, когда самую первую и столь долгожданную достопримечательность, что он встретил за рубежом, ему отказались показать.

Сама идея - ехать инкогнито - была глубоко продумана и отвечала личным удобствам Петра, к этикету и церемониям относившегося с раздражением. Официальная поездка царя заставила бы его слишком много времени уделять ненавистному протоколу в ущерб учебе, да и кутежам, а им петровская компания за рубежом, как и дома, предавалась регулярно. В то же время, откровенная прозрачность инкогнито (всерьез хранить тайну было просто невозможно, учитывая своеобразную внешность Петра) давала возможность для конфиденциальных переговоров на высшем уровне.

Формальной целью посольства были переговоры о союзе с христианскими государствами против Турции, а неофициальной - то самое «похищение Европы», то есть поиск новых знаний, технологий и наем необходимых для России западных мастеров и специалистов в самых разных областях. Уже в июне 1698 года четыре корабля высадили в Архангельске разноязыкий отряд офицеров, моряков и кораблестроителей общей численностью 672 человека. И это было только начало.

Великими полномочными послами, то есть официальными главами делегации, являлись Франц Лефорт и Федор Головин. Самый главный посол - Лефорт понимал в дипломатии ровно столько же, сколько в морском и военном деле, а это был самый сухопутный адмирал и самый гражданский генерал за всю историю России. Учитывая его веселый нрав и умение находить контакт с людьми, Лефорт в посольстве выполнял задачи, как теперь сказали бы, службы PR, то есть отвечал за связи с общественностью и имидж Петра. Профессиональным дипломатом был Федор Головин - руководитель Посольского приказа. Именно на него и ложилась вся основная дипломатическая работа в ходе зарубежной поездки.

В первой же стране, куда прибыло посольство, в Германии, в Кенигсберге, Петр сразу же принялся доучиваться артиллерии у прусского полковника. По окончании курса Петр получил соответствующий аттестат, где выражается удивление быстрым успехам ученика. В следующей стране, Голландии, Петр работает плотником на верфи, а затем, не вполне удовлетворенный познаниями голландцев в теории кораблестроения, едет в Англию, чтобы отшлифовать свое мастерство в этой области. Рядом с ним постоянно учатся его соратники и спутники по Великому посольству. Такого своеобразного посольства никогда и нигде в истории не было ни до Петра Великого, ни после него.

Дотошные исследователи жизни Петра I указывают на то, что уже к 25 годам он овладел 14 ремеслами. Кажется, не вполне удовлетворенной осталась страсть царя лишь к одной отрасли знаний - медицине, он увлекался ей и, когда было время, также всерьез изучал. За рубежом он слушал лекции профессора анатомии Рюйша, ходил с ним по госпиталям, с удовольствием присутствовал при операциях, а однажды, увидев в анатомическом кабинете профессора превосходно препарированный труп ребенка, который улыбался, как живой, даже поцеловал это «наглядное пособие». В другой раз в анатомическом театре доктора Боэргава, заметив на лицах сопровождавшей его компании отвращение, Петр пришел в негодование и заставил всех своих спутников в «воспитательных целях» разрывать мускулы трупа зубами. Петр Алексеевич тут явно пошел дальше своего отца. Рассказывают, что, когда тишайшему и милейшему Алексею Михайловичу доктора пускали кровь, он заставлял всех своих придворных пройти через ту же процедуру.

Позже Петр переписывался с профессором Рюйшем на протяжении ряда лет, обсуждая медицинские и биологические вопросы. Петр посылал Рюйшу червей, ящериц и редких рыбок из-под Азова, а Рюйш подробно описывал Петру, как лучше червей кормить листьями и как правильно прокалывать бабочек для коллекции. В Кунсткамеру, созданную по приказу Петра, со всей России собирали всяческие природные и прочие курьезы, в том числе медицинские. Во время своей второй поездки в Европу в 1717 году Петр купил весь анатомический театр Рюйша. Есть даже любопытное свидетельство, что ученый, откровенно симпатизировавший Петру, передал ему особый секрет бальзамирования трупов под условием, что он никому этот секрет не передаст. Царь, однако, сохранить секрет не сумел, и по цепочке способ Рюйша дошел в конце концов до лейб-медика Ригера, а тот, покинув Россию, опубликовал его в «Notitia rerum naturalium».

Некоторых живых людей с теми или иными физическими аномалиями Петр любил возить с собой в качестве передвижных экспонатов и показывал их окружающим, растолковывая, что к чему. И здесь, как часто это бывало у Петра, вопросы этики и морали уходили на второй план, а на первый выступала анатомия, своеобразная, но, по сути, все та же любимая им «железка». Человек с редкой физической аномалией и какой-нибудь мушкет необычной конструкции стояли для царя в одном и том же ряду.

Сам Петр считал себя опытным хирургом и стоматологом. После него остался целый мешок с выдернутыми зубами - памятник его врачебной практики. Судя по тому, что все его близкие приходили в ужас, боясь, что государь проведает об их болезни, врачом он стал далеко не лучшим и явно преувеличивал свои способности. Из вышесказанного можно легко догадаться, в чем был главный дефект Петра-врачевателя. К ремонту сломанного стула и вправлению вывиха он подходил одинаково, а редкому больному это понравится. Может быть, и не стоило об этом столь подробно говорить, но, как мы знаем, точно также Петр подходил и к реформам. Реформировал, как врачевал: дергал зубы всей России, заботясь о пользе пациента, но, не задумываясь о его страданиях и обезболивающих средствах.

Как показывают документы и свидетельства очевидцев, Петра на Западе интересовало не только корабельное дело, артиллерия или анатомия. Круг заведенных им знакомств очень велик. В ходе поездок за рубеж, а их было две, царь даже беседовал с католическими богословами об унии церквей. На это стоит обратить особое внимание, поскольку тем самым Петр переступил черту, через которую не захотел перейти даже Иван Грозный. Разговор о возможной унии состоялся в Сорбонне в 1717 году. Сначала Петр, как когда-то и Иван Грозный, пытался отшучиваться, чтобы обойти щекотливую тему, но когда богослов Бурсье напомнил царю, что тот все-таки повелитель страны и ему не пристало уклоняться от дискуссии, царю пришлось объясняться всерьез. Отметив сложность и остроту проблемы, Петр объяснил, что, с его точки зрения, решению вопроса мешают три обстоятельства: Папа Римский, разногласия по поводу происхождения Святого Духа и опресноки с вином для святого таинства причащения. Французские богословы заверили Петра, что православные и после объединения могут отказаться от употребления опресноков, что, признав власть Папы, русская церковь останется абсолютно независимой, а дискуссия о Святом Духе - всего лишь спор о словах. В конце концов Петр предложил богословам изложить свою позицию письменно и обещал не только передать послание русскому духовенству, но и заставить православных иерархов дать ответ. Обещание свое Петр выполнил. В Сорбонне получили ответ от руководства православной церкви, правда, это оказалась очень вежливая отписка.

Беседовал Петр и с английским епископом Солсберийским Бернетом. В ходе этой беседы царя больше интересовали уже не богословские темы, а вопросы взаимоотношения церкви и светской власти. Не исключено, что в ходе этой беседы в голове Петра и начали формироваться замыслы поставить церковь под полный государственный контроль. Самого епископа Петр поразил чрезвычайно как своими способностями, так и крайней грубостью. Как не без юмора пишет Ключевский, «ученый английский иерарх не совсем набожно отказывается понять неисповедимые пути провидения, вручившего такому необузданному человеку безграничную власть над столь значительной частью света».

Софья Шарлотта Брандернбургская, с которой Петр в ходе своей зарубежной поездки так же встречался, очень простодушно и точно заметила: «Это - государь одновременно и очень добрый и очень злой. Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинства и бесконечно много природного ума».