4
«В ЭТОЙ ДЕРЕВНЕ ОГНИ НЕ ПОГАШЕНЫ...»
Деревня со странным названием Средний Кугунур даже по вятским понятиям - конец света. Здесь кончается электролиния и кончается последний километр пробитой бульдозером дороги от райцентра Арбаж. Начинаются дремучие волчьи леса. На окраине деревни до десятка заброшенных, но ядреных домов, даже кирпичные с непобитыми стеклами. Заезжай и живи «кто хош». В целом по Вятке, к слову сказать, пустующих изб сотни и сотни, если не тысячи. Это для сведенья заграничных русских, плачущих в голос: «Кому мы нужны там, в России?!». А природа окрест былинная! И почвы такие, что даже слива в теплый год плодоносит. Одно паршиво - трудиться надо.
С водителем Анатолием из местной районной газеты бросили мы в Среднем Кугунуре «уазик», встали на широкие охотничьи лыжи, чтобы далее через поле, через лес держать путь в совсем позабытую Богом и начальством деревеньку Малый Кугунур, где вот уж пятнадцать лет робинзонит один единственный старик-отшельник Кислицин Василий Сергеевич.
Отмотав километра четыре, заиндевелые и краснорожие увидели мы, наконец, посреди бора, что-то вроде огромной заснеженной поляны с большим деревянным домом и двумя амбарами. Тут же изгородь со стожками сена да с десяток пчелиных ульев. Свежие следы валенок меж амбаром и домом вещали о том, что старик еще жив. Собаки у Василия Сергеевича нет, и ее роль исполнила тревожным мычанием, учуявшая чужих, корова. Скоро на «му-у-у!» вышел хозяин, мы познакомились.
Последний раз Василий Сергеевич видел людей с полгода назад, когда ходил на центральную усадьбу за пенсией, солью и керосином. А на дворе уж конец января. Потому, невзирая на наши гостинцы, стал он живо метать на стол свои нехитрые харчи да расспрашивать: как там дела в стране и жив ли президент Ельцин? А что касаемо Путина, то эта фамилия ему ни о чем не говорит.
Ни телевизора, ни радио, ни телефона, ни Интернета у старика нет. Нету и лыж, чтоб сношаться с миром. Соседи, родня, дочь и даже жена давным-давно покинули деревеньку. Убыли в дали, не навещают. Остались от них только мутные фотокарточки на стенах. Летом сюда изредка заходят охотники, а с осени до весны - никого. В позапрошлый август забрели волки. Было у Василия Сергеевича два десятка овец. Паслись они вольно около дома. А волки зверюги умные, проследили момент, когда старик раскрыл варежку, и враз угнали в бор всю отару. Сразу всех резать не стали: одних лопали, других на мясо пасли. Две недели ходил Василий Сергеевич с батогом по чащобам, искал животных. И нашел оставшихся пять овечек в окруженье сытых волков-пастухов с раздутыми от обжорства брюхами. Обматерил серых бандитов, постучал батогом по осине, пригрозил привести охотников. Волчары позорные зубами зловеще пощелкали, но отступили неспешно в чащобу, оставив недоеденных овечек хозяину. А этим летом медведь-шалун наглый и жирный к задворкам повадился. Делает вид, что гуляет здесь как бы промежду прочим. От матерщины интеллигентно восвояси уходит. Но старик не дурак, понимает, что косолапый явно к буренке неравнодушен. И бережет ее Василий Сергеевич пуще ока, потому что корова для него - как тот поэт в России - больше, чем корова. Вот и недавний свой юбилей - семьдесят лет, как и Новый год - отмечал старик в обществе буренки. Она, конечно, существо темное, но шибко душевное, все понимает. Сколько раз Василий Сергеевич рассказывал ей про Москву, в которой служил солдатом, про юность свою военную, про Ленина и про Сталина, которые загнали людей и коров в голодный колхоз. Причем при слове «колхоз» ухоженная буренка всегда нервничает и ноздрями фыркает - гены. А любимый ее рассказ про веселую жизнь после войны, когда соберутся, бывало, на вечерку молодые статные вдовы со всей деревни, выпьют бутылку на десятерых, запоют жалостливые песни... а потом как заревут, заревут все в один голос и долго-долго не могут остановиться...
Только один раз были у старика в гостях большие люди, аж из самого Кирова, из областной газеты «Вести». Написали они про Василия Сергеевича душевный рассказ, а после того рассказа стали ему приходить письма на районную почту от таких же одиноких вятских старушек, и те старушки зазывали его к себе. Сообщали о своем богатом приданном: и дом-то у них крепкий, и огород на пятнадцать соток, и корова вторым отелом, и курицы... а у одной даже мотоцикл «ИЖ-Юпитер».
- Со старушкой оно, конечно, теплее, - рассуждает Василий Сергеевич, - так ведь у старушек-то этих дети большие, поди... А ведь дети нынче работать не любят, они придут и всю пенсию у нее отберут, и у меня отберут, и картошку всю увезут. А у меня здесь с питанием хорошо. Молоко, сметана, картошка, лук, хлеб сам пеку. Чо еще надо? Да и потом ведь и сын у меня тут... - показал он как-то странно на старую деревянную кровать.
Сын Василия Сергеевича в семидесятых годах вернулся из армии. Был он парень тихий, непьющий. Устроился шофером в колхозе. За девками не бегал, а все какие-то книжки читал, да тоскливые думы думал. И вот однажды приехал домой, лег на эту кровать, взял ружье и саданул себе прямо в сердце...
Выйдя нас с Анатолием провожать, старик вдруг принялся совать нам деньги:
- Возьмите, парни, себе на водку, сегодня ведь праздник светлый, положено выпить...
- Какой еще праздник? - удивились мы.
- Так ведь двадцать четвертое января, день смерти Ленина, - пояснил старик.
От денег мы вежливо отказались, но «праздник» обещали отметить.
Вечерело. В легких сумерках зимнего неба уже заблистали первые звезды, а в спины нам, уходящим в оглушительной тишине, уныло и мутно блистал огонек керосиновой лампы в одиноком заиндевелом оконце отшельника-старика…

7.