убежать из дома.
выполняя свою прямую роль- пушечного мяса, оправдывая растенчатое существование.
чай флаги сыр шоколад яблоки.

жива

отчаянный чай между, сквером и площадью, и скверно по телевизору.
холодно и болят ноги, за свабоду*, свободно не скажешь, стоя на балконе-парапете,
где за спиной смеются люди в красных беретах, и пальцам тычут foreigners. 
и те, кто за окнами, в "катафалкомавзолее" так мозаично бьются, прильнув к стеклу.

собраться на кухне, и вести эти самые кухонные разговоры,
о политике, перекрикивая себя музыку и телевизор. 
негодовать и возмущаться. впадать в эйфорию и растворяться...
голубым, на углу дома,  откуда видны площади. откуда ничего не понятно,
что происходит может и должно произойти. 
а потом делать пиццу и варить глинтвейны,
чувтсвовать, что хочется всех удивительно обнять и радоваться.
и ещё хочется целоваться, и любви.
под эти "футбольные" митинги метель и взгляды из телевизора.
невозможность,
плакать.
крошить кокосовое печенье, к чаю,
что самый вкусный в гостях, 
где старые диваны и прабабушкины фарфоровые балерины,  
и шторки в серванте , в горошек, скрывают маленькие цветные кружечки.

и ешё сильнее хочется плакать.
потому что сводит прямо ах прямо под лопаткой.

в тёмной кухне, постепенно съезжая  на стуле, сталкиваюсь с проплывающими машинами и скорыми скорыми, что полосуют ночь на части и растворяются, оставляя белёсый шлейф... ,  пью чай,  что завариваю тебе ... и лёгкий пар, в окне. как твоё дыхание. рассеивается jazz и становится совсем  безвозвратно. я представляю, что курю - и как будто курю. и только устаю, и боюсь, что ты уже пришёл, на цыпочках, а я всё жду. и наверное так и засыпаю...

в такое имя невозможно влюбиться,
им невозможно проникнуться. 
о нём не вспомнишь "вдруг".
с радостью и улыбкой.  
его произносишь с недоумением
и даже
с некоторой брезгливостью.

а меж тем  мне всегда хотелось , чтобы "влюбиться".

к тому же наденька так не сценична, и не терпелива.
я не знаю, почему она получилась такая.
каким вечером зачатая.
её просто нет, она не выношенная. и с тем уже такая поношенная. 

после карантина, уже как двухнедельного, удивительно вырваться. на улицу.
потому что изменяются ощущения. и появляется нет не апатия, и не раздражённость,
а что-то чрезвычайно странное. в восприятии. так воспрянувшем. и растерявшемся.
так что руки поглубже в карманы... и собирать. карманность прежнего мира, давит и всматриваешься...
а на исходе времени замечаешь... 25 % пмм... это ровно полупальто и jeans,
и то, что пмм похоже на пмс снимает несколько процентов сразу.
и дышишь спокойно, провожая взглядом.

*пмм- парень моей мечты. парень мучит мечты.  парень может мечты. парень, может мы?.
парень... мимо мимо.

мгм.   

Рю

  порнография, разбавленная тонкими моментами, разбросанной одежды, что как
  будто ожогами, или дворцыгорода, что рушатся. стоит лишь. или мелкий дождь и
  чёрная птица. остаются в голове непонятками, и белой овцой, что у другого му.
  и нашими спорами , вчера. об искусстве, для которого мы слишком поверхностны,
  контр-литературе, которая слишком матная и "обдолбанная", чтобы быть
  литературой. и шокируемости_откровения. скрытом и прекрываемом. ню Архипова.

  я размыта. и все оттенки, пререливаются. глубоко.

надежда_совнархоза,
хотя.
могла бы быть и pneumonia.
или даже paranoia.
но они пройдут, скоро.
как и желание выплеснуться, всем что незначительно накипело, прикепев. ко мне.
чаьем, распустившимся в чашке, затянувшейся (белым туманом серости ночи)зимой.
ухмылки которой не смыть.