В колонках играет - 30 sec to Mars
Настроение сейчас - нейтральное

    Серые двери лифта медленно открылись перед моим лицом. Внутри он напоминает какой-то мед-инкубатор из типичного американского фильма ужасов, серые стены, серый линолеум на полу, тусклая желтая лампа на потолке…нажатие кнопки на панели должно привезти меня на седьмой этаж…неприятное ощущение ударило в голову, когда лифт тронулся. Это была милисикунда невесомости, или как ее…?
    Код 38, вторая дверь открыта…я это запомнила из телефонного разговора. Зайдя в квартиру, закрыла за собой дверь. Запах лекарств, тухлятины, нестиранного белья и дерьма резко ударил в нос, в глазах на секунды две потемнело, неприятные ощущения сдавили внутренности. „Это я” - крикнула из коридора.
    Медленно разделась и посмотрела в зеркало. Немытое стекло и тусклая лампа искажали мое лицо. С отвращением еще раз глянув на свое отражение, тихим шагом прошла в комнату. Она лежала в непонятной позе на кровати. Ее опухшие ноги мертво свисали с краев кровати, голова, неподвижно лежавшая на грязной подушке, смотрела в потолок. Взгляд скользнул на пол и меня чуть не вырвало. Рядом с кроватью стоял горшок, его крышка заляпана засохшим дерьмом, вокруг валялись салфетки и использованные пустые картонные рулоны, тоже замазанные гавном. На стуле, стоявшем так же возле кровати, стояла липкая чашка, куча баночек с колесами, с жидкими вонючими лекарствами, и использованный шприц. Дверь балкона была открыта, поэтому комнату хоть чуть-чуть освежал поток воздуха с улицы.
    За три месяца, которых я ее не видела, она ужасно похудела. Глаза стали огромными и выпуклыми, щеки впали, кожа с лица свисала, будто половая тряпка, мышцы шеи так же обтянула свисающая кожа…ее руки – это были лишь кости с проступающими венами.
   После операции на кишечнике ее состояние не улучшилось ни на дольку. Даже после трех месяцев пребывания у родственников в Москве. Появившееся язвы выедают ее желудок изнутри. Я знаю, что ее самым большим страхом есть остаться одной, без помощи, поддержки, без никого, умереть в этой маленькой вонючей квартирке, и быть найденной только через пару недель…а еще она боится ночи. Ее тело стало для нее самой тяжеленным грузом, ей сложно самостоятельно передвигаться, подниматься и укладываться. Она много говорила о том, что не знает, как проживет эту ночь. Это слишком тяжело.
    А еще она не раз мне говорила, что хочет умереть. Просто нету больше сил. Хочется выйти на балкон, вдохнуть побольше свежего воздуха в легкие, посмотреть на небо, и перекинуться через балконные перила, и лететь…лететь доли секунды, тухлым мешком….лететь доли секунды, с опустошенным сердцем…лететь доли секунды, понимая, что это конец….лететь доли секунды навстречу раю…лететь доли секунды с седьмого этажа. *Посмотри на звезды, и тебя не станет*, как писал Чак Паланик. Когда она мне это говорит, у меня мурашки пробегают по коже, на глаза наворачиваются слезы. Я помню, какой она была десять лет назад…а теперь….теперь это мучающийся, умирающий скелет, мечтающий поскорей заснуть вечным сном. Это тяжело. И я не желаю после такого слышать о проблемных подростках, типа эмо, которые мечтают покончить жизнь самоубийством из-за несчастной любви или проблемах с родителями. Это настолько ничтожно смотрится по сравнению с тем, что я видела за этой маленькой дверью.
    Закрыв за собой дверь, спустившись страшным лифтом на первый этаж и наконец выйдя из этого проклятого дома, мне стало легче. Такие впечатления, будто я покинула ад. Я радовалась каждому дуновению ветра мне в лицо, я радовалась серому небу, и слепящему глаза после тусклых ламп дневному свету. И я до сих пор радуюсь тому, что живу, и что у меня впереди еще целая жизнь.
    **Она – моя названная бабушка.