Когда ты там грустишь, в своей Москве,
нечастый дождик окропляет сквер,
кривые улочки и парапет, и порт,
за пару тысяч километров от…
Молчащий телефон – не друг, не враг,
и на моё банальное «ты как?»
солжёшь мне во спасение, смеясь,
мол, «я в метро», мол, «тут плохая связь»…
Гляжу в окно, в опаловую мглу
и во спокойствие тебе я тоже лгу,
что, мол, кручусь, как белка в колесе,
что некогда попить-поесть-присесть.
Не так.
На самом деле маета
в такие дни, и всё совсем не так.
Себе, как ни старайся, не солжёшь.
Без всякой цели выхожу под дождь –
болезненно-невыносим уют
пустого дома, и тоску свою,
и мысли, и внезапные печали
несу к Нему и, стоя на причале,
молчу правдиво. Тут легко и просто,
где
чайки, как рассыпанное просо
ненужных слов.
И лебедь – знак вопроса.


© Наталья Возжаева

Не кори меня за то, что молчу.
Было много меня, осталось чуть.
Говорить об этом ни дара, ни сил,
и не спрашивать лучше, да ты спросил,
отчего стихи мои не о том.
В них коты, беседки, вино и дом.
И ни слова о горестях, о войне.
Возмущён и зол, предъявляешь мне –
все в строю, а ты не у дела.
Отвечаю: липа-то пожелтела.
В общем, как могу, ухожу от ответа.
Ты настойчив, ты хочешь услышать это?
Что о горьком молчании знаешь ты,
доверяя грохочущим и пустым?
Я ношу это всё под сердцем. Как?
Догадайся, друже мой, не дурак.
Девять месяцев бабы обычно носят.
Только я ношу… две зимы и осень.


© Наталья Возжаева

Твоё письмо прочитанным помечено,
в «отправленных» — моё письмо к тебе.
Но нет ответа — ты сорвался в вечное.
Колюч, как ёж, как снег, пушист и бел.
Ну что там в этом царствии заоблачном?
Тоска. А в наших ясенях глухих
из старой бочки с поржавевшим обручем
такие, знаешь, лезут лопухи
разлапистые, сытые и наглые —
Не любит их улиточный народ.
Питается неведомыми влагами
И прёт лопух, неудержимо прёт.
Да помню, помню — пил, курил и прочее —
не первого тебя угробил быт.
Но сердце обжимал такими строчками,
что обруч обзавидовался бы.
А смерть косой хреначит по великому —
Гляди ж ты, не затупится коса.
Пока я тут ругаюсь с повиликами,
Ты учишь сквернословить небеса.






© Наталья Возжаева

В одном окне их отражались лица,
И разговор был вязким, словно клей.
Один сказал: «Смотри, вон, в небе, птица!»
Другой ответил: «Муха на стекле.»
Один открыл окно и, вдруг, взлетел!
Второй законопатил щели даже.
Один всегда творил всё, что хотел,
Второй -с оглядкой на «что люди скажут».
Один пил с чертом, ангела любил,
Второй продолжил бесполезный род.
Один умрет, как будто бы не жил…
Второй не жил, а, значит, не умрет.





© Наталья Возжаева

Время кралось в носочках, сандалях, на цыпочках,
Переобувалось в кеды, туфельки-цокало каблуками.
Пахло компотом, газировкой, ванилью выпечки,
Измерялось не днями-неделями-школьными дневниками,
А теперь грохочет шагами стремительномаршево,
Не задерживаясь: весна-лето-зима-осень.
Старше вы, старше, старше вы…
Скоро разуется, на ходу тяжесть сбросив,
Стянет с плеч рюкзак, набитый планами и работами.
Шмель гудит, ветер спит, стонет горлица.
Ступит раз-другой по траве, свободное,
вдавит пятки в землю и … остановится.

© Наталья Возжаева

Готовлюсь зимовать, гоню шальные мысли,
Что осень для меня – прогулка перед сном.
Смотрю – она идёт, как баба с коромыслом,
Тяжёлые дожди колышатся на нём.
И тянется за ней подол цветистый, влажный,
В воронку воронья прицельно лупит грусть.
Враньё всё это, мол, «не прилетает дважды»,
Летело столько раз, что вспомнить не берусь.
От нашего «привет» до нашего «до встречи»
Всего-то пережить морозы и пургу.
А осень – молодец, так прямо держит плечи
Под тяжестью дождей…
Переживу. Смогу.


© Наталья Возжаева

Встали оба с правильной ноги.
Тишина – ни соек, ни синиц.
А давай затею пироги.
Припадая пред духовкой ниц,
Буду наблюдать: ну что они –
подошли ли, дышат? Не горят?
Потечёт по комнатам ваниль –
мягкая изнанка декабря.
Тихо-тихо. Стой, не шевелись
и дыханье тоже задержи.
Слышишь, он упал, последний лист,
до смерти цеплявшийся за жизнь.
Сад стоит спокойный и нагой
гордо, обречённо, без стыда.
А давай-ка разведём огонь
в маленьком мангале, просто так.
Год как год. Уходит – проводи.
Новый год стучится в старый дом.
Очень вкусен виноградный дым.
Выжили. Спасибо и на том.


© Наталья Возжаева

«Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье» /Ф. Достоевский/

***
Ничего не изменится в новом году, ничего не изменится.
Видно, так нам написано на роду –
снегопад и метелица.
Не пройдут мимо нас, не простят нам ни счастья, ни горестей,
ни любви, ни церквей, ни морозов, ни Бога, ни совести.

Ничего не изменится – снова зима синеглазая
раскачает ковчег,
где блудница убийце читает, читает о Лазаре.
При свече.


© Наталья Возжаева

Мой милый Сашка, такое дело,
что даже стыдно начать. Готов?
Смотрю я, наши ряды редеют,
как зубья гребня от колтунов.
Мы постарели, мы обветшали,
мы то, мы это… но вот вопрос:
ты помнишь женщину в дивной шали
в дыму сиреневом папирос?
Ты помнишь тонкость её лодыжек
и тихий голос, и чёткость строк?
Я закрываю глаза и вижу,
как в Коктебеле желтеет дрок,
и кто-то в ангельски светлом платье
бредёт по берегу. В дымке даль.
За эту память мы щедро платим,
пускай и жизнью. Уже не жаль.
Блаженны чистые сердцем, ибо…
Тогда с Поэзией мы на «вы».
Ты помнишь, Сашка, какие глыбы
держали Слово над бытовым?
Да разве знали, что обесценят?
Высокой речи не внять глухим.
Вон лысый мальчик с огромной сцены
читает матерные стихи.
У нас был Бог, а у этих – идол,
болванка, грохот порожних строк.
Но знаешь, Сашка, ты всё же видел,
как в Коктебеле желтеет дрок…


© Наталья Возжаева

Снег выродился весь в позорную крупу,
Озлобился, сечёт невыносимо-колкий.
А я иду на мол, что выпятил губу,
Надменно-терпелив, невозмутим и только.

Волна сошла с ума, но тёплая свеча
Большого маяка призывно-молчалива.
Учусь и я молчать, учусь не измельчать
И речь беречь в себе от не — и норматива.

Вибрируя слегка, мерцая маяком,
Немногословно мол не говорит, но молвит.
И мне уютно тут, и тает в горле ком
От страха, что несут неистовые волны.

Снег выродился весь и суть его мелка,
Раздробленной крупой отвесно трусит сверху,
Но ветреный порыв стряхнёт с воротника
Неряшливую сыпь, брезгливо, словно перхоть.

© Наталья Возжаева