В крови Донбасс купается уже девятый год.
День новый начинается… Кого – то гибель ждёт.
Всё бьют по мирным жителям. Вновь взрывы за окном.
С рождённым сыном мамочка покинула роддом.
Пока обстрел закончился, к себе домой скорей
Бежала с сыном-крошечкой, прижав к груди своей.
Как ей спасти кровиночку от гибельной войны?
Как сделать, чтобы мирные, цветные снились сны?
Но в день его рождения Донбасс опять пылал.
За что судьбу тяжёлую Господь ребёнку дал?
С отцом не сможет свидеться. Отец его убит.
Погиб он прошлой осенью, а сердце всё болит.
Решила имя папино сыночку передать,
Чтоб вырос он защитником, отцу во всём под стать.
Вдруг мать застыла в ужасе: их дома больше нет.
А вместо дома отчего воронки жуткий след.
А рядом, в школьном здании, куда влетел снаряд,
Погибли два учителя, тела их здесь лежат.
Всего одно мгновение, и свет в глазах погас.
За что война проклятая настигла их сейчас?
Опять снаряды падают на сёла, города…
Должно быть зло наказано! Должно и навсегда!
Да здравствует Отечество! Будь проклята война!
Земля родная недругам не будет отдана.
Россия – мать-заступница с Донбассом в трудный час.
Помогут узы братские, и мир придёт в Донбасс.
И жизнь кругом наладится, и счастье будет вновь,
Теплом сердца наполнятся, и будет в них любовь.
Галина Карпюк
(творческий псевдоним Галина ГНОККС)
25.02.2022 Санкт-Петербург
Раньше было про честь,
А теперь про бюджет.
На войну деньги есть,
А на мир денег нет!
Накормить бы детей,
Да и вылечить, но
Кучкой подлых людей
Убивать решено…
Не улучшили быт
Для своих же, зачем?!
Здесь старик позабыт.
Куча грамотных схем,
Как народ обобрать
И сплотить возле лжи.
Деньги есть – убивать.
Денег нет, чтобы жить.
На холме свежий Крест…
Михаил – двадцать лет.
На войну деньги есть,
А на мир денег нет!
Надо много украсть
На безмозглой войне.
Проповедует власть,
Кто враги, а кто – нет…
Отойти от толпы –
Стать народа врагом!
Оголтелые лбы
По душе – сапогом…
Права нет на права!
Рождены, чтоб служить.
Деньги есть – убивать.
Денег нет, чтобы жить…
На старой осине в глуши лесной
Жил леший, глазастый и волосатый.
Для лешего был он еще молодой -
Лет триста, не больше. Совсем незлой,
Задумчивый, тихий и неженатый.
Однажды у Черных болот, в лощине,
Увидел он девушку над ручьем -
Красивую, с полной грибной корзиной
И в ярком платьице городском.
Видать, заблудилась. Стоит и плачет.
И леший вдруг словно затосковал...
Ну как ее выручить? Вот задача!
Он спрыгнул с сучка и, уже не прячась,
Склонился пред девушкой и сказал:
- Не плачь! Ты меня красотой смутила.
Ты - радость! И я тебе помогу! -
Девушка вздрогнула, отскочила,
Но вслушалась в речи и вдруг решила:
"Ладно. Успею еще! Убегу!"
А тот протянул ей в косматых лапах
Букет из фиалок и хризантем.
И так был прекрасен их свежий запах,
Что страх у девчонки пропал совсем...
Свиданья у девушки в жизни были.
Но если по-честному говорить,
То, в общем, ей редко цветы дарили
И радостей мало преподносили,
Больше надеялись получить.
А леший промолвил: - Таких обаятельных
Глаз я нигде еще не встречал! -
И дальше, смутив уже окончательно,
Тихо ей руку поцеловал.
Из мха и соломки он сплел ей шляпу.
Был ласков, приветливо улыбался.
И хоть и не руки имел, а лапы,
Но даже "облапить" и не пытался.
Донес ей грибы, через лес провожая,
В трудных местах впереди идя,
Каждую веточку отгибая,
Каждую ямочку обходя.
Прощаясь у вырубки обгоревшей,
Он грустно потупился, пряча вздох.
А та вдруг подумала: "Леший, леший,
А вроде, пожалуй, не так и плох!"
И, пряча смущенье в букет, красавица
Вдруг тихо промолвила на ходу:
- Мне лес этот, знаете, очень нравится,
Наверно, я завтра опять приду! -
Мужчины, встревожьтесь! Ну кто ж не знает,
Что женщина, с нежной своей душой,
Сто тысяч грехов нам простит порой,
Простит, может, даже ночной разбой!
Но вот невнимания не прощает...
Эта песня посвящается всем мужчинам, которые ушли по призыву. Их жёнам и девушкам… Наши дорогие, смелые, самоотверженные, сильные, любимые мужчины! Знайте, где бы вы ни были - мы верим в вас.
Мы верим, что вы сможете всё преодолеть. Ведь за вами не просто страна, не просто Родина. За вами МЫ - миллионы русских женщин, ждущих вас с победой домой.
А годы летят и уходят мгновением в прошлое,
И голос ослаб, и сердечко чего-то шалит,
И юность прошла и уже мы не дети, а взрослые,
Лишь «Тихая ночь», как и в детстве, как прежде звучит.
Грустить не грусти, а подумай-ка лучше о вечности,
Сын Божий родился, младенец нам дан от Отца.
Душа же христианка, и рвётся она, и всё мечется,
И плачет она, и рыдает она без Творца.
А годы летят и ничто не удержит мгновения,
Кукушка, скажи сколько жить мне? Кукушка ж молчит…
Вдруг слышу я снова мелодии той дуновенье,
И «Тихая ночь», как и в детстве, как прежде звучит.
Грустить не грусти, ты взгляни на Иисуса с надеждою,
Младенец в яслях наш Спаситель и Бог во плоти.
Открой Ему сердце, и Он исцелит душу грешную,
И мир обретёшь, лишь раскайся в грехах, Он простит.
А годы летят и летят журавлиными стаями,
И стрелка часов всё торопится как-то спешит,
И всё чем когда-то мы жили, мечты все растаяли,
Лишь «Тихая ночь», как и в детстве, как прежде звучит.
Грустить не грусти, в Иисусе дано нам спасение,
Однажды рождён, чтобы грех на себе понести.
Ты с верой к Нему обратись и получишь прощение,
Ты душу излей, и Господь, Он с любовью простит.
А годы летят и летят и назад не воротятся,
И лист, оторвавшийся с ветки, последний летит,
И ивушки как-то печально склонились и молятся,
И «Тихая ночь», как и в детстве, как прежде звучит.
Грустить не грусти, а подумай-ка лучше о вечности,
Сын Божий родился, младенец нам дан от Отца.
Душа же христианка и рвётся она и всё мечется,
И плачет она, и рыдает она без Творца.
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон:
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
Осьмой уж месяц длятся эти битвы,
Геройский пыл, предательство и ложь,
Притон разбойничий в дому молитвы,
В одной руке распятие и нож.
И целый мир, как опьяненный ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет, никогда так дерзко правду Божью
Людская кривда к бою не звала!..
И этот клич сочувствия слепого,
Всемирный клич к неистовой борьбе,
Разврат умов и искаженье слова –
Всё поднялось и всё грозит тебе,
О край родной! такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней...
Велико, знать, о Русь, твое значенье!
Мужайся, стой, крепись и одолей!
Ф. И. Тютчев, 1863 г
Почти 170 лет этим строкам Тютчева, но как звучат:
«Давно уже можно было предугадать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым годом все сильнее и сильнее разжигалась на Западе против России, сорвется когда-нибудь с цепи. Этот миг и настал. Это весь Запад пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь в будущее. России просто-напросто предложено самоубийство, отречение от самой основы своего бытия, торжественное признание, что она не что иное в мире, как дикое и безобразное явление, как зло, требующее исправления».
Я вам не писал. И вы не пишите.
Потом заклеймите меня за глаза.
Идите к своим! Там ровно дышите
И с гоготом плюйте в мои образа.
Я вам не писал. И вы не пишите.
На лай не отвечу. Какой в этом толк?
Свидомою правдой меня порешите,
Что б я на гиляке навеки умолк.
Я вас не просил. И вы не просите.
Вы - «нации слава». Вы - «смерть ворогам».
Я - вата, русня. Хоть под корень скосите -
Я деда за доллар, как вы, не продам.
Я вам не писал. Обойдитесь без свинства.
За вас не молюсь. Что ж, порвите мне рот!
Нет русскости в вас, как и нет украинства.
Теперь вы - пустой и безродный народ.
Но те, кто писал и скорбил по Донбассу,
В чьем сердце Одессы растерзанной стон
Они - мой народ. Вам они - биомасса.
Свидомым же божий не писан закон!
Я вас не боюсь, сколь себе вы не льстите.
Вы - сала «херои», вам страх - побратим.
Чем больше орёте, что нас не простите,
Тем крепче, убогих, мы вас не простим.
Вы когда-нибудь замечали, что с кем-то прямо-таки тянет общаться,
разговаривать и просто быть рядом, с кем-то нет? И дело вовсе не в
приветливости, хотя абсолютно точно можете определить по выражению лица и позе, что лучше вот к нему/ней, например, не подходить. И тогда обходите стороной.
Но есть люди, которые притягательны, они обладают неким удивительным, необыкновенным магнетизмом, способны привлечь своим состоянием, манерами, открытостью, умением создать атмосферу по случаю. С ними хочется находится рядом. Они никогда не раздражают, напротив всегда доброжелательны, достаточно скромны, читаемы, с ними спокойно, и точно знаешь, что вот такому человеку можно доверять. В их присутствии словно останавливается время, привычная суета замирает, как по волшебству. И это бесценно, поскольку даже родственники, близкие и друзья не обладают хоть сколько-нибудь похожим набором качеств. Такие люди интересны, хочется разгадать их тайну, хочется быть на них похожими! Но мало кому удается.
Поэтому все реже мы их способны встретить в нынешние времена, однако, когда это удается их образ впечатляет, они запоминаются. Все потому, что кардинально отличаются от других внешне себе подобных. За этим скрывается великий труд и дисциплина, на что многие отнюдь не решаются.
Нeдaвнo oднa жeнщина, котоpyю я очень yважаю, и мнение которой ценю на протяжeнии вот уже пocледних двадцати лет, сказала мне примерно следующee:
- Самый нужный челoвек в моей жизни - это я. В первую очередь я вкладываю все в ceбя. Без меня - ничего не будет. Поэтому важно, чтобы мне было хоpoшо...
Этим она мeня обескуpaжила. Мысленно я хмыкнула, не соглашаясь.
Главное - этo я.....
А как же, кaк же? Бескорыстная любовь к своим детям, к родителям? Вопросы этики, самопожертвование? Да, наконец, избитое «светя другим, сгоpaю сам»? Это все куда деть, как совместить с озвученной мне презумпциeй безусловного эгоизма?
И вот, в разгар мoeго внутреннего пыхтения, я вспомнила то, что произошло со мнoй почти два года назад.
Тогда в нашей семье возник некий бум, как в одноименном кинофильме. Мы купили квартиру, которая, помимо огромных ипотечных взносов, требовала непрерывного вливания в виде кафеля, ламината, обоев и тому подобной высасывающей денег ерунды.
Обострилась болезнь живущего с нами дедули.
Работа моя требовала от меня бесконечных умственных вложений и времени.
А дочь взбрыкнула, возмечтав бросить учебу, с лозунгом" не хочу учится, а хочу пить, балдеть и веселится".
Я разрывалась на части между работой и обязанностями сиделки при лежачем больном, пытаясь при этом быть внимательной женой и заботливой матерью. Мне, с моим дефектом отличницы, хотелось угодить сразу всем, и о ceбе самой я вообще забыла. Жила интересами других, пытаясь помочь однoвременно каждому.
И знаете что? Все вокруг были мнoй недовольны.
Мужу не нравилось, что состояниe отца ухудшается, несмотря на все мои старания, а я становлюсь какoй-то нервной. На работе желали непременных трудовых подвигов вo имя фирмы, и ругали меня, что их нет.
Дочь была недовольна тем, что я ей мало уделяю внимания, и видимо, все эпопея с бросанием учебы была затеяна мне назло. Мама была недовольна сразу всем - она всегда мной недовольна...
Этот гнет недовольства висел на до мной, давил меня, окрашивая мою жизнь в безнадежные тоскливые тона. Я словно была на дне колодца, глядя на мир через маленькое круглое отверстие из далекого темного низа...
Сначала подскочило давление до неимоверных цифр. Затем я, считавшая себя абсолютно здоровой женщиной, как приговор, услышала мнения врачей о моих запущенных хронических болезнях, которые вдруг все разом дали о себе знать. Однажды меня, как Золушку в одной туфле, увезли с работы на скорой помощи...
А я из последних сил все крутилась, стараясь каждому дать по максимуму и бесконечно виня себя за то, что не получается. Я свои ресурсы черпала огромными порциями для тех, кто в них нуждается.
Думала, что у меня их бездонная бочка.
А вот нет, не бездонная. И такими темпами свою бочку я быстро исчерпала до дна. Мне больше нечего было дать.
В конечном счете, несмотря на все мои усилия, дедуля скончался, муж из семьи ушел, дочь учебу бросила. А мама до сих пор колет мне глаза тем, как меня использовали чужие люди. Спасибо, хоть с работы не выгнали. Оставили из жалости за многолетний добросовестный труд.
Я осталась, что называется, у разбитого корыта. Одинокая, больная, стареющая баба. Без своего главного ресурса - себя.
Сейчас я себя собираю по капелькам, как ртуть из сломанного градусника. Склеиваю, добавляю. Вкладываю. Но мне по-прежнему кажется, что в моем сосуде дыpa, и все, что я туда вливаю, вытекает с какого-то невидимого мне концa. Восстановить себя оказалось очень сложно, даже, пожалуй, и невозмoжно. Я на всю жизнь останусь - как склеенная чашка, с ненадежно пpиклеенными друг к другу частями.
Жизнь дала мне крепкий, хороший уpoк.
Нельзя черпать себя бесконечно - paди любых, даже самых благих, целей. Оставьте себе себя. Когда вы бyдете пусты - вам нечего будет дать другим, даже самым-самым любимым.
Если вы исчерпали себя до дна, вы не сможете помочь своему ребенку и старым родителям. И ваш любимый мужчина не будет счастлив рядом с вами.
Не допускайте, чтобы ваш ресурс истощился, ведь тогда вы уже никому не сможете помочь. А без вашей помощи - ничего не будет. Вас не будет. Главное - чтобы вам было хорошо, остальное приложится.
Ваш главный ресурс - этo вы. Берегите его ради других.
Застыла жизнь на несколько минут :
Я в зеркало внимательно всмотрелась...
Мне кажется, что зеркала нам врут,
Но врут не так , как нам бы всем хотелось...
Уже не та на лоб спадает челка....
И чуть грустны мои стали глаза...
Куда же делась хрупкая девчонка,
Которую все звали "егоза"?
Мудрее стали мысли, разговоры,
Порой на все готов уже ответ...
А на висках и вдоль всего пробора
Уж первой седины оставлен след...
...Проходит жизнь, но все же остается
В ней то, что никому я не отдам -
Упрямый нрав, который не сдается
Ни грусти, ни заботам, ни годам...
И наплевать, что мне уже за ......!
И что давно не томны вечера...
Мной пройден только жизненный пригорок,
А наша жизнь - огромная гора!..
И наплевать, что ВАМ уже за ......!
Герцен решил отметить день рождения. Какой? Не говорил! Герцен, конечно, не женщина, но… Видимо, как говорит мадам Берсон, столько не живут. Даже в нашем дворе. Даже секретари обкомов со всей своей мышпухой.
Ну, решил и решил. Уже и тетя Аня побежала по квартирам, собирая под расписку по пятьдесят копеек на подарок. Хотели скинуться и на стол, но Герцен разрешил только холодные закуски. Пуриц какой! При его-то нищете весь двор горячим кормить. И по двору поползли нехорошие слухи.
Нет, конечно, Герцену верили, но шепотом…
А Герцен ходил себе налегке. Из гастронома притаскал две бутылки по 0,75 Алигате, а с Привоза вообще траву всякую.
– Он опозорит наш двор! – сказала тетя Сима.
А когда Герцен купил у строителей напротив стальную проволоку и попросил их за отдельную плату сделать из нее десять шпажек, двор содрогнулся.
– В его возрасте… – сказала мадам Берсон.
– В его возрасте… – поддержали остальные.
И к Герцену послали делегацию во главе с тетей Марусей. Но Герцен панику не принял и сказал, что, во-первых, ша, а во-вторых, народ будет доволен.
Это уже была тайна. Или, как сказала тетя Рива, интрига. Все взволновались.
Что-то явно знал Сема Накойхер, но молчал, сволочь, хоть ему даже пиво ставили. Что пиво? Евойная Нюся две ночи от него отворачивалась и говорила, что голова будет болеть до тех пор… Но Сема и тут не раскололся!
В назначенный день Сема, особенно тяжело переваливаясь, пошел с работы не домой, а к Герцену.
– О, это уже информация! – сказала умная тетя Рива.
– Какая? – поинтересовался народ.
Но тетя Рива этого не знала.
– Раз мясо понесли к Герцену, значит, он сделает что-то из мяса! – вот и все, что она могла сказать. Дедукция…
Тетя Аня зауважала, то есть – неполюбила тетю Риву еще больше.
Межбижер на правах соседа попытался проникнуть на герценовскую территорию, но облом ему вышел. Кота Межбижера пустили, а самого Межбижера дудки. Еще и собака Рива облаяла. Но, правда, вежливо.
А Герцен с Семой резали, тем временем, свинину, украденную Семой на мясокомбинате, на кубики. Кубики эти укладывались слоями в большую кастрюлю. Каждый слой посыпался шинкованным луком, зеленью и смесью соли и перца. А! И лавровые листики клали туда же. А когда все мясо таким образом уложили, залили все это безжалостно вином редкой кислости – Алиготе. И закрыли крышкой.
Народ же, никаких запахов из-под двери Герцена не уловив, опять запаниковал. Но поздно! Завтра торжество. Придется хавать, что дадут. И молчать перед соседними дворами в тряпочку. (В трапочку! – как говорила мадам Берсон).
А в соседних дворах тоже не дураки на лавочке перед воротами сидят. Уловили неуверенность наших и изгаляются.
– Говорят у вас завтра праздник голодовки?
– Вы ж смотрите, закусывайте, когда за здоровье своего Герцена пить будете!
А наши молчат. Что скажешь?
Нет, конечно, салаты всякие женщины настрогали, форшмак, конечно, сделали, но…
– Какое у вас коронное блюдо будет? – соседи снова интересуются, – Может фаршированный кит?
Короче, позор!
Все на Герцена смотрят, а он кирпичи раскладывает. С Накойхером. Тоже мне строители!
Сантиметров двадцать вверх стенку вывели и решетку положили. А потом три ряда кирпичей еще вверх.
– Герцен! Это ты дом для Ривы с Накойхером строишь? – не выдержал Межбижер. Двусмысленно получилось, грубо… Но никто Межбижера не одернул. Вот до чего люди дошли!
И они в чем-то правы, между прочим!
Уже столы начали выносить, табуретки, уже простыни вместо скатертей стелить стали, а Герцен в своем свежепостроенном домике костер развел. Сентябрь на дворе, бабье лето! Ему что, холодно?
– Печку дома надо ставить! – сделал замечание Гениталенко. – А огонь во дворе… При всем уважении… Вынужден…
Тогда Герцен отвел Гениталенко в сторону и что-то ему пошептал. Гениталенко резко подобрел, цыкнул на мадам Берсон, которая попутно скандал затевала, и стал Герцену с Накойхером помогать. Вынесли они кастрюлю с мясом во двор и давай мясо попеременно с помидорами на шпаги нанизывать. Тут народ догадался, что будет что-то необыкновенное и торжественное. И затих, как соску в рот набрал.
А мясо уже на углях жарится, и наглые запахи поползли по двору, в подъезд зашли, на улицу вырвались, и давай все окрестные дворы посещать.
А на запахи другой народ потянулся. Посторонний. Но доходили чужие только до ворот. А там Гениталенко стоял. Со своим извечным:
– Не положено!
В общем, когда сели все за стол, ворота пришлось закрыть. Что очень обидело Комбайнеровых, которые как раз с дачи приехали. Представляете ситуацию: Комбайнеровы часа три из Люстдорфа добирались, голодные, а во двор не пускают. И запахи…
Ну, да Бог с ними. Во дворе как раз мясо на стол подали. А самогонка дяди Вани и до того там была. И началось!
И всем хватило! Даже мадам Берсон!
Потом, после этого, наш дом называли домом, где Герцен делал шашлыки. А потом сократили. Потому что, шашлыки слово тогда непривычное было. И стали мы домом Герцена. А что? Даже красиво.
Я себе разрешу в изнуряющий зной
Наслаждаться больших облаков белизной.
Улыбаться лучам и бежать по росе.
Быть себе разрешу не такою, как все!
Не надейтесь, друзья, я не буду взрослеть!
Ведь от взрослости сердце должно очерстветь.
Я не буду врагов проклинать или мстить,
Чтобы с Богом не рвать эту главную нить.
Я себе разрешу боль от близких прощать
И хороших людей, что вокруг, замечать.
Верить в тех, кто в себя больше верить не мог…
И на Запад людей не делить и Восток…
Только мира желать людям нашей земли.
Не бояться проблем, быть от гнева вдали.
И порою грустить под дождливый аккорд…
И дворнягу позвать под сиреневый зонт.
Я себе разрешу отказаться от тех,
Кто меня ненавидел за взлёт и успех.
Отпущу и прощу, чтобы грузом в душе
Не лежал чьей-то зависти гнусный сюжет!
Как же мне хорошо не идти за толпой!
Быть подальше от лозунгов «Слава!» и «В бой…»
Мир в душе сохранить сквозь агонии шум,
И остаться собой, я себе разрешу!
Я_просто_Вера
