|
 АПЛ
Воскресенье, 17 Марта 2019 г. 20:18 (ссылка)
Михаил Делягин: «Руководство США наглядно и последовательно демонстрирует, что считает совершенно неприемлемой угрозой само существование нашей страны и нашего народа»
Проект бюджета США, представленный администрацией Трампа, включает в себя шокирующую статью: на противодействие «злонамеренному влиянию» нашей страны в «Европе, Евразии и Центральной Азии» предполагается направить полмиллиарда долларов. В качестве особого направления противодействия указывается необходимость компенсировать макроэкономические последствия «энергетической зависимости» от России.
Безусловно, полмиллиарда долларов — лишь небольшая часть средств, направляемых США на «холодную агрессию» против нашей страны практически с момента уничтожения советской цивилизации.
Однако они выделяются сверх всех прежних направлений, традиционно маскируемых традиционными методами — от относительно честной обороны до иезуитских «развития демократии» и «поддержки независимых (от интересов и мнений своего народа) медиа». И по универсальной логике бюджетных процессов это значит, что данные средства будут выделяться на новые цели — по сути дела, на полную нейтрализацию внешней политики России как таковой по всем азимутам её реализации, во всех сферах, где у России есть какие бы то ни было интересы.
Нельзя забывать, что именно руководство США в ходе государственного переворота привело к власти откровенных фашистов на Украине и до сих пор оказывает им всемерную помощь, используя их как орудие против России.
Тем самым оно наглядно, исключительно последовательно и убедительно демонстрирует, что считает совершенно неприемлемой угрозой само существование нашей страны и нашего народа и, похоже, намерено взяться за окончательное решение этого вопроса с не меньшей серьёзностью и основательностью, чем когда-то гитлеровцы брались за «окончательное решение еврейского вопроса».
Принципиально важна даже не сама сумма, а создание качественно новой статьи расходов. В будущем расходы на неё можно будет многократно увеличивать, а то и частично засекречивать, увеличивая их без уведомления общественности (и, разумеется, под автоматный треск либеральных истерик о «засекреченности» и «военно-полицейском» характере бюджета России).
Существенно, что при этом практически любое влияние России a priori считается США и их сателлитами «злонамеренным».
Специальное же выделение и подчёркивание данной статьи расходов, её предельно откровенная формулировка означают лишь ещё одно публичное унижение России, демонстрацию беспомощности нашей внешней политики и неспособности государства защититься от открытых оскорблений, всё новых санкций, дискредитации и прямой (хотя пока и «холодной») агрессии.
Само появление подобной статьи (даже если по ней предусматривалось бы выделение полудоллара, а не полумиллиарда) является ещё одним актом агрессии против России и требует холодного, продуманного и жестокого ответа.
Меры системного противодействия США были комплексно проработаны российскими специалистами ещё во время обсуждения закона Магнитского и подготовки против нашей страны первой, тогдашней волны санкций. Их пора начать постепенно разворачивать, помня, что в информационную эру угроза страшнее исполнения, и приводя их в действие (по американскому примеру) лишь после всестороннего и полноценного обсуждения, превращающегося в психологическую атаку.
Читать полностью: http://www.km.ru/economics/2019/03/15/ekonomika-i-...agin-absolyutnaya-vrazhdebnost
Какие могут быть ответы с нашей стороны?
1) Привлечь 20 миллионов русских из других стран, включая США.
2) Увеличение торговли с Африкой в 20 раз.
3) Увеличение торговли с Индией и юго-восточной Азией в 20 раз.
4) Строительство транспортного коридора Север-Юг.
5) Строительство Шелкового пути через Монголию.
6) Гуманитарная помощь Венесуэле.
7) Сокращение торговли с США и НАТО в 4 раза.
8) Сокращение научного сотрудничества с США в разы.
9) Военная помощь Никарагуа.
10) Строительство Никарагуанского канала. Придумать как разбить это на этапы.
Может сначала построить железную дорогу вдоль будущего канала?
Возить контейнеры по ней и перегружать их на обоих побережьях?
Уж больно велик проект для нас? Но ведь Египет построил второй Суэц за два года?
Привлечь кубинцев в качестве рабочей силы.
11) Военная помощь Кубе.
12) Увеличение торговли с Кубой в 20 раз.
 Басёна
Воскресенье, 17 Марта 2019 г. 20:10 (ссылка)
Это цитата сообщения браило Оригинальное сообщение
Некрополь имени Христофора Колумба
Одна из самых известных, но при этом наименее посещаемых достопримечательностей Гаваны — кладбище Колон, по праву занимающее одно из первых место в ряду крупнейших некрополей Латинской Америки.
Читать далее...
 lj_colonelcassad
Пятница, 16 Марта 2019 г. 01:26 (ссылка)
Причины подъема и слабости левых "Розового прилива"
Формально "Розовый прилив" представлен левыми правительствами, которые пришли к власти в 2000-е. В них входили как новые партии и коалиции, так и обновленные традиционные партии. Они не были радикальными и тем более антикапиталистическими, но, тем не менее, стремились в значительной степени реформировать господствующую неолиберальную ортодоксию.
Возникновение "Розового прилива" следует понимать в контексте неолиберального поворота, пришедшего на смену импортозамещающей индустриализации. Если импортозамещающая индустриализация заложила основы для подъема классических левых, то ее закат, вызванный экономической либерализацией, заложил основу для появления современных левых. Помимо описанных выше политических проблем, индустриализация, проводимая государством по централизованному плану, упёрлась в ряд экономических противоречий. Столкнувшись с неустранимым торговым и бюджетным дефицитом, государственные чиновники выбрали путь рыночных реформ, которые и спровоцировали социальные и политические конфликты, обернувшиеся через пару десятков лет подъемом "Розового прилива". Неолиберализм привел к беспрецедентному уровню социальной неустроенности и нестабильности. Массовая маргинализация и народное сопротивление подняли политическую волну, которая обеспечила левым победу на выборах. Вместе с тем, неолиберальный поворот связал руки "Розовому приливу", закрепив социально-экономическую отсталость, что в конечном итоге помешало проведению более радикальных преобразований и лишило его лидеров дальнейших побед на выборах.
Ключевые неолиберальные преобразования
Вероятно, главная черта латиноамериканского поворота к неолиберализму — это открытие местной экономики для глобального рынка. Местные производители оказались в условиях международной конкуренции, в которой выжили лишь самые эффективные отрасли. Это привело не столько к общей деиндустриализации, сколько к высокой фрагментированности и несбалансированности производственного сектора. Некоторые отрасли, утратив защиту тарифных барьеров и кредитных льгот, просто перестали существовать. В иных случаях старые промышленные комплексы распались, и лишь отдельные отрасли, повысившие производительность в эпоху импортозамещающей индустриализации, остались на плаву. По мере того как дробился и приватизировался государственный сектор, инвесторы выбирали перспективные заводы, модернизировали их для обеспечения конкурентоспособности и даже расширяли. Оба явления — полное уничтожение некоторых отраслей и фрагментация индустриальных комплексов на отдельные предприятия — истощили силы рабочего класса.
Либерализация торговли, утрата государственной поддержки и приватизация сразу же привели к резкому росту уровня безработицы и частичной занятости. По мере того как предприятия закрывались или их работа "рационализировалась", сотни тысяч работников оставались без работы в одночасье. Статистика устрашает. Самые ощутимые сокращения наблюдались в Аргентине, которая раньше могла похвастаться практически стопроцентной занятостью населения. Согласно официальной статистике, безработица за первые пять лет с начала 1990-х выросла в два раза с 6 до 12%. К 2000 г. она достигла 15%, а после финансового кризиса и девальвации — почти 20%. В Боливии с проведением структурных реформ и либерализации безработица выросла в 2001 г. до 9% , с 3% десятью годами ранее. За тот же период число безработных в Эквадоре выросло в два раза, достигнув к концу 1990-х 14%. И речь идет не о краткосрочных кризисах. Средний уровень безработицы составлял порядка 15% с середины 1990-х до середины нулевых в Аргентине и порядка 10% в Эквадоре.
Официальная статистика Венесуэлы также поражает. С начала рыночных реформ уровень безработицы ни разу не опускался ниже 7,5%, достигнув 15% к концу 1990-х. В среднем этот показатель на протяжении полутора десятка лет составлял 12%, вплоть до утверждения чавизма. С приходом к власти правительств "Розового прилива" многим удалось снова найти работу. Но уровень безработицы говорит о глубине кризиса: в 2015 году в Аргентине, когда киршнеризм проиграл выборы, и до заключительной катастрофы в Венесуэле в обеих странах уровень безработицы составлял 8%. Что ещё хуже, сокращение безработицы происходило в основном за счет теневого сектора.
Повседневная жизнь рабочего класса была еще более суровой, чем может показаться по приведенным цифрам. Огромная масса людей потеряла средства к существованию, но еще большая часть оказалась вынуждена искать их в теневом секторе экономики, который стремительно разрастался. В Аргентине свыше двух пятых трудоспособного населения работали неофициально в качестве неучтенных работников в растущих как грибы микропредприятиях или в качестве неквалифицированных "внештатников" в мелких магазинах и предприятиях сферы услуг. За десять лет киршнеризма государству не удалось справиться с теневой занятостью, уровень которой составлял 37% в 2015 году, когда неоперонисты проиграли выборы. В Боливии накануне победы Моралеса в 2005 году 70% экономически активного населения трудилось в теневом секторе. И здесь побороть этот феномен не удалось. В 2014 году (последний год, за который доступна статистика) почти три пятых трудоспособного населения все еще было занято на неофициальной работе.
Реформы Корреа в Эквадоре вообще никак не повлияли на теневую экономику: неофициальная занятость и на момент его инаугурации, и на момент ухода с поста составляла 57%. В целом это же верно и для Венесуэлы. После структурных реформ конца 1980-х теневая занятость выросла с одной трети до половины трудоспособного населения к моменту прихода Чавеса к власти. Показатель продолжал повышаться, когда экономическая верхушка парализовала нефтепромышленность. После того как боливарианское правительство взяло нефтяную отрасль под свой контроль, реформами удалось несколько сократить теневой сектор, но незначительно, с максимальных 58% до чуть менее 50% к 2014 году. В целом подавляющее большинство трудящихся в странах "Розового прилива" с проведением рыночных реформ оказалось в нерегламентированных и негарантированных трудовых отношениях; в этих условиях продолжает работать почти половина трудящихся.
Устойчивая безработица и растущая зависимость от теневого сектора экономики разрушили рычаги влияния рабочего класса. В условиях конкуренции за официальные стабильные рабочие места, число которых постоянно уменьшалось, большинству трудящихся оставалось довольствоваться неофициальным и нестабильным заработком. В сложившейся ситуации они не могли воспользоваться своей позицией в цепи производства, чтобы изменить ситуацию. Избыток квалифицированных сотрудников не позволял требовать улучшений условий труда даже в процветающих секторах промышленности. Иначе говоря, когда призывы к солидарности и общие организационные усилия ничем не увенчались, возможность коллективного выступления против новых суровых условий исчезла. Бастовать в таких условиях было самоубийством. В итоге реальность, обусловленная либерализацией, лишила рабочих практически всех возможностей использовать свое положение на рынке труда, чтобы требовать уступок как коллективно, так и в индивидуальном порядке.
Уход капитала в отрасли, которые относительно защищены от трудовых выступлений, отражается в уровне инвестиций в новое оборудование. По сравнению с периодом импортозамещающей индустриализации его снижение очень значительно. В Эквадоре и Боливии, где и раньше индустриализация шла слабо, инвестиции в оборудование и технологии остались на низком уровне. В Аргентине экономическая верхушка выделяла еще более незначительные средства на новое оборудование, хотя приватизация отражалась в статистике как номинальный рост валовых вложений в основные фонды. И пусть было потрачено много средств на модернизацию здоровых отраслей, реальное накопление капитала планомерно снижалось с середины 1970-х и на протяжении 1990-х. Валовое накопление капитала достигло максимума в 31% в 1976 году; к 1990-му оно упало до 14%. Показатель несколько улучшился, но не превышал 20% валового продукта до 2006 г. В Венесуэле в неолиберальной период также наблюдалось резкое снижение инвестиций в машиностроение. С середины 1970-х по начало 1980-х государство следило, чтобы инвестиции в новые технологии и оборудование составляли 13% от ВВП, однако после структурных реформ во второй половине 1980-х капитальные вложения в годовом измерении сократились почти вдвое.
Естественно, с оттоком инвестиций доля промышленной продукции в валовом производстве по всему региону сократилась. В странах "Розового прилива" падение было очень резким. Промышленное производство в Аргентине, которое в лучшие годы достигало более трети ВВП, упало за двадцать лет до четверти — и так и не оправилось. Что существенно, за цифрой 25% скрывается резкая поляризация нескольких развитых, высокоэффективных отраслей с одной стороны — и неустойчивого множества мелких разрозненных фирм на грани закрытия с другой[Kosacoff, 1993]. В Венесуэле доля промышленной продукции достигала 22% до рыночных реформ; с избранием Чавеса показатель упал до 17% и продолжает падать.
<...>
С тех пор в большинстве стран "Розового прилива" рабочее протестное движение еще больше сократилось. По сути, рабочий класс даже при левых правительствах оставался без средств систематического давления и не мог восстановить организационные ресурсы, необходимые для наращивания объединяющего потенциала и готовности к борьбе. Только в Аргентине благодаря заметному экономическому подъему, вызванному девальвацией 2002 г. и ее умеренно-протекционистскими последствиями, наблюдался подъем рабочего протеста. В 2007-м профсоюзы, окрепшие за пять лет левых у власти, организовали более тысячи акций[17]. Эта цифра может ввести в заблуждение, так как хотя при Киршнерах государственная гарантия коллективных договоров усилила способность профсоюзов к объединению, забастовки устраивались в целях стабилизации зарплат[18].
Тем не менее, неолиберальная реструктуризация, лишившая рабочих возможности осуществлять позиционное давление, не смогла свести на нет подрывной потенциал угнетенных. По мере маргинализации труда народные массы выработали иные эффективные организационные ресурсы для мощной дестабилизации. Неолиберальные кризисы и нестабильность толкали растущий неофициальный сектор и уязвимые слои населения на борьбу, поскольку возможности сопротивления промышленного пролетариата иссякли. Рост протестного движения привел к возникновению мощных движений, которые, не имея структурной власти, пользовались иными формами давления.
5. Неолиберальный кризис и ремобилизация низов
Неолиберальная перестройка промышленности и социального обеспечения привела к социальной маргинализации, которая способствовала ремобилизации народных масс против верхов. Однако экономическая деградация и социальная маргинализация не могли напрямую подстегнуть организацию и мобилизацию левых. Действительно, народным массам потребовалось более пятнадцати лет, чтобы восстановить свое реальное влияние. Возвращение революционной мобилизации угнетенных потребовало длительной подготовки новой инфраструктуры для политической мобилизации. Парадоксальным образом сила новых классов основывалась не на структурных рычагах влияния в экономике, а на уничтожении этих рычагов. На угрозу маргинализации массы ответили серией протестных циклов, в ходе которых была создана, расширена и скоординирована новая форма эффективной организации. Эта объединяющая сила оказалась достаточной, чтобы сместить неолиберальные правительства и заменить их на партии "Розового прилива". Но в отсутствие структурного основания народное движение было обречено на истощение организационных ресурсов, а это рождало опасность сворачивания реформ государственной верхушкой.
Циклы протеста и организационный подъем
Социальное опустошение, произведённое рыночными реформами, толкало население на протесты, связанные с уровнем жизни. Исключённые из производственного процесса, отрезанные от государственной поддержки и социального обеспечения, широкие слои рабочих и бедноты повели независимые кампании борьбы за материальные блага, большей частью не связанные с работой и производством. Бывшие клиенты и избиратели патронов, представлявших правительства модернизаторов, будучи отвергнуты неолиберализмом и вынуждены ютиться по краям официального рынка труда, создавали новые организации или перестраивали старые, чтобы оказывать давление на власть. Они требовали доступа к базовым социальным услугам, коммунальных субсидий, строительства инфраструктуры, доступного жилья, требовали свободы без опаски заниматься полулегальной деятельностью или же просто социального пособия. Без позиционных рычагов влияния такие требования опирались на подрывную деятельность, на причинение ущерба через прямое действие, что, в свою очередь, требовало укрепления существующих уз солидарности.
<...>
В Венесуэле процесс шел несколько иначе. Поначалу протестное движение в бедных районах и полулегальные объединения подготовили почву для первого избрания Чавеса в 1998-м. Затем во время Боливарианской революции антинеолиберальные протестные организации вывели объединительный ресурс на новый уровень, мобилизовавшись на защиту радикализующегося правительства от нападок верхов общества.
От независимой борьбы к популистскому клиентелизму
Несмотря на успешное внедрение левых во власть, массовые движения очень скоро оказались зависимы от государства и утратили свою подрывную силу. Можно назвать три причины такого исхода. Во-первых, движения неминуемо стали выдыхаться из-за необходимости постоянной и затратной мобилизации. Во-вторых, требования пособий и перераспределения бюджета, которые питали подъем, были частично выполнены новыми правительствами в виде новых программ социального обеспечения; подобные программы распределялись через структуры движения. В-третьих, мобилизация в той степени, в которой она имела место, вскоре сместила фокус с боевого протеста, нацеленного на свержение неолиберализма, в сторону волнений, инициированных сверху и используемых для защиты правительств "Розового прилива". Вместе эти три фактора ослабляли и демобилизовали массовое протестное движение, лишали его независимости. У активистских организаций не только наступил спад мобилизационных способностей; подчинение интересам "своих" правительств и включение в партийные структуры означало, что они стали зависеть от государственных, а не собственных ресурсов, завоеванных в борьбе не только за благополучие своих участников, но и за выживание как организации.
Находясь в маргинализованном положении, народные организации соглашались на такие условия. Отрезанные рыночными реформами от экономических институтов, важных для верхов, они оказались в подчиненном положении по отношению к левым властям и их посредникам. Не имея возможности развернуть структурное давление, они поставили свое движение на службу правительствам "Розового прилива". Эти правительства не просто манипулировали своими сторонниками. Они были зависимы от социальной базы народных организаций, и потому старались максимально удовлетворить их требования; поражение на этом фронте означало бы поражение на выборах. Современные левые Латинской Америки, таким образом, оказались втянуты в цикл клиентелизма, который позволял сохранять статус-кво, но не давал двигаться дальше. Правительства придали народным организациям официальный характер и через них стали распределять сырьевую ренту среди своих сторонников, тем самым обеспечивая уровень организации, необходимый для голосования на выборах и отражения политических угроз. В обмен массы получали гарантию существования организаций, которые создавались не только для защиты правительств "Розового прилива", но и для облегчения материального положения своих членов. Разумеется, имея слабые социальные позиции и находясь в подчиненном положении, бывшие активисты не могли выступать с более радикальными требованиями. "Розовый прилив" увяз в неолиберальной модели развития, хотя и создал улучшенную систему распределения благ. Боливарианская революция в Венесуэле и подъем неоперонистского популизма в Аргентине лучше всего иллюстрируют трансформацию мощных восстаний в зависимые клиентелы, а также то, что такое превращение усугубило изначальную социально-экономическую неустойчивость "Розового прилива".
Венесуэла: от цунами к ручейку
<...>
На рубеже веков начался процесс глубокой трансформации, подстегиваемый повторяющимися попытками социальной верхушки сместить Чавеса, за которыми последовала мобилизация, защищающая его правление и радикализующая на каждом шагу ход реформ[Cicciariello-Maher, 2013]. После неудачной попытки государственного поворота в 1992 году Чавес сказал два знаменитых слова — "пока что", — показав, что его успех — дело времени; через шесть лет его только что не усадили в президентское кресло. Все те же работники неформального сектора, восставшие в 1989-м и поддержавшие приход Чавеса к власти, теперь требовали выполнения неопределенных обещаний побороть бедность и коррупцию, ради чего они голосовали. Чавес набрал 56% голосов, при этом ни AD, ни COPEI не выдвигали своих кандидатов, так как чувствовали массовую враждебность к принципам Пунтофихо.
Взяв краткий "отпуск", использованный оппозицией для реорганизации, социальные верхи, которым не на шутку угрожала новая конституция, перешли в наступление. После победы Чавеса на следующих выборах с 60% голосов при поддержке не слишком стройного Движения за пятую республику его оппоненты спровоцировали уличные беспорядки с жертвами, за которыми в апреле 2002 г. последовал государственный переворот. Верхи использовали техническое и бюрократическое превосходство для проведения длительного и разорительного локаута стратегически важной нефтяной промышленности в конце того же года, и, учитывая прежние неудачи своей непарламентской тактики, запустили в 2004 г. кампанию за проведение референдума, чтобы сместить Чавеса на законных основаниях.
Каждый шаг все больше активизировал сторонников Чавеса, подталкивая их к организации и мобилизации, которые в свою очередь обеспечивали им все большее влияние на боливарианскую социальную политику. В ответ на государственный переворот сторонники Чавеса, задействовав районные структуры, подтянулись в столицу, встретили путчистов массовым протестом и содействовали возвращению Чавеса к власти с помощью верных ему военных. Успех чавистов способствовал еще большему вовлечению народных масс в политическую жизнь; во время забастовки работодателей в 2003—2004-х годах они ответили мобилизацией на рабочих местах, в особенности в нефтяной промышленности, где благодаря находчивости и самоуправлению рабочим удалось запустить производство. Правда, прежде чем это произошло, экономической верхушке удалось снизить объем производства на 8% и опрокинуть положительные подвижки в снижении уровня бедности. На этот раз действия рабочих-боливарианцев в борьбе против экономической верхушки привели к формированию новой трудовой конфедерации — Национального союза трудящихся Венесуэлы (UNT), который фактически вытеснил корпоративистскую Конфедерацию трудящихся Венесуэлы (CTV), занявшую во время локаута сторону работодателей. UNT требовал радикальных реформ — введения рабочего контроля и совместного управления на производстве, а также оформленного трудоустройства для непостоянно занятых[Ellner, 2018].
Последний раз народная сила явила себя в 2004 году, когда чависты организовали мобилизацию в защиту боливарианского режима и разгромили правых, объявивших кампанию за отзыв президента, обеспечив на 2 млн. человек больше голосов по сравнению с президентскими выборами 2000 г.
Из сказанного можно сделать однозначный вывод: политическое выживание Чавеса зависело от консолидации организационной силы его сторонников и выполнения их требований. В том же году Чавес объявил, что его революция будет по сути социалистической. Боливарианский "социализм XXI века" держался на двух столпах: универсальном соцобеспечении и перестройке институтов политического участия. Чавес ускорил перераспределение нефтяных доходов, которые на протяжении пяти лет неуклонно росли, так как локаут был преодолен и мировые цены на сырье поднялись. Социальные расходы на душу населения в этот период увеличились в два раза. С такими вливаниями твердой валюты боливарианский режим принял ряд социальных программ, так называемых misiones, которые вводили всеобщее бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное среднее, средне-специальное и высшее образование для всех возрастов и массовое распределение льготных продуктов питания.
Cоциальное обеспечение, выведенное за пределы рыночной логики, естественным образом поддерживало верность народа правительству. На таком основании боливарианский режим воссоздал корпоративистскую модель: средства от нефтяной торговли оплачивали непосредственную связь государства с неофициально занятыми представителями рабочего класса. Для вливания своего расширенного клиентелизма в систему органов управления Чавес создал две важные объединяющие структуры: Единую социалистическую партию Венесуэлы (ЕСПВ) и коммунальные советы. Обе структуры представляли собой гибридные организационные модели: они совмещали горизонтальные механизмы участия на низшем уровне и принятие решений на высшем уровне, партийным руководством и государством[Ellner, 2014].
Этот боливарианский социалистический проект был чреват серьезной опасностью. Во-первых, зависимость от нефти ставила народное благосостояние в зависимость от капризов мирового сырьевого рынка. Поэтому, когда цены на нефть стали падать, особенно заметно в 2009 и 2015 гг., вместе с ними стали падать и социальные расходы. Экономический и социальный кризис, вызванный сокращением дохода от нефтепродажи, испытывал городскую бедноту на верность боливарианской системе. Эту верность подрывала бюрократизация партийных институтов и институтов местного самоуправления, которая способствовала коррупции и укреплению консервативного электората. Хотя ЕСПВ и коммунальные советы выросли из низовой политической активности, в конечном итоге власти и новая верхушка направляли их деятельность решениями сверху.
В условиях ухудшающейся экономической ситуации и отчуждающей вертикальной централизации, которые сказывались на рядовых чавистах, новый режим пришел к массовому крушению иллюзий и отказу от лояльности еще до внезапной смерти Чавеса и разочаровании в его политически неловком преемнике Николасе Мадуро. После обвала экономики в 2015 году, который, как и следовало ожидать, более всего ударил по работникам неформального сектора и их семьям, чавизм не смог ни проявить политической инициативы, чтобы перейти к радикально новой модели развития, ни мотивировать своих сторонников встать на защиту режима от усиливающихся атак с правого фланга.
Рецессия, вызванная обвалом цен на нефть, резко обострилась в 2014 году. В 2015 году добыча упала почти на 6%, а в следующие два года этот показатель продолжил снижаться. Инфляция в 2015 г. выросла с 60 до 120%, а затем шагнула в область пятизначных цифр. Острый дефицит, установленный потолок потребительских цен, множественность валютных курсов — все вместе привело к возникновению безжалостного черного рынка товаров и долларов, что нанесло мощный удар по уровню жизни бедного населения. Оппозиция использовала кризис, чтобы перейти в наступление, начав с ожесточенных уличных демонстраций. Кульминацией событий стала победа правых на выборах в конгресс в декабре 2015 г.: большинство голосов получил блок "Круглый стол демократического единства" (MUD). С тех пор страна с экономикой в состоянии свободного падения и беспрецедентным уровнем бедности находится в патовой ситуации, которая ещё более усугубляет кризис. Заручившись поддержкой судебной системы для блокировки оппозиционной кампании по отзыву президента, Мадуро организовал Конституционную ассамблею, на которую смогла опереться ЕСПВ, несмотря на снижение поддержки. Чтобы удержаться у власти в условиях тотального коллапса, президент использовал новые электоральные правила, неспособность правой оппозиции преодолеть разногласия по ключевым вопросам и деморализованность чавистов (левой оппозиции).
Аргентина: перонистский гигант возвращается на глиняных ногах
Случай Аргентины во многом пересекается с опытом Венесуэлы. Если в Венесуэле "Каракасо" обнажил затяжной кризис неолиберализма и традиционной партийной системы, то в Аргентине народное движение набирало обороты в 1990-е и достигло кульминации в декабре 2001 г., разразившись народным восстанием и политическим коллапсом. В то же время опыт "Розового прилива" в Аргентине существенно отличался от венесуэльского; прежде всего отличие заключалось в том, что старая партийная система не была полностью уничтожена, так как новые реформаторы представляли обновленный перонизм — главное явление послевоенной аргентинской политики. Соответственно левому движению пришлось приложить ещё больше усилий, чтобы добиться серьёзных уступок. Новый режим, в свою очередь, не пересматривал основания своей политической платформы и не менял представительные органы государства.
Как и в Венесуэле, причиной взрыва народного гнева против правящего класса в Аргентине стали трудности, вызванные рыночными реформами. Свободная торговля, отказ от регулирования и приватизационная политика ортодоксального перониста Карлоса Менема довели бедность, неформальную занятость и безработицу до беспрецедентного уровня. При импортозамещающей индустриализации Аргентина ближе всех стран региона подошла к стопроцентной занятости. К концу 1990-х половина населения находилась за чертой бедности, безработица достигла 20%, и более половины трудящихся работали неофициально. Особенно пострадали рабочие в таких отраслях, как строительство и промышленность: более половины работников этих сфер на момент коллапса не были трудоустроены.Начиная с конца 1990-х, масса рабочих и их семей, оставшись без работы или будучи вынуждены искать работу безо всяких гарантий в теневом секторе, инициировали серию восстаний, которые набирали масштаб и, в конце концов, привели к блокаде столицы в конце 2001 г.
Меры "строгой экономии" были поддержаны обеими ведущими партиями — перонистами и Гражданским радикальным союзом (ГРС) с целью получить кредиты МВФ для поддержания долларового паритета местной валюты; в результате на улицы вышли даже средние слои Буэнос-Айреса и других крупных городов. Когда в декабре 2001 г. правящий альянс во главе с ГРС вновь привлек к руководству архитектора рыночных реформ 1990-х и заморозил банковские счета, чтобы избежать панического изъятия средств, столица взорвалась, охваченная страхом грядущей девальвации. Восстание, в ходе которого десятки человек погибли и сотни получили ранения, вынудило президента от ГРС бежать; в течение недели три временных президента сменяли друг друга.
<...>
Дефолт и мощная девальвация, осуществленные временным правительством, дали столь необходимый толчок экспорту и создали новый источник ресурсов для социальных программ. Когда в 2003 г. цена на сою и другие базовые продукты начала расти, новое правительство подняло налоги на экспорт и направило вырученные средства в казну. За год с момента избрания Киршнера мировая цена на сою выросла в два раза; в 2007 г., когда цена снова поползла вверх, он повысил налог со скромных 13,5%, установленных временным правительством (при Менеме он падал до ничтожных 3,5%), до 35%. Именно в этот период социальные расходы на душу населения выросли на 50%. Поскольку число рабочих мест неуклонно росло — безработица к 2006 году сократилась вдвое — значительная часть социальных средств стала выделяться на новую программу выплат малоимущим семьям на каждого ребенка (Asignación Universal por Hijo, AUH), учрежденную в конце 2009 г. К 2013 г. 2 млн. бедных семей, то есть примерно треть всех домохозяйств, получала самые высокие пособия в Латинской Америке [Salvia, Vera, 2013].
Быстрый возврат к росту и расширению социальных программ имел важные политические последствия. Во-первых, партия и государственные институты трансформировались лишь частично. Если антиперонистские либеральные партии потерпели крах, то перонистская Хустисиалистская партия перестроилась. В условиях роста благосостояния неопопулисты получили доминирующее положение среди последователей перонизма. Обеспечив социальную стабильность и укрепив режим, жена Киршнера, Кристина Фернандес, победила на выборах, вторых за 2011 г., с разгромным преимуществом. Хотя традиционные фракции перонизма были ослаблены восстанием и мобилизацией 2001–2002 гг., экономический рост и стабилизация способствовали восстановлению центров власти перонистов старой гвардии. Они смогли открыть новый фронт против электорального перевеса киршнеристов, а также их новых патронажных систем.
К 2015 г. перонисты сформировали мощный блок местных каудильо и бюрократов, набрав более пятой части голосов. Старая либеральная оппозиция, напротив, потеряла какую бы то ни было возможность конкурировать за власть: и если несколько новых радикальных лидеров удерживали региональную власть, то на государственном уровне кандидаты едва преодолели 10%-ный барьер как в отборочном голосовании, так и на выборах. Кандидаты выступали от своего лица, партия отходила на второй план или вступала в сделки с новой оппозицией.
Во-вторых, социальные фонды, распределявшие пособия адресно и под определенные условия, не только способствовали демобилизации большей части пикетерос, но и поощряли вступление в киршнеристскую популистскую коалицию. Новый клиентелизм оказался выгоден широким слоям неформально занятых; он поглощал организации безработных, лишая их независимости и воинственности. И хотя незначительная часть движения пикетерос пыталась поддерживать инициативу, большая его часть видоизменилась и оказалась интегрирована в патронажные сети киршнеристов. Это не только лишило пикетерос возможности автономно проводить протестные акции в своих интересах, но также задушило их мобилизационные силы. Средства, направляемые этим группам, уже не укрепляли их организационный ресурс, а укрепляли посреднические структуры в социальном обеспечении. Однако в отличие от боливарианского процесса, киршнеризму не удалось создать новые структуры народного участия и государственного посредничества. В результате сторонники неоперонизма оказались слабо связаны с ним самим и с государством; народный организационный потенциал резко упал. Если венесуэльская рыночная верхушка в оппозиции вплоть до 2015 г. терпела ряд тяжелых поражений, то в Аргентине прорыночные силы смогли реорганизоваться, не встречая сопротивления со стороны массовых движений.
<...>
Подобное развитие событий нанесло серьезный удар по диффузной и демобилизованной киршнеристской коалиции. Когда в 2013-14 гг. обозначились экономические трудности, Киршнеры не были готовы дать отпор наступлению оппозиции. После пика конца 2012 г. на протяжении всего 2014 г. цены на сою стремительно падали, существенно сокращая государственные доходы. Доля средств, выделяемых на социальные программы, снизилась более чем на одну десятую, и впервые с начала правления Киршнеров подушные социальные отчисления сократились. Рос бюджетный дефицит в условиях многомиллиардных долларовых выплат на погашение внешнего долга, что существенно подорвало позиции песо. И хотя правительство Кристины Фернандес увеличило размер пособий и минимальной зарплаты, растущая инфляция съедала эту разницу. На фоне сокращения ВВП в 2014, а затем и в 2016 году, и стремительно растущих потребительских цен Макри с легкостью обошел преемника Фернандес во втором туре на выборах 2015 г. Показательно, что кандидат от киршнеристов повысил явку на коалиции на полмиллиона голосов, а антипопулистам удалось удвоить число своих голосов до 12 млн. с лишним!
На примере Венесуэлы и Аргентины видно, в чём заключалась изначальная слабость левых "Розового прилива". Если политика импортозамещающей индустриализации придала силы рабочему движению, поставив его участников в положение, где они были незаменимы для реализации интересов верхов, то неолиберальная модель накопления, унаследованная правительствами "Розового прилива", рассеяла силу рабочего класса. Послевоенная индустриализация взрастила тех, кто мог бросить вызов буржуазному режиму, если не похоронить его; рыночные же реформы породили мятежные массы без средств борьбы против самих основ господства верхов. Ограничения помешали новому движению осуществить глубинную перестройку экономической модели, ответственной за маргинализацию его участников. К счастью, неолиберализм не только уничтожил рычаги влияния рабочих, но и распылил возможности бизнеса, так что слабость низов относительно верхов всё же не была абсолютной.
Фрагментация верхов в эпоху после импортозамещающей индустриализации и дезорганизация местной промышленно-торговой верхушки усилиями левых правительств возымели совокупный эффект. Он проявляется в невозможности навязать странам "Розового прилива" цельную и безжалостную ортодоксально-рыночную программу. Либералы, отнявшие власть у руководителей "Розового прилива", большей частью не сумели дать обратный ход социальной политике своих предшественников. В Аргентине Макри не решился отозвать государственную поддержку коллективных договоров или главную программу соцобеспечения киршнеристов (AUH). И одно лишь заявление о соглашении с МВФ запустило массовую ремобилизацию объединяющих ресурсов рабочих и бедноты. В Венесуэле расшатывание социальной программы происходит в правление последователей самого Чавеса. Тот факт, что правые неспособны вернуть власть даже в ужасающих социальных условиях, говорит о неспособности оппозиции предложить единую программу, которая бы обеспечила минимальные условия существования пост-боливарианского режима.
Главный вывод состоит в том, что, опираясь в основном на городскую неофициально занятую бедноту, левые "Розового прилива" остались без того типа власти, который необходим для реализации радикальных программ. Подобное бессилие создало порочный круг. Лучшее, что могли сделать правительства "Розового прилива" для удовлетворения интересов своих сторонников, оказавшись не в состоянии сломать неолиберальную модель, — это направить средства от внешней торговли бедным массам. Такой подход сформировал порочный круг между политической выгодой сырьевого экспорта и новыми формами клиентелизма. Вместо того, чтобы разрабатывать стратегию реализации радикальных программ свободы и равенства с опорой на структурно влиятельную социальную силу, "Розовый прилив" был вынужден обменивать мобилизованную поддержку на патронаж. Такая подмена лишила левых социальной базы. Договор рухнул, как только закончилось экспортное благоденствие. Структурная слабость подорвала режимы "Розового прилива в большей степени", чем саботаж верхов общества.
Рене Рохас
http://scepsis.net/library/id_3876.html - цинк (полностью здесь)
https://colonelcassad.livejournal.com/4846846.html
lj_colonelcassad
Пятница, 16 Марта 2019 г. 00:55 (ссылка)
 ![]()
Развернутый материал о структурных причинах кризиса левых правительств Южной Америки, которые были использованы США при реализации стратегии "правого поворота" с целью отыграть утерянные в "нулевые" позиции.
Как верно отмечает автор, основной проблемой было не то, что павшие левые правительства были слишком левыми и социалистическими, а скорее наоборот, они были недостаточно социалистическими, регулярно шли на компромисс с правящими классами, а их реформы оставались фрагментарными и незавершенными.
Приливы и отливы в движении латиноамериканских левых
"Розовый прилив", который многими рассматривался как одно из самых перспективных течений в глобальном левом движении последних десятилетий, сегодня идет на спад. Чтобы понять причину его упадка, в настоящей статье рассматриваются подъем и успехи этого течения в сравнении с подъемом классического левого движения{I} в регионе, возникшего по следам Кубинской революции. И если свершения классического левого движения были обусловлены структурным влиянием промышленных рабочих, то "Розовый прилив" опирался на движения рабочих неформального сектора и жителей неформальных поселений.
Он опирался на социальную структуру, которая уже была изменена двадцатью годами деиндустриализации и промышленной фрагментации. Это имело два принципиально важных последствия: во-первых, новоизбранные правительства получили гораздо меньше рычагов влияния на правящие классы, чем их предшественники, а во-вторых, они склонялись к клиентелизму, иерархичной модели правления, что, как оказалось, ограничило их возможности. В конечном итоге "Розовый прилив" был уничтожен теми, чьи интересы должен был представлять, в то время как классическое левое движение потерпело поражение от верхов{II}, которые оно пыталось сместить.
Начало нового тысячелетия в Латинской Америке было отмечено волной народных восстаний, в результате которой к власти пришло несколько левых правительств. Этот феномен получил название "Розового прилива", и, хотя политику этих правительств нельзя назвать в полной мере "красной", они получили горячую поддержку радикалов, среди которых были в том числе и наши ведущие мыслители. Ноам Хомский, например, хвалил достижения новых реформаторов в области демократии, укрепления суверенитета и общественного благосостояния[1]. Способность этих стран сглаживать худшие проявления неолиберализма, поддерживать общественный сектор экономики и сопротивляться давлению США выгодно выделялась на фоне предшествующих "потерянных десятилетий" рыночного фундаментализма и социальной изоляции. В мировом контексте "Розовый прилив" резко отличается от масштабных неолиберальных тенденций капитализма и удручающих последствий "Арабской весны" на Ближнем Востоке.
Тем не менее, "Розовый прилив" спадает, и это не такой отлив, который скоро обязательно сменится приливом, как в природе. Спад левого движения в латиноамериканском регионе означает долгосрочное отступление реформаторских правительств. В 1999 г. к власти пришел Уго Чавес, маргинальный популист-националист{III}, затем, в 2002 г., на пост президента Бразилии был избран Лула, бессменный глава Партии трудящихся. В 2003 г. главой Аргентины стал Нестор Киршнер, спустя полтора года Боливию возглавил Эво Моралес, а еще через полтора главой Эквадора стал Рафаэль Корреа. Последовала длинная череда удач на перевыборах и выборах преемников. Однако после ряда значительных поражений в 2015 г. удача стала отворачиваться от левых. Выборы 2015 г. положили конец реформистскому перонизму{IV}. За ними последовал "конституционный переворот" в Бразилии, который лишил власти Дилму Русеф. В Эквадоре рушится коалиция Рафаэля Корреа, так как его кандидат-реформатор едва обеспечил себе победу. И хотя Моралес по-прежнему крепко держится у власти, когда уйдет Мадуро, с ним сгинет все, что еще остается от достижений Боливарианской революции, и цикл закончится[2].
Как оценивать "Розовый прилив"? Каковы истинные показатели достижений и неудач? Что подорвало перспективы его развития и обратило подъем вспять? Примечательно, что и друзья, и враги говорят об ошибках политиков и их партий, которых можно было избежать. Правые зарубежные аналитики делят латиноамериканских реформаторов на хороших и плохих, утверждая (и это не удивительно), что неудачи "Розового прилива" проистекают из его первородного греха — популизма. Это объясняют тем, что сырьевая рента обеспечила массовую лояльность, но она же разрушила стабильные республиканские институты, необратимо поляризовала политическое и гражданское общество и привела к неизбежной финансовой катастрофе. Левые же, прежде всего радикальные, упрекают лидеров "Розового прилива" не столько за демагогию, сколько за покорность верхам общества и соглашательство с ними. В этом случае реформаторов бранят за нерешительность. И действительно, даже те стратегии, которые консерваторы клеймили как неправильные, не выходили за рамки дозволенного крупным бизнесом, стремящимся восстановить неолиберальную легитимность [Webber, Carr, 2012].
Направленная с разных сторон критика имеет на удивление много общего. И левые, и правые в оценке "Розового прилива" ищут волюнтаристских объяснений. И те, и другие концентрируют внимание на отдельных решениях реформаторов, седлая любимого конька революционных социалистов, утверждающих, что революционные возможности постоянно тратятся попусту из-за отсутствия "правильного" руководства[3].
Вместе с тем такие критики игнорируют или замалчивают структуру возможностей, в которой действуют реформаторские силы. А без этого анализ тактики функционеров и активистов всегда будет в лучшем случае неполным. Сколько бы мы ни симпатизировали программам реформаторов, нам нужно понимать, как возможности выбора были ограничены самими условиями правления. Оценивать результаты деятельности латиноамериканских левых необходимо в контексте структурных условий современности.
Структурный подход, корректирующий волюнтаристскую оценку "Розового прилива", требует от нас сместить центр внимания с воли реформаторов на их способность проводить в жизнь перемены. В конце концов, как мы можем осмысленно оценить готовность левых правительств идти против власти верхов, не очертив прежде границы достижимого? Интернациональному левому движению, как сторонникам, так и критикам "Розового прилива", необходимо провести анализ возможностей с тем, чтобы взвешенно отнестись к достижениям и недостаткам "левого поворота" в Латинской Америке начала XXI века.
Что еще важнее, из анализа "Розового прилива" в нужном контексте смогут извлечь важный урок новые народные движения, оформляющиеся в настоящий момент в регионе. Без понимания структурных условий невозможно разработать стратегию для устранения ошибок левого подъема, который казался столь перспективным. Для этого в настоящей работе мы предлагаем сравнить "Розовый прилив" с классическим послевоенным левым движением в регионе.
1. Что произошло и что могло бы произойти
Воодушевление и надежды, вызванные к жизни "Розовым приливом", прямо пропорциональны глубокому пессимизму, охватившему радикалов и социалистов после 20 лет поражений и капитуляции. Масштабность левого отступления затерла память о головокружительных достижениях народных масс предыдущей эпохи. Между тем, в конце 1950-х новая волна радикальных движений, рабочих выступлений и партий позволила левым прийти к власти или добиться серьезных уступок со стороны правящего класса. Во многих отношениях именно это радикальное левое движение внесло социализм в повестку дня региона, как в смысле демократически спланированного развития экономики, так и в смысле реального народного правления. Знакомство с тем, что лежало в основе успеха левых до наступления неолиберальной эпохи, позволит нам лучше понять, каким образом изменившийся контекст в начале 2000-х ограничил "Розовый прилив" и способствовал его упадку.
Классическое левое движение в Латинской Америке
Пик предыдущего подъема радикального движения в Латинской Америке пришелся на десятилетие с середины 1960-х до середины 1970-х[4]. Хотя для этого левого цикла главным образом был характерен политический активизм рабочих и вообще городских низов, точкой отсчета для него стала Кубинская революция 1959 г., а финальным аккордом — подавление батрацко-крестьянских восстаний в Центральной Америке. И хотя классическое левое движение Латинской Америки не повторяло характерной динамики и особенностей Кубинской революции, именно победа кубинских революционеров проложила дорогу новому радикальному движению.
Прежде всего это движение порвало с ориентацией на "народный фронт", которую защищали коммунистические партии, находившихся под влиянием Москвы, и которая предполагала союз с капиталистами, нацеленными на модернизацию. Главной характерной чертой нового левого движения стал решительный отказ подчинять организации рабочих и требования рабочего класса нуждам "буржуазно-демократической" стадии развития. Вместо этого движение начало решительную классовую борьбу, стремясь добиться серьезного влияния на правящий класс, а не подчиняться ему.
Ориентируясь на радикальные меры, реализованные кубинцами, новое поколение левых приняло программу по расширению и углублению структурных преобразований, начатых буржуазными модернизаторами. Такая программа предусматривала масштабную земельную реформу, полную национализацию ключевых сфер производства и отказ от товарно-денежного подхода в сфере социального обеспечения. Кроме того, классические левые предлагали провести глубокую демократизацию политики и экономики.
Конечно, столь радикальная повестка порой вызывала трения между силами, стоящими во главе активистских движений и их представителями в правительстве, что можно увидеть на примере дебатов, которые привели к краху правительства "Народного единства" Сальвадора Альенде в Чили. Тем не менее, классические левые были согласны между собой в том, что государственная власть должна служить рычагом, позволяющим претворять в жизнь их политику преобразований. В послевоенный период эта повестка воплощалась двояко: через рабочие выступления в растущем промышленном секторе Южной Америки и, спустя десятилетие, через восстания в сельскохозяйственных районах Центральной Америки.
Впервые левые ярко заявили о себе во время выступлений рабочих в Южном конусе. И хотя рабочие социалистические партии пришли к власти только в Чили с избранием Альенде в 1970 году, рабочее движение существенно влияло на политику и других стран. В Бразилии на фоне растущей агитации среди сельских масс за землю рабочие профсоюзы, взяв на себя инициативу, смогли разрубить корпоративистские{V} путы "Нового государства"{VI} и заставить правительство Гуларта в 1960-х провести реформы в своих интересах. В то же время активисты рабочего движения Аргентины становились все сильнее и в союзе с радикализующимися перонистами возглавили сопротивление, которое многократно принуждало военных уступать. Аналогичное давление вынудило националистическое правительство военных в Перу двигаться в прогрессивном направлении. В итоге к началу 70-х годов большинство стран Латинской Америки столкнулось с угрозой масштабного восстания рабочего класса, что наложило свой отпечаток на государственную и социальную политику.
Когда рабочее движение Южной Америки было вынуждено отступить, радикальные настроения в регионе не выветрились. Хотя городские рабочие движения в наиболее индустриально развитых странах оказались взяты под контроль, Центральную Америку подобно землетрясению всколыхнули восстания. Когда массовые движения с требованиями демократии и базовых социальных прав для крестьян и работников плантаций натолкнулись на сопротивление олигархов-землевладельцев, в организованных сельских общинах возникли народные армии, а восстание охватило Никарагуа, Сальвадор и, в меньшей степени, Гватемалу[5]. Вскоре, однако, революционный импульс сельских и массовых движений был истрачен. Организованная США военная интервенция и жестокая блокада поставили на колени Сандинистскую революцию, а восстание в двух других странах было ослаблено за счет патового расклада сил и переговорного процесса.
Таким образом, левое движение Латинской Америки после Кубинской революции основывалось на мобилизации рабочего класса и других народных слоев. Оно стремилось отстранить от власти правящий класс и встать на путь социализма и радикальной демократии. Ввиду этого забавно, что за классическими левыми закрепилась репутация движения с узкими, исключительно классовыми требованиями и культурными приоритетами. Несомненно, левые повысили уровень благосостояния и улучшили условия жизни всех низших слоев. Однако влияние классических левых далеко не ограничивалось улучшением экономических условий для трудящихся масс. Никакая другая политическая сила в регионе за всю историю не сделала столько для всесторонней демократизации политической и социальной жизни, как левые в послевоенный период. Классические левые не только подняли трудящиеся массы на столь высокий уровень, что с ними стали считаться на национальной политической арене, но и сделали очень многое для расового и гендерного равенства, благодаря огромному размаху своих реформистских программ. Поистине, демократизацией Латинской Америки мы обязаны этому поколению радикалов.
"Розовый прилив"
Упадок левого движения в Латинской Америке не мог длиться вечно. Оно вновь заявило о себе после ударов, нанесенных авторитарными режимами и управляемой демократизацией. На рубеже тысячелетий левые перешли от обороны к наступлению на неолиберализм, и оно в очередной раз пошатнуло власть верхов. Народные силы стали наращивать протестное движение, которое, начавшись с отдельных эпизодов, обратилось в организованный подъем. Новая мобилизация масс свидетельствовала о растущем народном сопротивлении рыночным реформам, и благодаря его силе правительства "Розового прилива" пришли к власти в Венесуэле, Аргентине, Боливии и Эквадоре. Здесь их усилия в социальной сфере были направлены на устранение самых тяжелых последствий 20-летней экономической либерализации.
Можно выделить две основные черты "Розового прилива". Во-первых, он опирался на массовую мобилизацию населения, которая стала заметна во второй половине 1990-х. Структурные реформы и меры жесткой экономии выталкивали все больше людей в неофициальную экономику; трудящиеся потеряли свои связи с системными партиями. В ответ на рост нестабильности, материальной уязвимости, на самоустранение партий, некогда представлявших интересы масс перед государством, "выключенные" слои населения начали протест, который приобретал все более воинственный характер. Протест нарастал волнами по мере того, как традиционные политические институты теряли способность защищать массовые интересы, а уровень жизни падал. Эта отличительная черта (рост мобилизации на фоне политической дезинтеграции) сыграла ключевую роль в успехе "Розового прилива". Поэтому данный сравнительный анализ касается случаев, где она проявилась наиболее ярко, то есть главным образом Венесуэлы, Аргентины и Боливии[6]. В большинстве случаев протестная волна росла пропорционально ослаблению неолиберального статус-кво. Уго Чавес, потерпевший поражение в восстании 1992 г., взял реванш у традиционных партий на волне народного недовольства в 1998 г., став президентом Венесуэлы. В течение нескольких лет удавалось за счет мобилизации периодически подавлять контрреволюционные вылазки, с каждым разом укрепляя власть чавистов и углубляя прогрессивную программу. В Аргентине локальные протесты нетрудоустроенных рабочих усилились в конце 1990-х, и с наступлением экономического коллапса восставшие осадили столицу. В ситуации, когда властям перекрыли кислород, в торговле и на улицах царил хаос, народную поддержку получил перонизм нового образца во главе с Нестором Киршнером, который опирался на активистское движение пикетерос{VII}.
В Боливии традиционная партийная система строилась вокруг партии "Националистическое революционное движение", которое пришло к власти в результате событий 1952 г. С ростом мобилизации народных организаций эта система начала распадаться. Относительно новая левая партия "Движение к социализму" (MAS) во главе с Эво Моралесом возглавила протестное движение, которое становилось все мощнее с каждым этапом мобилизации. Борьба против ключевых пунктов экономической либерализации, борьба, которую вели индейские общины, мелкие производители коки, организации жителей неформальных поселений фактически вылилась в восстания в 2003 и 2005 гг., сместив два правительства подряд, в результате чего Моралес смог победить на президентских выборах.
Вторая отличительная черта "Розового прилива" заключалась в курсе на повышение благосостояния слоев, мобилизация которых привела их к власти. Программу реформаторов этого движения в данной области лучше всего описывает понятие "второй интеграции" (то есть первой была интеграция в корпоративистских государствах, например, перонистской Аргентине и варгасовской Бразилии. — "Скепсис") Сильвы и Росси[7]. Комплекс многообразных мер принёс обнищавшим трудящимся слоям населения немедленное и значительное облегчение. Реформаторы не только повысили заработную плату за счет повышения минимальной ставки и применения иных механизмов воздействия, но и смогли справиться с самыми тяжелыми последствиями неолиберализма, направив средства на реализацию социальных программ. Они субсидировали сферу базовых услуг, таких как транспорт и жилищно-коммунальное хозяйство, направили огромные средства на выплату пособий наиболее уязвимым группам: безработным, малообеспеченным, матерям без официальной занятости.
Некоторые политические меры были более масштабными. Дальше Лулы с его прославленными выплатами для борьбы с бедностью (“fome zero”, "нет голоду"), пошли Киршнеры в Аргентине, восстановив в производственном секторе практику заключения коллективных договоров, что обеспечило рост зарплаты все большей части рабочего класса, и гарантировав выплаты матерям, отдающим детей в школу. С самыми амбициозными реформами выступило боливарианское правительство. Уго Чавес, который к тому времени уже направил больше ресурсов на развитие жилищного сектора и местной инфраструктуры, чем любой его соратник по движению, создал “misiones”, "боливарианские миссии" — координируемые на местах программы, которые обеспечили венесуэльцев бесплатным медицинским обслуживанием, образованием и другими благами.
Согласно Сильве и Росси, социальные программы "Розового прилива" вдохнули жизнь в политическую культуру, которая успела деградировать за десятилетия неолиберализма[Silva, Rossi, 2018, p. 8]. Зачастую это происходило путем включения в обновленные и перестроенные партии новых угнетенных групп. В Аргентине киршнеристы заключили альянс с безработными пикетерос и сумели договориться с промышленными профсоюзами страны. В "Движение к социализму" Боливии влились обитатели трущоб, шахтеры из копанок, крестьяне, а также низовые организации жителей. И снова Боливарианская революция пошла дальше и глубже: после экспериментов по установлению упорядоченных связей с активистскими группировками она остановилась на создании местных советов, которые должны были выступать ключевым механизмом взаимодействия организованных жителей трущоб с государственными институтами. Таким образом, реформаторы "Розового прилива" создали ряд новых политических институтов для реализации народных интересов, что способствовало реальному росту их политического веса.
Отступление "Розового прилива"
"Розовый прилив" принес безусловно прогрессивные результаты. Как мы показали, одним из его столпов являлось значительное увеличение расходов на социальные программы. Особенно заметны в этом отношении Венесуэла и Эквадор, где Чавес и Корреа незамедлительно приняли меры, чтобы направить национальные доходы на социальное обеспечение. Неоперонисты, сперва остановив урезание социальных расходов, затем за пять лет повысили расходы с 7% (в разгар кризиса) до почти 10% ВВП[8]. С тех пор в социальные программы периодически делались ощутимые вливания, поэтому на момент ухода Кристины Фернандес де Киршнер с президентского поста уровень расходов на социальную сферу в Аргентине был одним из самых высоких в регионе, уступая в этом отношении лишь Чили.
К моменту утверждения боливарианского режима в 2006 году расходы на социальную сферу достигали одной восьмой ВВП на фоне бума в нефтедобывающем секторе. Правительству MAS в Боливии потребовалось несколько больше времени, чтобы исправить социальную ситуацию в стране, однако к 2009 г. Моралес смог вывести социальные расходы на прежний уровень. Затем в результате народных выступлений его правительство вновь повысило социальные расходы до одной восьмой ВВП (рис. 1).
Рис. 1. Государственные социальные расходы, % ВВП. Источник: данные AMECO.
Увеличение расходов на социальную сферу существенно сказалось на бедности и неравенстве в регионе. За счет увеличенных выплат самым уязвимым слоям населения социальные программы существенно снизили уровень бедности. В период неолиберального правления в большинстве латиноамериканских стран число низвергнутых в полную нищету сильно выросло или не сократилось, но государствам "Розового прилива" за десятилетие удалось существенно сократить долю тех, кто вынужден выживать на три доллара в день и меньше. Самые серьезные улучшения оказались прямым следствием того, что реформаторы ориентировались на социальную сферу — это особенно заметно на примере Эквадора и Аргентины. Достижения Венесуэлы носили менее регулярный характер.
В 2002–2003 годах, после некоторого успеха, уровень бедности снова подскочил: причиной стала местная блокада нефтедобычи, организованная отстраненной от власти реваншистски настроенной социальной верхушкой. Ответные меры принесли более ощутимый результат: как только мобилизовавшиеся массы преодолели нефтяной локаут и отбили атаку на правительство Чавеса, боливарианский режим утвердился и принял всесторонние программы, о которых говорилось выше. В результате он добился таких беспрецедентных результатов в борьбе с бедностью, что даже Всемирный банк вынужден был нехотя признать их эффективность (рис. 2).
 .
Рис. 2. Население с доходом 3 и менее долларов в день. Источник: данные AMECO.
То, чего Аргентина добивалась свыше 12 лет — снижение уровня бедности на 20% — боливарианцы, невзирая на постоянное контрреволюционное сопротивление, осуществили за четыре года! К сожалению, нынешний экономический коллапс в Венесуэле свел эти достижения на нет. И все же политика перераспределения ресурсов в пользу социальной сферы, которую левые сделали приоритетом, существенно уменьшила неравенство. Согласно коэффициенту Джини{VIII}, страны "Розового прилива" во главе с Венесуэлой и Аргентиной стали лидерами по равенству в регионе[9]. Даже Боливия, которая в 2000 г. занимала одну строчку с Бразилией в списке стран с самым высоким показателем неравенства, снизила соответствующий коэффициент с 0,6 до 0,47 за пятилетнее правление Моралеса, чего удавалось добиться лишь немногим.
Однако, несмотря на все достижения, "Розовый прилив" переживает спад. Если классические левые были разбиты правящими классами, то их преемники проигрывают на выборах, лишившись поддержки большинства своих сторонников. За исключением Моралеса и MAS в Боливии, все остальные правительства "Розового прилива" потерпели поражение на выборах. Неоперонист Даниэль Сиоли проиграл кандидату от неолибералов, подновленному центристу правого крыла: если в ноябре 2015 г. Сиоли едва набрал чуть больше, чем общее число голосов своей партии, то победивший его Макри получил на 4 млн голосов больше, чем набрала оппозиция в 2011 году. Очевидно, правым удалось привлечь голоса обычного электората реформаторов.
В Эквадоре коалиция Рафаэля Корреа выиграла на прошлогодних выборах с минимальным перевесом, а затем необратимо распалась. Самый печальный результат — поражение чавизма. Хотя последователь Чавеса, Мадуро, выиграл выборы и вышел на второй срок, невозможно не заметить, что боливарианский режим переживает стадию глубокого кризиса. Доведенная до отчаяния инфляцией, дефицитом, голодом и коррупцией городская беднота Венесуэлы, которая ранее не раз мобилизовалась на защиту Чавеса, теперь, вновь отброшенная в нищету, оказалась сломлена. Все чаще правительству приходится ограничивать участие низов и переписывать правила, чтобы оставаться у власти.
В 2015 году оппозиция одержала сокрушительную победу на парламентских выборах. В том году официальная Социалистическая партия Венесуэлы, переписав конституцию Чавеса, обставила расколовшуюся оппозицию. Выборы, возможно, и были честными, а подсчет голосов точным, однако явка оказалась чудовищно низкой. Мадуро получил на 2 млн голосов меньше, чем Чавес в 2012 году, а это говорит о том, что призыв оппозиции бойкотировать выборы был услышан разочаровавшимися и потерявшими надежду боливарианцами. Может, другим правительствам и удалось избежать венесуэльской катастрофы, но они определенно продолжают терять прежних сторонников.
Что важнее всего, "Розовый прилив" растратил свой преобразовательный потенциал. Цель расширения социальных программ не была достигнута из-за непреодолимости строгих налогово-бюджетных барьеров. Реформаторские правительства, ограниченные теми же источниками дохода, что и их неолиберальные предшественники и соперники по региону, не смогли поддерживать рост благосостояния граждан. В Аргентине, например, где в последние годы заметно росли социальные расходы, проигрывающий кандидат-киршнерист принадлежит к консервативному крылу неоперонизма и во время кампании признал неизбежность мер "строгой экономии".
Главная причина неспособности деятелей "Розового прилива" придерживаться реформаторского курса объясняется тем, что они упрямо полагались на доходы, которые поступали в бюджет от продажи сырья (рис. 3 и 4). Как и их неолиберальные предшественники, левые правительства продолжали зависеть от экспорта природных ресурсов, а потому были заложниками мировых колебаний цен на сырье. Когда мировые цены на сырье скакнули после "дешевых" 1990-х, Венесуэла стала еще более зависима от нефти. К 2013 г. нефть приносила более четырех пятых экспортного дохода, а на момент прихода Чавеса к власти этот показатель составлял лишь 50%[Rojas, 2017, p. 74]. Когда Киршнеры победили на выборах, в Аргентине только начинался затяжной рост цен на сою и ее производные, которым политики воспользовались. Если до прихода к власти Нестора соя приносила менее четверти дохода бюджета, то к концу президентства Кристины этот показатель почти дошел до 40%.
Рис. 3. Ведущие экспортные продукты Аргентины (% от общего объема). Источник: Экономическая комиссия ООН по странам Латинской Америки и Карибского бассейна, статистика и показатели (CEPALSTAT).
В результате резкого падения мировых цен на сырье неизбежно сократился объем услуг и товаров, получаемых городской беднотой. Находившиеся у власти левые пытались лишь выжать побольше из существующих в стране производственных и коммерческих мощностей, вместо того, чтобы развивать новые, альтернативные и более надежные источники для поддержки своих сторонников. Говоря словами одного сторонника чавизма, "правительство должно придумать, как провести экономическую революцию, чтобы нам опять было что есть!"[Casey, Neuman, 2018]. Таким образом, бедный городской электорат отказался поддерживать "Розовый прилив" за его неспособность преодолеть барьеры неолиберальной экономики. Если классические левые были повержены верхами за то, что пошли слишком далеко, то правительства "Розового прилива" наказаны теми, кто привел их к власти, за то, что пошли недостаточно далеко.
Рис. 4. Ведущие экспортные продукты Венесуэлы (% от общего объема). Источник: Экономическая комиссия ООН по странам Латинской Америки и Карибского бассейна, статистика и показатели (CEPALSTAT).
Чем объясняется неспособность преодолеть унаследованные от прежнего режима экономические модели и социальную политику и найти устойчивые и качественно высшие схемы социального обеспечения? Почему "Розовой прилив" оказался неспособен расширить демократическое участие и выйти за пределы иерархически организованного неокорпоративизма, который воспроизвел формы подчинения клиентелы? Иными словами, что помешало "Розовому приливу" завершить начатые реформы и перейти к экономической революции, которой требовали их сторонники? Одно из объяснений, по мнению радикальных критиков, — ограниченность возможностей режимов в силу их зависимости от интересов верхов. Но такое объяснение не учитывает сложную динамику действующих сил. Политики "Розового прилива" прекрасно понимали, что находятся у власти благодаря активной народной поддержке. Они понимали, что их политическое выживание зависит в первую очередь от удовлетворения интересов сторонников. И вот ключевой вопрос: если они прежде всего имели обязательства перед городской беднотой, то почему не решились на более глубокие экономические преобразования, которые бы позволили им порвать с моделью клиентелы в социальной политике и ступить на путь устойчивой социальной и политической интеграции, на путь правления без участия верхов общества?
Правительствам "Розового прилива" не удалось провести полную реструктуризацию вовсе не из-за приоритета обязательств перед деловыми кругами. Скорее, им не удалось углубить реформы, которые позволили бы им оставаться у власти, потому что они понимали, что не могут ступить на более сложный путь — и оказались правы в оценке своих сил. Не имея сил развивать реформаторский курс, они были вынуждены сделать выбор в пользу быстрых в реализации мер, приносящих скорый результат, не идя на лобовое столкновение с местными правящими классами. Они предпочли выигрывать выборы с помощью ресурсов, доступных при сохранении экономического статус-кво. Такой подход решительно отличается от стратегических дилемм классических левых. Как правило, те находились в условиях, когда у власти стояла враждебная политическая верхушка, но все же боролись против нее и, действуя извне и снизу, вынуждали правительства немедленно приступить к коренным преобразованиям. Классические левые бескомпромиссно продавливали радикальные меры, даже если для этого приходилось жертвовать симпатиями избирателей — основным приоритетом реформистских правительств, действующих с оглядкой на верхи, — и в конечном итоге самой демократией. Уникальный случай Чили, где рабочий класс привел свои партии к власти, также связан с логикой неослабевающего давления, требовавшего углубления реформ еще до избрания Альенде. Главное отличие состоит в том, что нынешние левые у власти делают то, что им кажется возможным для получения голосов, а прежние левые использовали все доступные рычаги не только ради места во власти, а ради более глубоких преобразований.
Рене Рохас
http://scepsis.net/library/id_3876.html - цинк (по ссылке библиография и полная версия статьи)
https://colonelcassad.livejournal.com/4846558.html
lj_colonelcassad
Среда, 13 Марта 2019 г. 22:19 (ссылка)
В Венесуэле на нефтеперерабатывающем предприятии "Petro Sаn Felix" взорвались два химических резервуара.
Еще одна не случайная "случайность", которые столь кучно пошли после провала плана доставки "гуманитарной помощи" и провалившегося военного переворота.
Налицо вполне очевидная и системная кампания саботажа и дезорганизации основных систем энергетической инфраструктуры Венесуэлы, призванная посеять панику и сплотить оппозицию на фоне нагрузки на основные государственные службы и армию, поддерживающие порядок в стране.
Последствия диверсии на электростанции "Эль-Гури" - вид из космоса. До и после. Сейчас ситуация несколько нормализовалась.
Так как и саботаж энергосистемы должных результатов не приносит, США объявили, что в течении суток введут новые, еще более жестокие санкции против Венесуэлы.
Как заявил Абрамс - "нет никаких признаков того, что Мадуро собирается идти на уступки и вести переговоры с Гуайдо о передаче власти признанному мировым сообществом президенту".
Также Абрамс отметил, что Россия продолжает поддерживать режим Мадуро и нет никаких признаков, что она прекратить это делать, хотя США надеятся, что санкции и давление на Россию в будущем заставят Москву пересмотреть свою позицию по поддержке Мадуро.
Это же касается и Кубы, которая не намерена прекращать поддерживать Мадуро и продолжает сохранять тесные контакты с министерством обороны Венесуэлы.
Фактически, Абрамс расписался в том, что текущая стратегия по свержению Мадуро не работает и надо давить на тех, кто мешает реализации американских планов.
https://colonelcassad.livejournal.com/4840980.html
|
АПЛ
Басёна
lj_colonelcassad
