Он служил скрипачом. В симфоническом оркестре. Не простым, а соло. То есть, он исполнял сольные партии. И был ведущим. И естественно. Получал больше всех. Кланялся зрителям вместе с дирижером, а потом.

За кулисами. Дирижер ломал дирижерскую палочку, пытался вырвать седые всклокоченные волосы из итак поредевшей шевелюры и. Ругался. Нецензурно, но интеллигентно. Только так, как умеют ругаться дирижеры.

– Ты же, бездарность.

 Кричал он.

 Ты же не скрипач. Ты машина для извлечения звуков из скрипки. Но это значит, что тебя можно заменить просто телефоном, записав туда твою партию. Позорище.

Проблема была в том, что заменить скрипача было сложно. Если точнее, то невозможно. Во-первых, выучить эту партию и даже просто исполнить, мог очень редко кто. Во-вторых. К нему привыкли зрители во многих странах, где гастролировал оркестр.

А играл он действительно виртуозно, но чисто механически. Как будто, просто извлекал звуки из машины. На взгляд дирижера, скрипач был просто бездарным исполнителем. Механическим придатком к оркестру. И он, разумеется жалел, что не может просто так заменить его.

Иногда дирижер пытался уговорить скрипача.

-Ну, скажи. Ты ведь любил кого-нибудь? Ну, скажи. Тебе ведь было жалко кого –нибудь?

И когда скрипач тяжело вздыхал в ответ. Дирижёр в отчаянии пытаясь опять вырвать остатки волос, приводил последний аргумент.