Сеть короля Генриха



В давние-давние времена, когда Германия ещё не называлась Германией, а земли её были раздроблены, как зеркало после грома, жил князь по имени Генрих. Он не любил шумных пиршеств, не устраивал походов на соседей без нужды, не жаждал короны. Больше всего он любил тишину.



И птиц.



Каждое утро он выходил в рощу — одну и ту же, у ручья, где берёзы склонялись к воде, как будто слушали её сказки. Там он расправлял лёгкую сеть, сделанную из конского волоса и терпения, и ждал. Иногда в неё попадались дрозды, иногда — синицы, а иногда — ничего, кроме ветра. И всё равно он сидел и ждал.



И вот однажды, как раз когда он снял с ветки красногрудых щеглов, к нему подошли гонцы. Они были запылённые, встревоженные, как псы, что потеряли след.



— Князь Генрих, — сказали они, — король Конрад умер. Перед смертью он назвал тебя своим преемником.



Генрих посмотрел на сеть. Щеглы били крыльями, тонкие лапки цеплялись за нити. Он развязал узлы, отпустил птиц.



— Я не король, — сказал он. — Я — птицелов.



Но уже вечером на замковом дворе собрались знатные люди, и каждый, глядя в глаза Генриху, кивал: «Ты — тот, кого мы ждём. Ты — сеть, что удержит нас от падения».



Так началось царствование короля Генриха. Он не надел корону в церкви, не обрядился в золото, не хранил у трона епископов. Его корона была из железа, его престол — скамья у стены, его сила — в слове.



Он начал строить города — не из мрамора, а из камня и порядка. Он учил воинов ждать, а не бросаться в бой. Он говорил: «Если ты хочешь победить врага — сначала научись понимать тишину перед его криком». И когда пришли венгры — стремительные, как грозы на равнинах — он не побежал. Он выждал. И в битве у Риады остановил их, как сеть останавливает сокола.



Его называли Птицелов не потому, что он ловил птиц, а потому что умел быть терпеливым.



Он не стал императором. Он не воевал с Римом. Он не строил дворцов. Но каждый, кто жил при нём, знал: в этой земле есть узор, прочный, как птицеловская сеть. И в этом узоре — место для каждого.



А когда он умер, птицы той самой рощи сели на крышу его замка и молчали до самого вечера. Как будто знали — сеть больше не расправится.