и что ты делала одна
вчерашним вечером?
смотрела в темноту окна
на звезды млечные?
а может, вовсе не окно,
а стол с подсвечником?
сукно, чернильница, перо?
вчерашним вечером,
большим, как в детстве пирога
кусок с крыжовником,
каким писала ты богам,
каким любовникам?
в какую даль луна плыла
в окне с гардинами
над тихим садом,
где пчела над георгинами
застыла, словно взмах руки
в момент прощания.
и мотыльки, и мотыльки
в одно касание...
***
я позвонил.
мать приоткрыла дверь.
потом сказала: - почему так долго.
потом сказала: - позабыл о долге.
потом сказала: - пылесос проверь
и лампочки.. и вот ещё часы,
они спешат.
и вот ещё рецепты.
прочти.
потом сказала: - эти цены...!
и не спеши, ты сын или не сын?
потом сказала: - сядь, поешь, поешь.
икра из синеньких, бульон,
а ты с работы.
потом сказала: - мажь.., сказала режь..
вот помидор...
потом сказала: - что ты,
оставив всё, встаёшь из-за стола.
с собой возьми, я для кого стараюсь?
я говорю: - но ты же умерла.
и слышу бой часов.
и просыпаюсь..
и вот с тех пор
не проходило дня
чтоб утром,
глядя из окна,
меня
не забывала ты.
и получаться
с годами это
стало лучше.
труд,
терпение
всегда своё возьмут.
и вот с тех пор
не проходило часа,
чтоб я, ключом царапая замок
почтовой дверцы,
не искал листок,
записку, букву, чёрточку,
и лишний
раз убеждаясь:
«почтальон в беде»,
не уходил придумывать себе
тебя и всё
описанное выше.
садясь за стол у жёлтого окна,
я ждал, когда слепая пелена
задрапирует стены
и всего лишь
на несколько минут позволит мне
увидеть утро, женщину в окне
и обратиться к зеркалу:
«а помнишь?»
минуты прожиты.
в лицо плеснув водой,
я выхожу во двор.
наперебой
чудные птицы, выражая радость,
чирикают насмешливый мотив,
увидев, как валюсь я,
зацепив
лежащий у порога
пыльный август.
дождь падает клочьями,
брызгами,
как слюна
бегущего пса.
получилось так, что любые
в последнее время
мною
придуманные письмена
начинались словами: "прощайте, мои дорогие"
ночь лежит на руке
увесиста и мягка.
напоминая о свежевскопанном чернозёме,
темнота продавливается через пальцы сжатого кулака.
люди живущие в ожидании поезда, на перроне,
ещё не знакомы с истиной: поезда –
выдумка долгих зим да сырого ветра.
как ребёнок, впервые узнавший
про "никогда"
я стою, зажмурившись.
опасаясь поверить в это.
за моею спиною дождь шевелит леса,
станционный дядька
греет руки на кружке с чаем.
"что уж теперь... " – говорит. "
теперь – говорит – ты сам"
господи – бог мой,
я так по тебе скучаю.
и вот с тех пор
не проходило дня
чтоб утром,
глядя из окна,
меня
не забывала ты.
и получаться
с годами это
стало лучше.
труд,
терпение
всегда своё возьмут.
и вот с тех пор
не проходило часа,
чтоб я, ключом царапая замок
почтовой дверцы,
не искал листок,
записку, букву, чёрточку,
и лишний
раз убеждаясь:
«почтальон в беде»,
не уходил придумывать себе
тебя и всё
описанное выше.
садясь за стол у жёлтого окна,
я ждал, когда слепая пелена
задрапирует стены
и всего лишь
на несколько минут позволит мне
увидеть утро, женщину в окне
и обратиться к зеркалу:
«а помнишь?»
минуты прожиты.
в лицо плеснув водой,
я выхожу во двор.
наперебой
чудные птицы, выражая радость,
чирикают насмешливый мотив,
увидев, как валюсь я,
зацепив
лежащий у порога
пыльный август.
получилось, из всех твоих
«одноклассников.ру»
я был тем, кто любил тебя,
кто говорил: – умру,
если тебя не будет.
высохшим голосом ржавым,
осыпающимся от волнения, нёс какую-то ерунду...
вот просторные небеса в городском саду,
вот гусар, муравей, Амалия....
евангелие Окуджавы.
ты уехала в каменный город.
потом и я
исчез, как и не было.
вернулся в свои края,
жил среди пальм, похожих на кисточки для бритья.
... – такие же вздорные.
во времена полнолуний
смотрел на море,
смеялся, играл с котом.
писал какие-то письма и только потом
умер.
...и так я проходил,
по улицам пустым.
по мёртвым площадям,
среди закрытых ставен,
когда стелился вдоль
реки закатный дым
и чёрный брадобрей
свой нож на камне правил.
и так спускалась ночь,
бездумие,
и так
шуршала глухота
чердачных перекрытий,
и так я шёл, и свой
одолевая страх,
бил в злобный барабан
и говорил: "не спите".
темнели за рекой
усталые сады,
неумные слова
и контуры металла.
и так над головой,
по лезвию звезды
серебряная кровь
текла и трепетала...
мир состоял из звонких и глухих,
из гончих звуков с примесью карбида,
шипящего в воде.
была безвидна
земля, и я
один и тот же стих
писал века,
смешно и неумело,
и прижимал к стеклу горячий лоб,
карандашом царапая подкоп
в тетрадный лист из собственного тела.
и надо мной шумели города,
концерты по заявкам, тамбурины...
в Норильске снег,
в Венеции вода,
в Париже бляди,
в Иерусалиме
молчание, похожее на вой
пружины сдавленной,
и надо мной заноза
звезды сияла и...
...и мальчик мой
любимый
умирал от передоза.
и что ты делала одна
вчерашним вечером?
смотрела в темноту окна
на звезды млечные?
а может, вовсе не окно,
а стол с подсвечником?
сукно, чернильница, перо?
вчерашним вечером,
большим, как в детстве пирога
кусок с крыжовником,
каким писала ты богам,
каким любовникам?
в какую даль луна плыла
в окне с гардинами
над тихим садом,
где пчела над георгинами
застыла, словно взмах руки
в момент прощания.
и мотыльки, и мотыльки
в одно касание...
Варфоломей_С
svet_ot_dalekoi_zvezdy
