Из уважения к потерянным, в сущности, 2 годам своей жизни регулярно "поднимаю" эту запись

  «Сурова жизнь, коль молодость в   шинели,  и юность перетянута   ремнем» - вспомнились цитата   неизвестного автора, когда я задумал   поделиться своими воспоминаниями об   одной очень памятной для меня   новогодней ночи.  Правда, на   «суровость жизни» я не в претензии, да   и юность «под ремнём» у меня была не   совсем та, какая бывает у тех, кто прямо   со школьной скамьи попадал по   призыву в армию. Но всё же…

   Случилось так, что едва ли не весь выпуск   1970-го года  физико-технического факультета   Харьковского госуниверситета сразу же призвали на военную службу.  На те же 2 года, но  -  в  звании лейтенантов. Вот и мне вместе с красным дипломом вручили повестку - через месяц явиться в распоряжение штаба Одесского военного округа. И не отвертишься - разве что по состоянию здоровья. Кстати, кто не был призван сразу - получал повестку через год - другой уже по месту работы и жительства.  А всё дело в том, что некоторый опыт событий во Вьетнаме, а затем и в Афганистане подсказал нашим военным стратегам идею срочного увеличения   количества младших командиров вообще, и артиллерийских зенитчиков в частности.  Были повсеместно введены военные кафедры, которые нам сначала (4-й и 5-й курсы) показались несерьёзным, но где-то даже интересным занятием, но для многих оно стало подготовкой к 2 годам иной жизни (а для нескольких человек -на всю, они остались в своих частях)…     

          Свою службу в качестве командира взвода зенитной артиллерии я вспоминаю, как сплошные переезды.  Месяц на «зимних квартирах» в Одессе, месяц дежурства на боевом аэродроме близ Вознесенска Николаевской области, месяц на учебном полигоне с артиллерийскими стрельбами под Бердянском. И так - по кругу, почти не расставаясь ни с военной техникой в виде 57-мм зенитных пушек, ни с двумя–тремя  десятками вверенных под командование солдат срочной службы – мальчишек практически.  Впрочем, я был не намного старше - но, к как говорилось встарь, «слуга царю, отец солдатам»…

    Весь новогодний вечер 71/72-го мне пришлось провести в казарме зенитчиков, расположенной рядом со взлетной полосой авиационного полка, летавшего на лучших истребителях-бомбардировщиках того времени - Су-7Б. Это была ударная сила южного направления, самолеты являлись носителями ядерного оружия, а склад смертоносных бомб находился неподалеку, замаскированный под натуральную, действующую  свиноферму. Но туда, естественно, никто из посторонних попасть не мог, а командовал «свинарником» генерал, подчиняющийся только Москве. С «летунами» мы практически не пересекались – у каждого своя служба.

    По случаю Нового года отбой для солдат был перенесён с 22-00 на полночь, а   после слегка подслащённого по такому поводу ужина был объявлен вечер отдыха в   комнате для политзанятий.  Смотрели плохонький телевизор, перемежая просмотр   нехитрым самодеятельным концертом. Пришлось выступать и мне – читал по   памяти подходящие стихи, отвечал на вопросы «по жизни».  А после отбоя за мной   зашел комбат (из кадровых военных), и, оставив солдат на старшину, мы пошли в офицерскую гостиницу (в общем, тоже казарма неподалёку, только с некоторыми   удобствами). Вокруг темень, только дежурные огни на взлетной полосе да фигуры часовых у слегка заснеженных капониров (это засыпанные землёй бетонные ангары с раздвижными металлическими воротами, по одному капониру на каждый самолёт).

    Вдруг от ближнего из них к нам (метров 200) раздался звук запускаемой турбины самолета, а потом, почти сразу,  уже рёв реактивного двигателя на полном форсаже. Затем - звуки выстрелов, тут же оглушительный взрыв и вспышка света в нашем окне, заставившая выскочить из казармы.  Тут же завыли сирены. Мы – туда поближе.  Со всех сторон уже мчались машины авиаторов, зажглась масса прожекторов, о наличии которых мы даже не подозревали. Но ярче всех их был сноп огня от стальных ворот, куда уткнулось нечто уже бесформенное. Близко подойти было нельзя, пока турбина не выжжет остатки горючего, да и оцепление делалось всё гуще, отправляя прочь всех посторонних. Надо ли говорить, что остаток этой первой ночи наступившего года  мы провели в тревожных догадках - что случилось?

   Утром на аэродром прибыли важные чины из Одессы, Киева и даже   из Москвы - разбираться. Рассказывали, что лётчик, старший   лейтенант, за несколько часов до Нового года поругался в Вознесенске   в семье, и убежал с угрозой отомстить. Обсуждались и другие версии...   Факт лишь в том, что лётчик пришел к  капониру, где стоял   закреплённый за ним самолет, и каким-то образом убедил часового,   что вот-вот начнутся ночные полёты, и ему надо прогреть свой «Су».   Часовой по инструкции знал в лицо лётчика, поверил на слово - и пропустил. Только когда   самолёт в отсутствие общего движение начал выезжать из   раздвинувшихся ворот, часовой что-то неладное понял, и даже открыл стрельбу из автомата. И вот тут взвинченный летчик допустил роковую ошибку: дал полный газ, не начав поворота на взлётную дорожку, ведущую к взлётной полосе. В результате самолёт в мгновение ока промчался несколько десятков метров до противоположного капонира и вплющился своей передней частью вместе с кабиной пилота  в закрытую массивную дверь. Она выдержала удар...

    Что лётчик задумал на самом деле, осталось неизвестным. Кстати, все бомбы были на штатном месте - в «свинарнике».  В газетах о случившемся, естественно, не было ни строчки. Часового вскоре осудили, командира авиаполка понизили в должности. А мы чуть позже загрузились в эшелон со своими пушками и уехали в Бердянск, увозя с собой навсегда память о такой необычной и трагической новогодней ночи...

Опубликовано: газета "Протвино сегодня" - 27 декабря 2013