Об увлечении Александра II княжной Долгорукой заговорили в салонах и дворцах Петербурга в 1867 году. К этому времени царь-реформатор был уже крайне измучен и утомлен властью и, по словам приближенных к нему лиц, “переставал быть царем, как только заканчивал прием своих министров и снимал парадный мундир”. Двадцатилетняя княжна покоряла юной свежестью, кротостью и вкрадчивостью манер, за которыми таилась нежная, впечатлительная натура.

   При дворе она появлялась редко — по случаю больших выходов и придворных балов. В свете слыла весьма хорошенькой: невысокого роста, ладная, с великолепным цветом лица, приятным оттенком русых волос, придающих мягкость ее чуть высоковатому надменному лбу.

Такой император и запомнил княжну на одном из великосветских развлечений. Скоро в поведении императора стали находить все больше странностей. Его милость к устроителям балов в честь фаворитки, его невероятная терпимость к разведенным дамам, которые особенно часто появлялись при дворе в отсутствие государыни, будоражили город. Как по мановению волшебной палочки стало расти число разводов, в близких к трону кругах шумели скандалы. “Такое нынче время”, — сетовал император и узаконивал внебрачные связи.

Государыня узнала о свершившемся от самого императора. Скрывать от нее тайну он тем более не мог, что в 1872 году княжна Долгорукая родила сына Георгия, а еще через год — дочь Ольгу. Что императрица думала по этому поводу, можно только гадать. Даже в самые тяжелые часы жизни она никому и словом не обмолвилась о связи мужа.