Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина.

Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта К.К. Данзаса.

Часть 1. 

Часть 2. 

Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:

— Et bien! est-ce fini?..   (— Всё ли наконец кончено?)

Всё было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.

Пушкин первый подошёл к барьеру и, остановись, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин, падая, сказал:[А 9]

— Je crois que j’ai la cuisse fracassée.   (— Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка.)

Секунданты бросились к нему, и, когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:

— Attendez! je me sens assez de force pour tirer mon coup.   (— Подождите, у меня ещё достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.)

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.

При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой.

Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.

Дантес упал.

На вопрос Пушкина у Дантеса, куда он ранен, Дантес отвечал: — Je crois que j’ai la balle dans la poitrine.   (— Я думаю, что я ранен в грудь.)

— Браво! — вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.

Но Дантес ошибся: он стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку.

Пушкин был ранен в правую сторону живота; пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась.

Данзас с д’Аршиаком подозвали извозчиков и с помощью их разобрали находившийся там из тонких жердей забор, который мешал саням подъехать к тому месту, где лежал раненый Пушкин. Общими силами усадив его бережно в сани, Данзас приказал извозчику ехать шагом, а сам пошёл пешком подле саней, вместе с д’Аршиаком; раненый Дантес ехал в своих санях за ними.

Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина.

Со слов бывшего его лицейского товарища и секунданта К.К. Данзаса.

Часть 1 .

Последние дни и горестная кончина Александра Сергеевича Пушкина давно уже были описаны многими. Тем не менее, мы положительно можем сказать, что описания эти в некоторых отношениях не совершенно верны и лишены многих подробностей, которые, касаясь Пушкина, не могут не быть интересны. Мы говорим это не в укор писавшим, они были лишены возможности написать точнее и подробнее.

Константин Карлович Данзас был товарищ по Лицею и один из самых коротких друзей покойного Александра Сергеевича[А 1]. Всем известно, что Данзас был секундантом Пушкина при его дуэли с Дантесом, но, может быть, не все знают, что Пушкин вполне доверялся ему и что г-н Данзас до самой кончины Пушкины не отходил от его постели.

Имея честь близко и давно знать глубоко уважаемого нами г-на Данзаса и беседуя с ним, при частых встречах[2], мы нередко старались незаметно наводить разговор наш на обстоятельства, сопровождавшие кончину Пушкина.

Рассказы Константина Карловича тотчас по окончании наших бесед старались мы записывать, по возможности слово в слово, и сделанные нами заметки прочитывали потом ему. Собранными нами таким образом со слов очевидца сведениями о последних днях и кончине Пушкина намерены мы поделиться с читающей публикой, в той уверенности, что все, касающееся нашего великого поэта, не может не интересовать ее.

Вот что рассказал нам в разное время К. К. Данзас:

Пушкин после женитьбы своей на Наталье Николаевне Гончаровой[А 2] жил в Петербурге довольно открыто и вёл знакомство почти со всею нашею аристократией. Между лицами, посещавшими часто дом его, был некто барон Дантес, офицер Кавалергардского полка.

Данзас познакомился с Дантесом в 1834 году, обедая с Пушкиным у Дюме, где за общим столом обедал и Дантес, сидя рядом с Пушкиным.

По словам Данзаса, Дантес, при довольно большом росте и приятной наружности, был человек неглупый и хотя весьма скудно образованный, по имевший какую-то врождённую способность нравиться всем с первого взгляда. Способность эта, как увидим ниже, вызвала к нему милостивое внимание покойных государя Николая Павловича и государыни Александры Феодоровны.