Вместе с подругами и Гвидоном, который был их наставником и в миру, я при удобном случае объезжал дозором плавни вокруг заповедной лунной тропы. Посланцы ребе, однако, исчезли. Как ни пытал Гвидон местную нежить, никто о них не слыхал, равно как и о таинственном ребе. На этот счёт у князя были свои соображения и план действия, которыми он, однако, с нами не поделился. А зря. У нас тоже был план, и исполнить его они решили в полнолуние – через день.
А в полнолуние мы уже крались за местным водяным Тишей к коряжистой, исковерканной временем и природой древней иве, той самой, откуда улавливал я недобрые токи. Всё сошлось именно здесь: драка с цыганами, нападение у заветной вешки, что была в двух шагах отсюда. Наконец, Тиша видел здесь в прошлое полнолуние всадников на низкорослых мохнатых лошадях. Не придал этому значения: мало ли разных гостей прибывает на остров. И только расспросы князя заставили вспомнить. А, главное, указать точно место их появления. Только здесь их можно было достать. Гвидон был в отлучке и Тишу встретил я. Теперь наша троица и Тиша осматривали подозрительное место и готовили засаду.
Встреча произошла в «дежурство» Натки и едва не закончилась плачевно. План был прост. Ната и Мила по очереди купались в заводи протоки, а я с Тишей и свободной от «процедур» подружкой укрывались в ветвях ивы – влезть на неё было сущий пустяк. Уже девчонки по разу искупались, уже полная луна зависла над протокой и протянула прямо к вёшке дорожку света, когда Ната напоследок полезла в воду – пора было на Буян. И в это время звякнула уздечка: трое выехали на край протоки как будто из ствола ивы. Ната конечно же их засекла и, как было оговорено, направилась к берегу.
Под острым углом к движению чужаков, шумно плещась и посторонних как бы не замечая. Почти выйдя из воды, она, вроде как случайно, оглянулась и, взвизгнув, бросилась к ближним камышам, в сторону от засады. Пока «случайно» раскрытые вои зрили эволюции Наты и соображали, что предпринять – вернуться или рвануть в камыши – над задним из них свистнул аркан. Придушенный всадник, не издав звука, завалился на спину и был немедленно оглушен, а Мила довершила дело, стянув арканом щиколотки и кисти пленника. Тихон меж тем, ухватив левой рукой узду в натяг, пальцами правой умело сжал ноздри, заставив лошадь пасть на задние ноги, и вдруг, кольнув шипом, пустил ошалевшее животное в галоп. Чуть не сбив передних всадников, она пронеслась мимо, отвлекая внимание от меня, нёсущего на плече полуживого и с кляпом во рту пленника прочь от ивы. Мила с прибежавшей по дуге Натой прикрывали отход, имея в каждой руке по астре и на двоих лук и дюжину стрел. Подошёл Тихон, и тут стало ясно – мы сами попали в ловушку…
Хитёр был ребе, да и урок извлёк из неудачного нападения на меня. Уж он-то сразу понял причину прошлой неудачи и крепко пожалел, что не уходили его слуги меня на восьмом годочке. Вырос в вере твёрдой и знание получил – теперь поздно. Ребе в вере был некрепок, как все неофиты, но Талмуд затвердил почище раввинов и пророчества Валаама и иных помнил. Почти два тысячелетия царит в мiре Спаситель и все годы ходит у Него в любимых детях народ русов. Господу своему молятся они кое-как, зовут Его Отцом и по-семейному втягивают в мирские заботы. Но веру берегут крепко – не в пример иудеям и иным христианам, ударившимся в ересь и реформы. Натащил сей народ целый сонм языческих богов, коим покланялся тоже по случаю. Бог Моисея давно бы испепелил и идолов и поклонников, а Он доволен тем, что Его Триединство и Благодать у них превыше всего. Царь язычников, сказано в Писании…
И теперь ребе как паук, соткавший искусную паутину, по паучьи потирал руки-лапки. Три дурака-наёмника были приманкой: наказание за прошлый промах. А вот десять искусных воинов, сидевших в камышах с утра, затягивали теперь паутину засады. Но и они знали не всё. Каждый имел стрелы с собственной меткой, но ребе запретил пускать их в Оленя: брать только живым. А если кто ослушается и при таком численном преимуществе ранит, а то и убьёт его, так этот человек, ай-я-яй! Он же трус, и его таки надо убивать, а выдаст его метка на стреле. Вот как держит ребе слово, данное князю, так?! Так, да не так.
Потому что в дупле старой ивы уже минуту, как затаился стрелок, у которого задание прямо обратное и по стреле с меткой каждого воина он имеет. А задание такое: стрелять мне в сердце стрелой того воина, что подальше будет, а потом его убить чужой стрелой. Вот, князь, скажет тогда ребе, утирая зелёную соплю рукавом и промокая искусную слезу, пущенную к случаю. Вот как неразумный твой любимец напал на многих воинов, а они защищались и знали: стрелять нельзя.
А этот паршивый трус стрелял и как попал, о, горе! как попал. Собаку надо было вязать и на княжий суд! Но Господь покарал его сам, стрелой вон того славного воина, который хотел спасти твоего любимца и не успел. Кто скажет против его, ребе, слова?! Убийца мертв, воин, убивший его, герой. Кто, скажите, будет спорить за героя?! Хитер был ребе…
Успел князь. Вихрем налетел с воинами на засадных. Узрев краем глаза движение в дупле, метнул туда астру, и ещё одну – для верности. И вывалился из дупла хазар с астрами в горле и переносье. Эх, спросить бы, что делал там и по чьему приказу, да уж поздно. Однако, разбирая колчаны его и пленённых воинов, увидал князь у воина из дупла стрелы с разными метками, понял задумку ребе, да не сказал никому, даже и мне: после уж посвятил. Пока пожурил только за самовольство.
А ребе, задыхаясь, семенил прочь на кривых ногах, подобрав полы халата, по своим чёрным тропам. Опять неудача. Ну, ничево-о-о…