Булат Минжилкиев (1940–1997) родился в Киргизии. Окончил Ташкентскую консерваторию по классу вокала у Н. Калинковой в 1966 году. Сразу после этого был принят в труппу Киргизского театра оперы и балета. С Мариинским театром, в который он был приглашен Валерием Гергиевым в начале 80-х, связан творческий расцвет певца. В начале 90-х работал в Большом театре, выступал в Ла Скала и Метрополитен-опере.
Лауреат международных конкурсов, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР.

Я считаю, что Минжилкиев войдет в историю шаляпинской традиции (как бы она ни продолжилась в дальнейшем) с такой основательностью и блеском, как мало кто даже из обладателей редких голосов. Его тридцатилетняя сценическая судьба в целом была очень счастливой. Он спел огромное количество партий, сыграл множество ролей, его гастрольная география была обширнейшей, его слышали крупнейшие мировые музыкальные центры.
У Булата не было соперников в таких партиях, как Кончак и Иван Хованский. Помню, как он пел Кончака в Палермо. Было такое впечатление, что когда он начинал петь, в зале как будто менялась акустика, настолько богато звучал голос и по тембральному, и по душевному наполнению. Ощущение возникало почти мистическое. Голос Булата настолько естественно сливался и парил над оркестром, что мне никогда не приходилось тушить пожар оркестровой игры, – ведь оркестр тоже имеет душу и тоже хочет проявить свой голос. Некоторые певцы просто не выдерживают соревнования с оркестром. К Булату это никогда не относилось, для него не было никаких проблем царить над оркестром. У меня была особая симпатия к Булату, которую трудно было скрывать. Кстати, не только из-за богатства его голосовой природы – важно отметить бескорыстие и благородство, спокойствие, с которым Булат переносил проблемы, несправедливости, трудности, которые выпадают на долю каждого артиста. Возможно, в себе, где-то глубоко, он таил какие-то переживания, но он никогда не срывался на коллективе. Ни обид, ни амбиций не показывал. Никогда. Это удивительное качество. Я хотел бы отдать ему дань не только как артисту, но и как человеку. Перед ним можно было преклоняться – у него была позиция, он готов был служить театру, работать день и ночь, не спрашивая, сколько это будет стоить, какое звание он получит или куда поедет».

Валерий Гергиев