Ежевечерне, или после трех, клоун Амброзий решительно пьян пайетками.
У него в петлице гвоздика, может, какой-то другой цветок, что перемежается с клетками
пиджака, пуговицами манжета, жетонами на метро и канцелярскими скрепками
давности неопределенной. Амброзий пьет с первых звезд до заката, пьет, что покрепче,
что в меру гренадин и цветов погуще, что липнет к глазам ликером, и вообще, Амброзий
весьма уважает Английскую Розу, что оседает гулким фарфором сквозь дым на плечи
танцовщицы, что поглядывает на него невзначай и любит мимозы, кофе и кружева млечные,
и которой давно пора, если бы не Амброзий, остающийся до пяти, пока не затихнут все свечи,
чтобы заказать последнюю рюмку тернового конфетти. Тогда Амброзию пора идти.
А после пяти, неспешно закуривая и кряхтя, Амброзий
по любви и привычке снимает со стула легкую шаль, что ютится
на спинке складками под абажуром, а его жена, задувая последние одуванчики-спички,
в охапку берет мимозы, под локоть Амброзия, и чайные розы тонким ажуром
и, до вечера запирая бар, томно и ласково смотрит вдаль -
по мягкому переулку, которому с полуночи никак не спится.