Обыватели часто воображают, что буддисты верят в реинкарнацию души и даже в метемпсихоз. Это ошибочное мнение. Буддизм учит, что энергия, производимая умственной и физической деятельностью человека, вызывает появление новых умственных и физических явлений, как только этот человек умирает.
В этой области существует немало тонких теорий, и тибетские мистики, думается, добились тут более глубокого понимания, чем другие буддисты.
Однако в Тибете, как и где бы то ни было, взгляд философов понятен только элите. Массы, хотя и повторяют ортодоксальные догмы – «все в мире непостоянно», «ни в человеке, ни в чем-либо еще нет ничего сущего», – остаются приверженными более простым верованиям: неопределенная целостность путешествует из мира в мир, принимая различные формы.
Идеи ламаистов относительно условия существования человека сразу после смерти отличаются от идей, разделяемых буддистами южных стран – Цейлона, Бирмы, Сиама, – которые считают, что должно пройти некоторое время между смертью и последующим воплощением души в одну из шести форм чувствующего существа.
По общепринятому мнению, категория существ, в которой происходит последующее рождение, и более или менее счастливые условия, в которые попадает душа, зависят от добрых и злых деяний, совершенных в прошлых существованиях.
Чем больше просветленных лам учат человека – или других существ – с помощью своих мыслей или действий, тем более он – или они – создает привязанности, в свою очередь ведущие к существованию, связанному с природой этих привязанностей.
Другие говорят, что с помощью собственных действий и, кроме того, умственной деятельности определяется сама субстанция и тем самым приобретаются характеристики бога, животного или любого другого существа.
Пока эти взгляды мало отличаются от разделяемых буддистами. Есть, однако, более оригинальные ламаистские теории.
Во-первых, ламаисты больше других подчеркивают важность ловкости, свойственной некоторым буддийским сектам, проповедующим махаяну. «Кто знает, как вести себя в обществе, тот даже в аду устроится с удобствами» – такова популярная на Тибете поговорка; лучше любых определений или описаний она объясняет все то, что ламы называют таб, то есть «метод».
Итак, если большая часть последователей буддизма верят – судьба умершего математически зависит от его моральных качеств, ламаисты заявляют, что им известны совершенные «методы», способные видоизменить «послежизненную» судьбу в лучшую сторону. Другими словами, умерший может обеспечить себе наиболее приемлемые условия своего последующего рождения.
«Наиболее приемлемые» – потому что, несмотря на умение применять эти методы, прошлые деяния имеют силу перевесить это умение. Более того, эта сила часто настолько велика, что все напряжение умершего или призванного заботиться о его благоденствии посвященного не в состоянии остановить «дух» от падения – нежелательного последующего рождения. Несколько позже мы это проиллюстрируем.
Исходя из того, что «метод» и «знание» – понятия главные, ламаисты считают, что, изучив искусство правильной жизни, можно научиться искусству правильной смерти и благоденствия в других мирах.
Считается, что посвященные, обладающие знаниями мистических преданий, осведомлены о том, что ждет их после смерти, а медитирующие ламы способны к прозрениям и обретают опыт в этой жизни, предвосхищая ощущения, которые сопровождают смерть. Стало быть, не будут ни поражены, ни повержены в ужас, когда их личность подвергнется разрушению. То, что простирается за смертью, за процессом, когда сознание переходит в следующий мир, уже знакомо – все дороги и тропинки, что ведут в места, куда предстоит прийти.
Но что такое это «то», которое продолжит свой путь, после того как тело превратится в труп? Это, по мнению ламаистов, особое состояние «сознания», пребывающее среди нескольких избранных, – «сознание» своего «я» или, по другому определению, «воля к жизни».
Термин «дух» мною используется для обозначения путешественника, чьи передвижения в следующем мире мы наблюдаем. Этот термин далек от значения, передаваемого тибетскими словами «йид кьи рнампар шеспа». Выбран он, потому что знаком западным читателям, – в самом деле, нет более подходящего, если ориентироваться на любой европейский язык.
Согласно воззрениям тибетцев (как о том сказано), мистик посвященный способен сохранять ясность ума и в процессе после разрушения своей личности и перейти в мир иной с полным осознанием происходящего. Из этого следует, что такой человек не нуждается ни в чьей в помощи в свой последний час; не нужны ему и никакие религиозные обряды после смерти.
Но с простыми смертными все обстоит по-другому. Под простыми смертными мы понимаем всех, будь то монах или мирянин, кто не освоил «науки умирать», и таких, естественно, громадное большинство. Ламаизм не бросает этих несведущих на произвол судьбы. В то время, как они умирают, и после того, как уже умерли, лама учит их тому, чему они не научились при жизни. Объясняет им природу существ и вещей, которые появляются у них на пути, подбадривает и, кроме того, никогда не устает указывать верное направление.
Лама, помогающий умершему, заботится о том, чтобы он не заснул, не потерял сознание, не впал в кому. Показывает последовательность исчезновения особых видов «сознания», связанных с каждым чувством, – «сознания» глаз, носа, языка, тела, ушей; иначе говоря, уделяет внимание тому, чтобы зрение, обоняние, вкус, ощущения, слух утрачивались постепенно.
Вслед за тем задача ламы – принудить «дух» покинуть телесную оболочку через отверстие в верхней части головы, потому что, если он выйдет из тела другим путем, последующее благоденствие человека окажется в великой опасности.
Такое высвобождение «духа» проводится с помощью ритуального крика «хик!», а ним – «пхат!». Перед тем как произвести эти крики, лама должен сконцентрировать свое мышление и идентифицировать себя с только что умершим человеком; сделать усилие вместо умершего – заставить «дух» подняться в верхнюю часть черепа с силой достаточной, чтобы проделать щель, через которую он оставит тело.
Посвященные, которые сами способны заставить «дух» вознестись, издают высвобождающие крики «хик!» и «пхат!», когда чувствуют приближение конца, – они освобождаются без всякой помощи. Могут и совершить самоубийство таким способом, – говорят, некоторые мистики так и поступили.
Лишенный тела «дух» начинает свое необычное странствие. Всеобщая вера такова: путешествие это проходит по реально существующим землям, населенным реальными существами. Но ламаисты более сведущие представляют его как серию субъективных видений, сон, видимый самим «духом» и сотканный из впечатлений, обусловленных его характером и прошлыми деяниями.
Некоторые ламаисты утверждают, что сразу после того, как «дух» покидает свое тело, он обретает некое интуитивное прозрение в виде вспышки молнии – некой Сверхсущей Реальности. Если он поймает этот свет, то определенно освободится «от круга» последующих рождений и смертей и достигнет состояния нирваны.
Но так бывает очень редко. Обычно «дух» ослепляется внезапно вспыхнувшим светом, отскакивает, пятится под влиянием своих ложных взглядов и привязанности к индивидуальному существованию и удовольствиям, предоставляемым чувствами. Или, случается, не понимает значимости увиденного – так озабоченный собственными думами не замечает, что происходит вокруг.
Обычно человек, который умирает в бессознательном состоянии, не сразу понимает случившееся, когда вновь обретает сознание. Несколько дней он продолжает «говорить» с живыми людьми в своем бывшем жилище и с удивлением обнаруживает, что никто ему не отвечает и даже не замечает его присутствия.
Лама из монастыря Литанг в Восточном Тибете рассказывал мне: некоторые умершие через посредников павосов (медиумов) сообщают, что пытались пользоваться предметами, ранее им принадлежавшими: взять плуг и выполнять привычную работу на полях или снять с вешалки свою одежду и одеться; невозможность вести привычную жизнь их раздражает. В таких случаях «дух» умершего теряет ориентацию. Что с ним может произойти? Он замечает неподвижное тело, похожее на его собственное, и видит лам, поющих вокруг него. Что же, он умер?..
Простые люди верят, что дезинкарнированный «дух» должен пойти на место, покрытое песком, и рассмотреть свои следы на земле. Идут задом наперед, каблуки впереди, носки сзади, – сомнений нет: он умер.
С полным правом спросим: может ли «дух» иметь ступни? Обычно конечности имеет не сам «дух», а его «астральный двойник», с которым он все еще связан.
Тибетцы, как и египтяне, верят в «двойников». В течение жизни в нормальном состоянии этот «двойник» тесно соединен с материальным телом. Тем не менее определенные обстоятельства могут вызвать их разделение. Тогда «двойник» покидает материальное тело и показывается в разных местах или становится невидимым и странствует по миру. Такое отделение «двойника» происходит у некоторых людей помимо их воли, но тибетцы считают, что у тех, кто специально тренировал себя, оно может происходить намеренно.
Разделение это, однако, не полное, так как между двумя формами существует соединение. Связующее звено остается какое-то время и после смерти. Разрушение тела обычно, но не всегда приводит в конце концов к разрушению «двойника»; в некоторых случаях он переживает своего компаньона.
В Тибете встречаются люди, находившиеся в состоянии летаргии; они описывают различные места, где, по их словам, путешествовали. Одни посещали только страны, населенные людьми; другие повествуют о своих странствованиях в раю, чистилищах или бардо (промежуточный район, где «дух» бродит после смерти, ожидая реинкарнации).
Эти любопытные путешественники называются делогами, что значит «тот, кто вернулся с того света». Хотя делоги повествуют о разных местах и событиях, обычно они единодушны в том, что описывают ощущения псевдоумерших как безусловно приятные.
Одна женщина, которую я встретила в селении Царонг, несколько лет назад пролежала в бесчувственном состоянии целую неделю. Она рассказала, что ее приятно удивили легкость и подвижность нового тела, а также невероятная быстрота, с какой передвигалась. Стоило ей захотеть оказаться в каком-нибудь месте – и она немедленно туда попадала; пересекала реки, шагая прямо по поверхности воды, проходила сквозь стены. Невозможно оказывалось только одно – перерезать почти неосязаемую веревку, связывающую ее астральную сущность с материальным телом, которое она превосходно видела – спящим на диване. Эта веревка растягивалась бесконечно, но все-таки иногда ограничивала движения, словно она «закована» в нее. Мужчина-делог, которого мой сын встречал в юности, давал сходное описание своего состояния.
Совершенно очевидно – делог на самом деле не умирает; следовательно, эти описания не могут служить доказательством идентичности их ощущений в состоянии летаргии состоянию мертвых. Тибетцев, однако, не слишком удручает эта разница.
Когда умирающий испускает последний вздох, его одевают наоборот – передней застежкой на спину; затем связывают, перекрестив ноги или согнув колени до груди. В поселке тело, одетое таким образом, обычно помещают в котел; как только оно готово к переносу на кладбище, котел слегка обмывают и часто готовят в нем суп или чай для гостей поминальной церемонии, – их не слишком смущает возможность инфекции.
В Тибете погребальная церемония занимает много дней; в центральных и северных провинциях высота над уровнем моря замедляет разложение; в жарких и сырых долинах трупы хранятся неделю или дольше и распространяют удушающий запах гниения. Но это никак не влияет на аппетит совершающих богослужение трапа: они продолжают давать советы умершему, отмечая дороги, по которым ему следует идти в потустороннем мире, и те, которых надо избегать. Пищу принимают прямо перед умершим, можно даже сказать – едят с ним, потому что главный монах приглашает его, называя имя, присоединиться к трапезе: «Дух, иди сейчас же сюда и поешь!»
В лесных районах Тибета тела умерших хоронят. Жители обширных северных и центральных районов, где единственное топливо – коровий навоз, оставляют трупы диким животным на кладбищах или в где– то в горах.
Тела высших церковных сановников иногда сохраняют с помощью двойного процесса: засаливают, а затем проваривают в масле. Такую мумию называют мардонг; ее заворачивают в ткань, разрисовывают лицо золотом и помещают в мавзолей из массивного серебра, украшенный драгоценными камнями. Иногда на уровне лица вставляют панель из стекла, чтобы было видно позолоченное лицо. Других великих лам сжигают с маслом, а кости хранят в богато украшенных шкатулках. Все надгробные памятники в Тибете имеют форму чёртен, представляющую собой имитацию ступ, – их древние буддисты Индии строили над могилами святых или над другими религиозными святынями.
В соответствии с верованиями буддистов похороны – наилучший случай совершить последний и самый высший акт милосердия, по мнению ламаистов, выдающееся проявление благотворительности. Умерший желает (или считается, что желает), чтобы его тело послужило последним подарком – накормило страдающих от голода.
В труде под заглавием «Путеводитель для «духа» умершего по потустороннему миру» это объясняется так:
1) тело перевозят на вершину горы; там его расчленяют, четыре конечности отрезают хорошо заточенным ножом; внутренности, сердце, легкие оставляют на земле: они станут пищей птиц, волков и лис;
2) бросают в священную реку; кровь и желчь растворятся в синих водах; рыба и выдры съедят плоть и жир;
3) сжигают; плоть, кости и кожа превращаются в груду пепла; запахом питаются тиза;
4) хоронят в земле; плоть, кости и кожа поглощаются червями.
Семьи, которые могут это себе позволить, приглашают монахов, которые проводят погребальные службы каждый день в течение шести недель после похорон. После этого делают «куклу» из одежды умершего, укрепляемой с помощью небольших палок; листком бумаги заменяют лицо. Иногда делается набросок лица умершего, но часто берется готовое, отпечатанное в монастыре изображение; оно бывает двух видов: лицо мужчины и лицо женщины. Имя ушедшего в иной мир пишется под портретом или под напечатанным рисунком.
Существует еще одна, последняя религиозная церемония, в заключение которой проводящий ее лама сжигает бумажку или картинку, заменяющую лицо умершего. Одежду с «куклы» отдают ламе как часть оплаты. После этого символического сожжения связь, которая еще оставалась между умершим и этим миром, считается окончательно разорванной.
Тибетцы всячески стараются избегать общения с мертвыми. Крестьяне используют особые слова, чтобы избавиться от них. Как только труп выносят из дому, для него готовят еду и самый старый член семьи произносит речь в его честь, начиная ее с обращения к умершему по имени:
– …Послушай! Ты умер, не сомневайся в этом. Тебе больше нечего делать здесь. Поешь посытнее в последний раз. Тебе предстоит пройти длинный путь и перейти через несколько гор. Наберись сил и больше не возвращайся сюда.
Приходилось мне слышать и более странные речи. После того как оратор должным образом объяснит умершему, что тот больше не принадлежит сему миру, и запретит возвращаться, он добавляет:
– Пагдзин, я обязан сообщить тебе: дом твой сгорел, все, что в нем, тоже сгорело. За долги, о которых ты забыл, двоих сыновей твоих взяли в рабство. Жена твоя ушла к новому мужу. Грустно тебе станет, если увидишь все эти горести, так что лучше уж не возвращайся.
С изумлением внимала я, как он перечисляет все эти несчастья.
– Как случилось, что произошла эта череда бедствий? – спросила я помощника.
– Ничего этого на самом деле нет, – отвечал он ухмыляясь. – Хозяйство и скот в целости, а вдова тихо сидит дома с сыновьями. Мы придумали эту историю, чтобы Пагдзин не вздумал возвратиться домой.
Такая стратегия кажется наивной тем, кто наделяет «духа» способностью видеть, что происходит в нашем мире. Во время богослужения лама куда более торжественно, чем эти сельские жители, советует ушедшему в мир иной следовать своей дорогой и не оглядываться. Но совет этот дается ради него самого, тогда как простые люди думают только о том, как бы избежать присутствия призраков в своем доме, что считается опасным.
Во время исполнения всех этих церемоний «дух» путешествует по бардо. Созерцает в свою очередь прекрасных светящихся существ и ужасных монстров. Видит причудливые, красочные дороги и толпы странных видений. Эти призраки пугают его, и он озадаченно бродит среди них, не зная, куда идти.
Если он способен услышать советы ламы во время службы и последовать им, он выбирает дорогу, которая приведет его к новому рождению – среди богов или в других благоприятных условиях; точно так же поступает посвященный, намеренно вошедший в бардо после тщательного изучения его «карты».
Но люди, ничего не знающие о бардо или вошедшие туда с сожалениями, что покидают материальный мир, вряд ли получат пользу от советов, которые им при этом даются. Так они упускают возможность избежать математически строго выверенных последствий своих действий. Дороги, ведущие к божественному счастью, остаются у них за спиной. Лона людей и животных предстают перед ними, и под воздействием ложных видений они представляются им приятными, прохладными гротами или дворцами. Думая, что найдут там отдых, они входят в один или другой и тем самым определяют себе условия нового рождения. Кто-то становится собакой, кто-то – сыном известных людей.
В соответствии с другими поверьями громадная масса людей, не получающих послесмертного духовного просветления, сразу после смерти охвачены непонятными для них видениями, идут через эти фантасмагорические видения по бардо как стадо овец, пока не приходят к Шинье, судье мертвых.
Шинье рассматривает их прошлые деяния в зеркале или взвешивает с помощью белых и черных камешков. В зависимости от того, что преобладает, добро или зло, он отбирает пары, у которых должен снова родиться тот или иной «дух», а также условия, которые сопровождают это рождение: физическая красота или безобразие, интеллектуальные дары, социальное положение родителей и так далее. Здесь нет и речи о «ловкости» в деле спасения самого себя, настолько беспристрастен и непреклонен судья.
Хотя на самом деле и здесь «ловкость» оказывается полезной, если действовать в рамках, очерченных прошлыми деяниями. Об этих ограничениях уже упоминалось, и теперь пришла пора привести удивительный пример, иллюстрирующий их и к тому же дающий представление о тибетском юморе.
Один великий лама провел всю жизнь в праздности. В юности он имел прекрасных наставников, унаследовал у своего предшественника превосходную библиотеку и, что еще более важно, всегда был в окружении ученых людей, но едва научился читать. И вот этот лама умер.
В те времена жил странный человек – чудодей и грубоватый философ, – чья эксцентричность, иногда грубая, часто преувеличивалась его биографами и породила множество историй в стиле Рабле, которые очень любят в Тибете.
Дугпа Кунлегз, так его звали, путешествовал под видом бродяги. Придя на берег ручья, он увидел девушку, которая пришла туда набрать воды. Неожиданно напал на нее и, не говоря ни слова, хотел овладеть ею. Девушка оказалась крепкой, а Дугпа Кунлегз уже приближался к старости. Отбивалась она так яростно, что ей удалось убежать от него; вернувшись в деревню, рассказала все матери.
Добрая женщина поразилась. Все мужчины в деревне отличались пристойным поведением, никого не заподозришь в содеянном. Негодяй, должно быть, чужак, и она велела дочери описать греховодника. Слушая девушку, мать не переставала удивляться. Судя по всему, это Дугпа Кунлегз, эксцентричный святой лама, которого она встречала во время паломничества. Никаких сомнений – сам Дугпа Кунлегз хотел обесчестить ее дочь.
И она принялась размышлять над странным поведением святого человека. Общепринятые принципы морали, которыми руководствуются простые люди, нельзя применять к человеку, обладающему величайшей мудростью, думала она. Дубтхаб не обязан следовать никаким законам; действия его продиктованы высшими соображениями, недоступными простому наблюдателю. Вот и говорит она своей дочери:
– Человек, которого ты видела, – великий Дугпа Кунлегз. Все, что он делает, – хорошо. Потому иди к ручью, поклонись ему в ноги и соглашайся на все, что он пожелает.
Девушка вернулась обратно, нашла дубтхаба, который сидел на камне, погрузившись в размышления; поклонилась ему, просила простить, что сопротивлялась, – не знала, кто он, – и объявила, что она полностью к его услугам.
Святой пожал плечами.
– Дитя мое, – сказал он, – женщина не возбуждает во мне никаких желаний. Однако великий лама из соседнего монастыря умер в невежестве, так и не воспользовавшись ни одной возможностью поучиться чему-нибудь. Я видел его «дух», бродящий по бардо и направившийся в сторону плохого рождения, и из сострадания хотел обеспечить ему человеческое тело. Но его дурными поступками перевешены хорошие. Ты убежала, и, пока была в деревне, произошло совокупление ослов на том поле. Великий лама скоро родится осленком.

Большинство умерших внимают пожеланиям своих семей, высказанным во время похорон, и не возвращаются к ним. Покойные решают, что их судьба в следующем мире предопределена, и, вероятно, это приносит им удовлетворение.
Однако иные мертвые не столь благоразумны – часто появляются в сновидениях родственников или друзей, и в их бывших домах происходят странные вещи. Тибетцы верят, что эти события свидетельствуют: «дух» несчастлив и взывает о помощи.
В таких случаях обращаются за консультацией к ламе-предсказателю. Поручают подготовить необходимую в данном случае церемонию, преподносят священнослужителю подарки или обращаются к более древним практикам религии бон. Считается, что сам умерший услышит их; покойный говорит голосом медиума – мужчины или женщины (паво или памо).
Спиритические сеансы в Тибете отличаются от подобных сеансов в западных странах. Здесь не требуется ни темноты, ни тишины, иногда их даже проводят на открытом воздухе. Паво начинает монотонную песню, аккомпанируя себе на небольшом бубне и колокольчиках. Он танцует – сначала медленно, затем все быстрее, пока не задергается в конвульсиях. Существо из другого мира, бог, демон или дух умершего человека, овладевает им.
В припадке некого безумия он произносит отрывочные фразы, – как предполагается, они передают желания невидимого существа, которые он хочет передать помощникам. Первостепенно важно узнать, кто именно говорит через медиума и что он говорит, поэтому послушать его зовут самых умных людей селения.
Случается, что разные божества или духи завладевают медиумом по очереди. Иногда он, подталкиваемый одним из этих существ, вдруг нападает на зрителей и немилосердно их избивает. Такой оборот дел всегда воспринимается без всякого сопротивления. Тибетцы представляют себе в этом случае, что из человека выходит демон, поселившийся в теле без его ведома. Незваного гостя выводит на чистую воду «дух», вошедший в медиума.
Покойный, страдающий в следующем мире, обычно ограничивается тем, что описывает свои злоключения. Во время сеанса, свидетельницей которого была сама, я слышала, как кто-то сказал:
– Я встретил на пути демона, и он затащил меня к себе домой. Он сделал из меня раба: заставляет работать без остановки, плохо со мной обращается. Пожалейте меня! Освободите, чтобы я добрался до «Рая Великого Блаженства».
Мать человека, который, как предполагалось, рассказывал это, горько заплакала, а вместе с ней и его жена и дети. Семьи, получающие такие сообщения, думают только о том, как бы освободить несчастного пленника. Но это очень сложно; во-первых, кто-то должен вступить с демоном в переговоры об освобождении пленника. Чаще всего посредником выбирают колдуна религии бон. Он сообщает родственникам несчастного «духа», что демон-хозяин требует в жертву поросенка или корову и только после этого его отпустит.
Принося жертву, колдун бон впадает в транс. Его «двойник», как считается, идет в жилище демона. Он путешествует: путь далек и опасен, полон препятствий – об этом говорят конвульсии колдуна. Но в отличие от паво он остается сидеть и только поворачивает голову и торс; при этом скороговоркой рассказывает о различных случаях во время своего путешествия. Понять его еще труднее, чем паво. Самые искушенные слушатели с трудом разбирают смысл его слов.
Колдун бон выполнил свою задачу; теперь он хватает «духа» и готовится забрать его с собой. Демон получил требуемый выкуп, но обычно нарушает договор и пытается удержать своего раба. Колдун сражается с ним, – можно увидеть, как он борется и тяжело дышит, слышать его возгласы. Семья и друзья умершего следят за всеми этапами драмы с величайшей заинтересованностью. Радость переполняет их, когда колдун объявляет, что добился успеха и вывел «духа» в безопасное место.
Но не всегда этого можно достигнуть с первой попытки. Мне пришлось присутствовать на нескольких спектаклях, во время которых колдун, изобразив неимоверные старания, объявлял, что демон отнял у него «духа». В таком случае все ритуалы, жертвы, как и плата колдуну бон, возобновляются. Когда для того, чтобы освободить «дух» из рабства, приглашают ламу, никаких жертв в качестве выкупа не приносят, а ритуалы не связаны ни с какими переговорами. Лама, знающий магический ритуал, считает себя достаточно сильным, чтобы заставить демона освободить жертву.
Под влиянием буддизма жители Тибета отказались от жертвоприношения животных. Но это не относится к тибетцам, живущим в Гималаях, – те едва знакомы с ламаизмом и остаются в основном шаманистами.
Что касается судьбы «духа» в потустороннем мире, тут существует большая разница между верованиями просвещенных лам и созерцательных мистиков и всех остальных. Начнем с того, что все случаи, связанные с путешествием в бардо, ламы считают чисто субъективными видениями. Природа этих видений зависит от мыслей человека, которые были у него при жизни. Различные варианты рая, ада и судии мертвых являются тем, кто в них верит.
Один гомчен из Восточного Тибета рассказал мне такую вот историю. Художник, работавший в основном по росписям храмов, часто изображал фантастических существ с человеческими телами и головами животных; он полагал, что эти существа – слуги Шинье. Сын его, маленький мальчик, стоял рядом с отцом, когда тот работал, и с удовольствием рассматривал ужасные создания, которые появлялись на фресках. Так случилось, что мальчик умер и, попав в бардо, встретился там с этими созданиями, чьи образы были знакомы ему. Нимало не испугавшись, он стал смеяться.
– О, я вас всех знаю! – заявил он. – Мой отец рисовал вас на стене! – И приготовился поиграть с ними.
Однажды я задала вопрос ламе из Энча: какие посмертные видения предстанут материалисту, который верит, что смерть – полное исчезновение?
– Вероятно, – отозвался лама, – такой человек увидит призраков в соответствии с теми религиозными представлениями, какие имел в детстве, или с какими познакомился через окружавших его при жизни людей. В зависимости от того, насколько он умен и насколько ясно его сознание после смерти, он, вероятно, станет изучать и анализировать эти видения и вспомнит причины, по которым при жизни отрицал реальность того, что появилось перед ним сейчас. И так он может прийти к выводу, что встретился с миражом.
Человек менее развитой, чья вера в полное исчезновение после смерти – результат равнодушия или глупости, а не размышлений, скорее всего, совсем ничего не увидит. Однако это не помешает энергии, возникшей в результате его прошлых деяний, выделиться из его трупа и проявить себя в новом качестве. Другими словами, это не помешает новому рождению этого материалиста.