…одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла…
Михаил ЛЕРМОНТОВ, «Герой нашего времени»
Незаметно подкралась зима, в этом году настоящая. Дон ежегодно добротно промерзал на почти полметра, а вот со снегом было скудно, да и Новый год порой встречали в слякоть и плюсовую температуру. В этом году и морозец и снег порадовали: зима должна быть зимой, хоть большинство коренных ростовчан её не жаловали. И снег и морозец друзьям были кстати. Проще стало собираться у одного из них, как решили мы после событий в «Октябре». Лада жила на 2-й линии и правое русло Дона, разделённого двумя верстами выше Зелёным островом, проходило всего в трёх кварталах. Это была тихая старинная часть города, чуть ниже Театральной площади ниспадавшая узкими, мощеными улочками к набережной, которая здесь только начиналась и была тоже узкой, замощённой тём же «орудием пролетариев», что и улочки. Далее старая набережная расширялась, переходя в современный асфальтированный бульвар, забранный в гранит и тянущийся до самого порта и Темерника, на котором Пётр, бредящий крепостями, и облюбовал Ростов на пути из Таганрога. Заложенного им же два года назад, после взятия Азова.
Пётр был геополитик от Дьявола. Ныне отсюда уходят поезда на семь направлений. Не минует город грузин в кепке «аэродром», с коньяком и «сулугуни», весёлый хохол с заветным салом и бутылью горилки в чувале, окающий волжанин и калмык-кумысник. Комяк с поезда Адлер-Воркута, не понаслышке знающий слово «зона», обязательно поклонится «папе» очередной бутылкой. Питерец, как и москвич, легко узнаваемы и не дай Бог очутиться им в одном купе. Но именно они единственные, кто возьмут у старой казачки рыбца по пятнадцать рублей за пару. Не раков или чехонь, а плачущую жирком и янтарную на просвет пару рыбца. Один – эстет, другой – гурман.
Здесь, на «вонючке», как теперь именуют Тимерник, хотя выше к северу, за городом, он чист и вся «знать» строит дачи только там, так вот, здесь – лицо города, как и желал Пётр. А душа его, как у Печорина, и на линиях, среди родовой интеллигенции, и среди родового казачества поселка, а ранее станицы, где нынче живу я с царевнами и Лиза. И также, как Печорин оговаривал себя по поводу души, местечковые пытались сделать нечто похожее с этими, заведомо нераздельными, половинками. Пётр не просчитался, нет. Получила Россия ключ от семи ворот, на который запирались здесь, а не в тупике Волги, при ариях бывшей притоком Дона, пути к нефти Кавказа. К хлебу Кубани и в Мировой океан через «золотые цепи» Стамбула и Геркулесовы столбы. Арии знали, где ставить Азов, храм, чьим духом был сам Один. Но не мог предвидеть чёртушка одного. Здесь, среди сакральных мест ариев, возникнет мощный центр культуры, той самой, в борьбе с которой он рубил головы и бороды, а также «окно» в Балтийскую лужу. Хотя десятью градусами выше, на северном конце Гольфстрима, давно уже освоенном монахами Соловков (Соловеев!) и поморами Кольского и Архангельска (имя то – трубит!), стоял полуостров Рыбачий. Истинно ворота в mr, ведомые ариям, да что им – всей Северной цивилизации. Две ипостаси Пути из варяг в греки, две сакральные точки, коим судьба быть вместе. Уж скоро! Просчитался таки тот, чей отец чуть не уходил целую ветвь предков Сени Мороза, да какую великую ветвь! Теперь их слово и это урок геополитикам: за все придется ответить. Нет Благодати у этого ремесла, только слёзы и кровь.
Итак: Лада жила на линиях и на берег Дона могла попасть за десять минут, просто съехав вниз на лыжах по санным следам. Прямо к лыжне, протянувшейся вверх по руслу почти до ныне столицы донского казачества Новочеркасска: ранее столицей был Старочеркасск на излучине батюшки-Дона с древним храмом и чудным иконостасом в нём 15-го века. А вниз по этой лыжне можно было добраться хоть до Буяна. Что они хотели проделать на святочную неделю, а пока бегали друг другу и это было хорошей подготовкой к Буяну.
Сеня жил верстой ниже и в двух остановках от лыжни, к которой надо было спуститься по сотне ступенек с Ворошиловского моста. У них обоих были телефоны, но согласовывали, особенно в выходные, чаще через Ладу. Мы с девочками жили на пятачке в триста метров, и каждый примерно в сотне метров от дуги лыжни. Лиза жила ещё в версте на краю балки, по которой и поднимались друзья, если собирались у неё. Реже всех в роли хозяина был я: барак. У остальных были частные дома, или хорошие квартиры. Казаки и мажоры, так не без самоиронии определили себя две составляющие маленькой, но сложной, частички души города. Когда принимали казаки, появлялась возможность махнуть к Эле, но ею пользовались редко, хотя знали, что там их всегда ждут. То, что вызревало в их совсем не детских головках, было ещё и опасно, а притягивать к людям близким хоть пока и призрак, но вполне реальной в будущем беды, они не считали возможным. Я и участие девочек хотел ограничить, да куда там. С Ладой после келейки мне было непросто: я теперь знал цену её спокойствию. Как, как уберечь этот гордый дух от потрясений, если детонатор их – она сама! Нет, это надо найти в пару авантюрной Нате такой ледяной огонь. Вон Мила, та тихой сапой Лизу – в ученицы, до десятой ступени уж довела, скоро посвящение. А что в головках у этих тихонь, одному Богу известно… Шерочка с Машерочкой,…но ведь это и славно, это и есть коллективный разум и дух – собор.
Значит, вам не нравится, господа, когда нарушают ваши планы. Положим, это никому не нравится, но вот реагируют на то все по-разному. Вы реагируете плохо…и опасно. Поэтому я решил, наконец, действовать.
– Кое-кому не нравится, что нарушают их планы, – это были долгожданные слова «по теме» и все притихли. А я всё тянул паузу в повисшей тишине.
– Имеют право. А вот реагируют нехорошо…и опасно.
Я поднял взгляд, чтобы просто сказать, что более не намерен терпеть,... и задохнулся! Эти глаза! тревога, любовь и надежда в них, вера и вопрос…
– Я намерен прекратить это, - ком волнения в горле прошёл, голос звенел, набирая праведный гнев и силу. И они тянулись к этой силе, наполнялись ею и желанием действия, ждали продолжения.
– Намерен по простой и ясной причине. Это не мое личное дело, это наше дело.
Вздох облегчения и вибрирующее от волнения контральто:
– Значит, начинаем?
Я смотрит прямо в дорогие глаза, потом в другие…всем по очереди.
– Начинаем!