Соглядатая первым засёк Никола…и ждал. Пока, почти сразу же, не проявил беспокойство и я, чем порадовал изрядно. У меня, по его утверждению, был абсолютный слух мира. Так говорят о проявлении чувства гармонии музыканты. Так «слышал» теперь мир я. Фальшь являла душе чувство болезненное. Я зрил явленное в цвете: красное буйство плоти, пурпур и золото парения духа, зелёнь вербальности и индиго чистого разума. Дающие в синем цвете космические глубины постижения мира. И познание фиолетовой трагедии разъятия. В тёмном видел я серое. Низкое – это бура, безверие – охра. Болото физической угрозы, сталисто-голубой расчет лжи и зависти, пепел на сирени служения Чернобогу. Меня было не застать врасплох: симбиоз «Я» и «мир» явил гармонию космическую. Знобкий сквозняк вдоль спины и тяжесть в затылке – мир предупреждал. Болотное «сакки» – дуновение смерти, фиолетовое «чу» – тяжёлая враждебность, и даже коварноё лиловое «туи» – «отрицание Бездны». Я успевал скользнуть между мгновениями тревоги и реакции. И сейчас, ощутив тяжесть в затылке, замер, но муть бордо под смеженными ресницами не несла угрозы. «Обзор» подтвердил: позади плёлся с неведомой целью недоумок, в автобусе пяливший глаза на Натку. Дума заняла у меня миг.
Наставник, – я, как обычно, реагировал сразу, – там…
Знаю, – Никола прижал подушку указательного пальца к губам, большой палец отвёл, что значило: «Обсудим позже».
– До кратера верста, – это он девам, и, тихо, мне, – «посмотри» за ним, тебе это будет полезно.
Хмыкнул ехидно.
– И ему тоже.
Озеро-цирк Райявр спряталось отменно – последние сто метров представляли собой чередование бурелома с проплешинами сыпучего сланца, и всё это – на почти отвесном «седле». Вот в этом последнем броске «топтун» и встал. Сперва я решил, что это курево и неизбежно дрянной для подобных типов портвейн взяли своё – парень «скис». И вдруг почувствовал – тому худо, мало того – страшно и даже жутко. Никола словно этого и ждал.
– Посидите чуток, – это девочкам, – травничка глотните, а мы сейчас.
Парня мы нашли в полуобморочном состоянии. Жилистый, за версту видно – крепок, не послали б сюда хиляка в одиночку. И все-таки он сломался. Бисер пота покрыл лоб, бледное лицо свела судорога, а в углах губ накипала пена. Блуждающие глаза и равнодушие к нашему явлению ведали мне – не всё так просто. А Никола, похоже, это знал.