Изгнанники, скитальцы и поэты, —
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог...
У птиц — гнездо, у зверя — темный лог,
А посох — нам и нищенства заветы.

Долг не свершен, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрек
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог...
Расплескан мед и песни недопеты.

О, в срывах воль найти, познать себя
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду,

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду —
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

Максимилиан ВОЛОШИН, "Венок сонетов"

Не мог я до конца осмыслить этих строк венка в 14 лет, когда впервые прочёл Волошина, и через 5 лет не смог соответствовать замыслу, выискивая у "серебряных" новых откровений, чтобы положить их на музыку для нашего студенческого ансамбля. Ещё не было циклов Тухманова, а мой цикл на Вознесенского "Дубовый лист виолончельный" ждал своего часа.
А потом была Пугачёва с сонетом Шекспира, который мы уже пробовали годом раньше на совсем другую музыку. Я упёрся в арийские гармонии, а основной наш "композитор" учился в Гнесинке по вокалу и требовал модного фальцетного пения, при том, что имел роскошный баритон. Сонет мы испоганили, но, слава Богу, поняли это сами, а Алла своей экспрессией нас окончательно примирила. И вот тут я снова вспомнил про Волошина, которого горлопанил на музыку гимнов в порогах, когда в очередной раз стрингера звенели возмущенно от моей манеры прохождения чудовищных сливов с гребком там, где приличные люди табанят в четыре лопасти.
Вот там Волошин шёл прекрасно, а понимался - как будто писан был тут, в порогах. Не мог смутить ни посох, потому что это был призыв судьбы, ни обеты, которые предстояло сдержать: только жребий. Который звал к чужим истинам, чтобы прошедшие сквозь тебя, испытавшие твою волю и смирившие твою гордыню, слепящую тебя при свете дня и полярной ночи, открыли они для тебя новый мир, в котором первым актом твоего творения в нём было сотворение себя.
Не знаю уж, как удалось мне донести всё это, не расплескав и не утратив свежести первого впечатления, но Якушин пел этот гимн своим прекрасным баритоном, а когда вдруг взрывался вверх на целую октаву, то, поверьте, то был не фальцет: чистейшее меццо!
Я открыл мир Волошина друзьям моим, Якушин открыл в себе большого и серьёзного музыканта и только басист наш, безголосый виртуоз Юра, впервые пожалел, что не может хоть что-то пискнуть в микрофон. Микрофон и аппаратура у нас, собранная нашими руками студентов лучшего вуза страны в области электроники, позволяли любой бездарный писк превратить во вполне безобидный вокал, но Юра знал цену этому вокалу. Он мог покуражиться на рядовом выступлении, потому что действительно был виртуозом, и ему многое спускалось, но Волошина... Выходит, этот скептик, считавший совершенством в поэзии "Чижик-пыжик", тоже что-то в себе открыл. Как и я...