-...Ты как-то сказал мне очень правильную мысль, ну, процитировал строчку с открытки Лайнуса. "Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой". Почему так?
Начал накрапывать дождь.
- Я думаю, потому, что мы только живем в этом мире, но не меняем его. Хотя нет, не так. Мы ведь зачем-то родились - значит, мы часть какого-то важного плана.
Мы пошли дальше.
Все мы проснулись через одинаковое (принимаем за х) число лет после юности, какое-то склизкие и загрубевшие. Возможность сделать выбор еще есть, но она уже не кажется безграничной. Веселье стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике. Мы как-то незаметно оказались посреди преждевременной осени жизни - никакого тебе янтарного бабьего лета, никаких красот, а сразу - мороз, зима, бесконечный, все не тающий снег.
В глубине души я рвался растопить этот снег, я хотел изменить ход вещей в этом мире. Я не хотел стареть раньше времени.

Гамильтон был абсолютно невозмутим. Издав негромкий печальный вздох, он сказал, глядя на меня сверху вниз:
- Ричард, жизнь - она ведь только на первый взгляд интересная. Очень быстро она приедается. Говорят, у кошки девять жизней, так вот я - крутой котяра - разменял свою девятку подчистую. Героин, конечно, не спасение, но он хотя бы помогает поддержать иллюзию того, что у тебя в жизни есть еще какой-то выбор, что ты можешь что-то изменить. Я старею, быть ни на кого не похожим становится все труднее.
- Жизнь тебе в обузу стала? Подросток-бунтарь нашелся, тоже мне! "Лень одолела, старина". Черт, да это ведь уже далеко не модно, Гамильтон! Отстал ты от жизни, ой как отстал. Жить ему в тягость - нет, вы посмотрите на этого обиженного!
Гамильтон поджал губы; было видно, что он собирается заставить меня заткнуться.
- Прикольно, когда ты, Ричард, строишь из себя ханжу. Прости, если я таким образом разрушил твою систему жизненных ценностей.
- Давно ли тебе жизнь в тягость стала? А, Гамильтон? Все же хорошо. Да нам же никогда раньше не было так хорошо!
Гамильтон издал снисходительное "пфф" и смерил меня таким взглядом, что я вспомнил, как в семь лет думал, будто мама бросит курить, если я спрячу ее сигареты. Он сел на край кровати.
- Ричард, неужели ты не понимаешь? В том, чем мы занимаемся, нет главного - нутра.
- Я...
- Сердцевины нет. Нет ее, и все тут! Взять всех нас - ты присмотрись: ну, есть у нас кое-какие деньжата. Развлекаемся, в гости ходим. Вроде как ничего не боимся...относительно, конечно. Но ведь это и все.
- Но разве?...
Он перебил меня:
- Тс-с-с! По крайней мере, мы с Пэм не пытаемся обмануть себя и принимаем мир таким, какой он есть. И я хочу, чтобы ты нас не дергал. Мы делаем свою работу. Мы платим налоги. Мы даже не забываем про дни рождения знакомых. Так что дай нам остаться такими, какими нам хочется быть.
Он выскользнул из комнаты, оставив меня с мучительным чувством, ноющим ощущением надломившейся дружбы. Я подумал о последних годах, проведенных под крылом Общества Аонимных Алкоголиков, когда целыми неделями голова у меня ныла, как надтреснутая тыква, - все чобы обмануть сомнения, убить время, дождаться чего-то такого, чего, может быть, и не произойдет, убедиться: да, дорогой Рич, есть эта проклятая сердцевина! Я потерял все - после этого разговора в спальне у Гамильтона.

http://diary.ru/~miroslava333/?comments&postid=40494434