Маруся Татарович
Она мне сразу же понравилась – высокая, нарядная и какая-то беспомощная. Бросалась в глаза смесь неуверенности и апломба. Так чаще всего и бывает.
...
Я люблю таких – отпетых, погибающих, беспомощных и нахальных. Я всегда повторял: кто бедствует, тот не грешит…
***
Маруся все думала, чем бы заняться. В Союзе она была интеллигентом широкого профиля. Работать могла где угодно. От министерства культуры до районной газеты.
А здесь? Кино, телевидение, радио, пресса? Всюду, как минимум, нужен английский язык.
Программистом ей быть не хотелось. Медсестрой или няней – тем более. Ее одинаково раздражали цифры, чужие болезни и посторонние дети
***
Нью-Йорк внушал Марусе чувство раздражения и страха. Ей хотелось быть такой же небрежной, уверенной, ловкой, как чернокожие юноши в рваных фуфайках или старухи под зонтиками. Ей хотелось достичь равнодушия к шуму транзисторов и аммиачному зловонию сабвея. Ей хотелось возненавидеть этот город так просто и уверенно, как можно ненавидеть лишь одну себя…
***
– А свобода?
– На фиг мне свобода! Я хочу покоя… И вообще, зачем нужна свобода, когда у меня есть папа?!
Родители
Марусины родители не были карьеристами. Наоборот, они производили впечатление скромных, застенчивых и даже беспомощных людей.
Федор Макарович, например, стеснялся заходить в трамвай и побаивался официантов. Поэтому он ездил в черной горкомовской машине, а еду брал из закрытого распределителя.
Галина Тимофеевна, в свою очередь, боялась крика и не могла уволить плохую работницу. Поэтому увольнениями занимался местком, а Галина Тимофеевна вручала стахановцам награды.
Дима, первый муж
Иногда Маруся уговаривала его.
– Хоть бы ты напился!
Дима отвечал Марусе.
– Пьянство – это добровольное безумие.
Маруся не успокаивалась:
– Хоть бы ты меня приревновал!
Дима четко формулировал:
– Ревновать – это мстить себе за ошибки других…
Разудалов, знаменитый любовник
Постепенно Марусе стали доверять обязанности ведущего. Маруся заказала себе три концертных платья. Научилась грациозно двигаться по сцене. В ее голосе зазвучали чистые пионерские ноты. Маруся стремительно появлялась из-за кулис. Замирала, ослепленная лучами прожекторов. Окидывала первые ряды сияющим взглядом. И наконец выкрикивала:
– У микрофона – лауреат всесоюзного конкурса артистов эстрады – Бронислав Разудалов!
Затем роняла голову, подавленная величием минуты…
***
Временами Маруся испытывала полное отчаяние. Угрожала Разудалову самоубийством. Именно тогда в его репертуаре появился шлягер:
Если ты пойдешь
к реке топиться,
приходи со мной,
со мной проститься!
Эх, я тебя до речки провожу
и поглубже место укажу…
***
На афишах было выведено:
«Песня остается с человеком».
Ниже красовалась фотография мужчины в бархатном зеленом пиджаке. Он был похож на страшно истаскавшегося юношу. Такие лица – наглые, беспечные, решительные – запомнились мне у послевоенных второгодников.
Лора и Фима, американские родственники
Лора в десятый раз спрашивала:
– Зачем ты уехала, да еще с малолетним ребенком?
– Не знаю… Так вышло.
– Понятно, когда уезжают диссиденты, евреи или, например, уголовники…
– У меня было плохое настроение.
– То есть?
– Мне показалось, что все уже было…
Маруся хотела, чтобы ее понимали. Хотя сама она не понимала многого.
– У тебя, действительно, все было – развлечения, поклонники, наряды… А ты вдруг – раз, и уезжаешь.
– Мне сон приснился.
– Например?
– Вроде бы у меня появляются крылья. А дальше – как будто я пролетаю над городом и тушу все электрические лампочки.
– Лампочки? – заинтересовался Фима. – Ясно. По Фрейду – это сексуальная неудовлетворенность. Лампочки символизируют пенис.
– А крылья?
– Крылья, – ответил Фима, – тоже символизируют пенис.
Маруся говорит:
– Я смотрю, ваш Фрейд не хуже Разудалова. Одни гулянки на уме…
Рафаэль, испанец
– Он тебе хоть помогает материально?
– Более или менее. Он вообще-то добрый. Всякое барахло покупает. Особенно для Левки. Испанцы, видно, к маленьким неравнодушны.
– И еще – к блондинкам.
– Уж это точно! Рафа в этом смысле – настоящий пионер!
– Не понял?
– Вроде Павлика Морозова. Всегда готов! Одна мечта: поддать – и в койку! Я иногда думаю, не худо бы его к турбине присоединить! Чтобы энергия такая зря не пропадала…
...Вроде бы учился где-то месяц или два… Короче, не Спиноза. Спрашивает, например, меня: «Откуда ты приехала?» – «Из Ленинграда». – «А, говорит, знаю, это в Польше…» Как-то раз вижу, газету читает. Я даже удивилась – грамотный, и на том спасибо…
... Их здесь целый клан: мамаша, братья, сестры. И все более-менее солидные люди, кроме Рафы. У его маман четыре дома в Бруклине. У одного брата – кар-сервис. У другого – прачечная. А Рафка, в общем-то, не деловой. И деньги его мало беспокоят. Ему лишь бы штаны пореже надевать…
***
– Есть тут один из Черновиц, владелец гаража. Жена по медицинской части. Вместе зарабатывают тысяч шестьдесят. Ты знаешь, как он развлекается по вечерам? Залезет в черный «олдсмобиль» и слушает кассеты Томки Миансаровой. И это – каждый вечер. Я тебе клянусь. Жена на лавочке читает «Панораму» от и до, а Феликс слушает кассеты. Разве это жизнь? Уж лучше полоумный Рафа, чем отечественное быдло.
– Владелец гаража свою жену, я думаю, не избивает.
– Естественно. Не хочет прикасаться лишний раз…
***
– Вдруг он к тебе полезет драться? Если что, ты дай ему как следует.
– Ого, – говорю, – вот это интересно! Я-то здесь при чем? Он что, вообще здоровый?
– Как горилла. Видишь эту лампу?
Я увидел лампочку, свисающую на перекрученном шнуре.
– Ну?
– Он ее вечно задевает, – сказала Муся.
– Подумаешь, – говорю, – я тоже задеваю.
– Ты головой, а он плечом…
***
Я с некоторым облегчением вздохнул. Мужчина явно выглядел не хищником, а жертвой. На лице его застыло выражение страха, горечи и укоризны. В комнате запахло йодом.
– Полюбуйся-ка на это чучело, – сказала Муся.
Увидев меня, Рафа несколько приободрился и заговорил:
– Она меня избила, сэр! За что?.. Сначала она била меня вешалкой. Но вешалка сломалась. Потом она стала бить меня зонтиком. Но и зонтик тоже сломался. После этого она схватила теннисную ракетку. Но и ракетка через какое-то время сломалась. Тогда она укусила меня. Причем моими собственными зубами. Зубами, которые она вставила на мои деньги. Разве это справедливо?..
Рафа скорбно продолжал:
– Я обратился в госпиталь, пошел к хирургу. Хирург решил, что я был в лапах террористов. Я ответил: «Доктор! Террористы не кусаются! Я был у русской женщины…»
***
Маруся говорила Рафаэлю:
– Ты посмотри на Серджио. Он – выдающийся писатель. Естественно, что у него проблемы в смысле денег… А ты? Ведь ты же – зиро, ноль! Так хоть бы зарабатывал как следует!..
В ответ на это Рафаэль беззлобно повторял:
– О, факен Раша! Крейзи рашен вумен!..
Я твердил Марусе:
– Он мне нравится. Оставь его в покое. К тому же от него есть прок. Смотри, как ты заговорила по-английски.
Маруся отвечала:
– Для того язык и выучила, чтобы ругать его последними словами…
***
Тем сильнее я был поражен, узнав, что Рафаэль – марксист. До этого я был уверен, что вожделение и политика – несовместимы.
Но Рафаэль воскликнул:
– Я уважаю русских. Это замечательные люди. Они вроде поляков, только говорят на идиш. Я уважаю их за то, что русские добились справедливости. Экспроприировали деньги у миллионеров и раздали бедным. Теперь миллионеры целый день работают, а бедняки командуют и выпивают. Это справедливо. Октябрьскую революцию возглавил знаменитый партизан – Толстой. Впоследствии он написал «Архипелаг ГУЛАГ»…
... В Америке нет справедливости. Миллионерам достаются кинозвезды, а беднякам – фабричные работницы. Так где же справедливость? Все должно быть общее. Автомобили, деньги, женщины… Революция в Америке произойдет не очень скоро. Здесь слишком много богачей и полицейских. Однако в будущем ее, я думаю, не избежать. Врачей и адвокатов мы заставим целый день трудиться. А простые люди будут слушать джаз, курить марихуану и ухаживать за женщинами.
***
Маруся говорила:
– Шел бы ты работать, как все люди.
Рафа твердо возражал:
– Пускай работают дантисты, богачи и адвокаты.
***
Люди расступились. Мы увидели заплаканного Левушку с игрушечной гранатой в кулаке. Его колени были в ссадинах. Других увечий я не обнаружил.
– Значит, это ваш? – спросил довольно хмуро полицейский.
Маруся подхватила Леву на руки.
Один в толпе сказал:
– Легко отделался.
Второй добавил:
– Надо отдавать таких родителей под суд.
Тут подоспели новые зеваки:
– Что случилось?
– Выпал из машины…
– Хорошо, что не из самолета…
Мы направлялись к дому. Рафаэль держался в отдалении. Потом вдруг говорит:
– Мне кажется, что это дело следует отпраздновать!..
Он сделал шаг по направлению к двери ресторана «Лотос».
И лишь тогда Маруся наградила его звонкой, оглушительной пощечиной. Раздался звук, как будто тысячи поклонников, допустим, Адриано Челентано одновременно хлопнули в ладоши.
Рафа даже глазом не повел. Он только поднял руки и сказал:
– Сдаюсь…
***
Маруся с Левушкой решительно проходят вдоль окна. Их будущее – там, за поворотом, в равнодушной суете нью-йоркских улиц. Прошлое глядит им вслед, расплачиваясь с официанткой.
Прошлое застыло в нерешительности. Хочет их догнать. Шагает к двери. Топчется на месте.
Есть и некто третий в этой драме. За Марусей крадучись упорно следует невыспавшийся Рафаэль.
Ночной звонок смутил его и растревожил. Он боится, что проклятый русский украдет его любовь.
Он выследил Марусю. Ехал с ней в метро, закрывшись «Таймсом». Прятался за кузовом грузовика. Теперь он следует за ней упругим шагом мстители, хозяина, ревнивца.
Черные очки его хранят весь жар манхеттенского полдня. Шляпа – тверже раскаленной крыши. Терракотовые скулы неподвижны, как борта автомашин.
Вот Рафаэль идет под окнами кафе. Встречается глазами с Разудаловым и думает при этом:
«Революция покончит навсегда с врачами, адвокатами и знаменитостями…»
Разудалое, в свою очередь, беззвучно произносит:
«Ну и рожа!»
Добавляя про себя:
«Оскал капитализма!..»
Муся с Левушкой прошли вдоль овощного ряда. Чуть замедлили шаги у магазина «Стейшенери». Повернули к станции метро.
За Мусей с неотступностью кошмара двигался безумный Рафаэль. Очки и шляпа придавали ему вид кинозлодея. Локти утюгами раздвигали шумную толпу. В нем сочетались хладнокровие кинжала и горячность пистолета.
Лоло, попугай
Рафаэль дождался тишины и опрокинул содержимое пакета в кресло. Оттуда выпал, с треском расправляя крылья, большой зеленый попугай.
– О Господи, – сказала Муся, – это еще что такое?!
Рафа торжествующе обвел глазами публику:
– Его зовут Лоло! Я уплатил за него триста долларов!.. Ты рада?
– Кошмар! – сказала Муся.
– А точнее – двести шестьдесят. Он стоил триста, но я купил его за двести шестьдесят Плюс такси…
...Лоло был ростом с курицу. Он был зеленый, с рыжим хохолком, оранжевыми пейсами и черным ястребиным клювом. Его семитский профиль выражал негодование. Склонив немного голову, он двигался вразвалку, часто расправляя крылья.
...Мы общими усилиями загнали попугая в шкаф. Лоло был недоволен. Он бранился, как советский неопохмелившийся разнорабочий.
***
Она заплакала, и я совсем перепугался.
– Муська, – говорю ей, – успокойся! Что такое? Все на свете поправимо…
А она рыдает и не может говорить. Хотя такие, как Маруся, плачут раз в сто лет. И то притворно…
Наконец сквозь плач донесся возглас безграничного отчаяния:
– Лоло!
– О, Боже. Что с ним?
Муся (четко и раздельно, преодолевая немоту свершившегося горя):
– У-ле-тел!..
Как выяснилось, мерзкий попугай сломал очередную клетку. Опрокинул вазу с гладиолусами. В спальне разбросал Марусину косметику. На кухне съел ванильное печенье.
Под конец наведался в сортир, где увидал раскрытое окно. И был таков.
Что им руководило? Ощущение вины? Любовь к свободе? Жажда приключений? Неизвестно…
Соседи-эмигранты
Хозяин магазина «Днепр» Пивоваров
Трудился Зяма чуть ли не круглые сутки. Это было редкостное единение мечты с действительностью. Поразительная адекватность желаний и возможностей. Недосягаемое тождество усилий и результатов…
Зяма кажется мне абсолютно счастливым человеком. Продовольствие – его стихия. Его биологическая среда.
Зяма соответствует деликатесной лавке, как Наполеон – Аустерлицу. Среди деликатесов Зяма так же органичен, как Моцарт на премьере «Волшебной флейты».
Публицист Зарецкий
Всеми силами он боролся за демократию. Он говорил:
– Демократию надо внедрять любыми средствами. Вплоть до атомной бомбы!
...
Зарецкий был профессиональным разрушителем. Инстинкт разрушения приобретал в нем масштабы творческой страсти.
...
Зарецкий любил культуру и женщин. Культура была для него источником заработка, а женщины – предметом вдохновения. То есть культурой он занимался из прагматических соображений, а женщинами – бескорыстно. Идея бескорыстия подчеркивалась явным сексуальным неуспехом.
Дело в том, что Зарецкого раздирали противоречивые страсти. Он добивался женщин, но при этом всячески их унижал. Его изысканные комплименты перемежались оскорблениями. Шаловливые заигрывания уступали место взволнованным нравственным проповедям. Зарецкий горячо взывал к морали, тотчас же побуждая ее нарушить. Кроме того он был немолод. Самолеты называл аэропланами, как до войны…
Торговец недвижимостью и баловень судьбы Лернер
– Вы режиссер? – спросил американец.
– Не думаю, – ответил Лернер.
– То есть?
– За последний год я страшно деградировал.
– Но, говорят, вы были режиссером?
– Был. Вернее, числился. Меня тарифицировали в шестьдесят седьмом году. А до этого я работал помощником.
– Помощником режиссера?
– Да. Это который бегает за водкой.
– Говорят, вы были талантливым режиссером?
– Талантливым? Впервые слышу. То, что я делал, меня не удовлетворяло…
– О'кей! Я занимаюсь экранизациями классики.
– По-моему, все экранизации – дерьмо!
– Это комплимент?
– Я хотел сказать, что предпочел бы оригинальную тему.
– Например?
– Что-нибудь о природе…
Тут между собеседниками возникла пропасть. И увеличивалась в дальнейшем с каждой минутой. Янки говорил:
– Природа не окупается!
Лернер возражал:
– Искусство не продается!..
Таксист Баранов
– Я зарабатываю долларов семьсот в неделю. Двести из них систематически пропиваю. Хотите, буду отдавать вам сотню. Просто так. Мне это даже выгодно. Пить буду меньше.
– Это неудобно, – сказала Маруся.
– Чего тут неудобного, – удивился Баранов, – деньги есть… И не подумайте худого. Женщины меня давно уже не интересуют. Лет двадцать пять назад я колебался между женщинами и алкоголем. С этим покончено. В упорной борьбе победил алкоголь.
Маруся и эмигрантская общественность
Сначала Муся нервничала, а затем привыкла. Америка – богатая страна. Кому-то надо жить в этой стране без огорчений и забот?!..
Вот так они и жили.
Общество могло простить им что угодно: тунеядство, вымогательство, наркотики. Короче – все, за исключением беспечности.
Косая Фрида возмущалась:
– Так и я ведь заведу себе какого-нибудь Чиполлино!..
Наши интеллектуалы высказались следующим образом. Зарецкий говорил:
– Взгляните-ка на этого латиноамериканца. На его суставы и ушные раковины. Перед нами характерный тип латентно-дискурсоидного моносексопата. А теперь взгляните на Марию Федоровну. На ее живот и тазовые кости. Это же типичный случай релевантно-мифизированного полисексуалитета… Короче говоря, они не пара…
Лемкус опускал глаза:
– Бог есть любовь!..
Правозащитник Караваев восклицал, жестикулируя:
– Безнравственно и стыдно предаваться адюльтеру, когда вся хельсинкская группа за решеткой! Ему печально вторил издатель Друкер:
– Отдаться человеку, который путает Толстого с Достоевским!.. Я лично этого не понимаю…
Аркаша Лернер с некоторой грустью повторял:
– Красивых баб всегда уводят наглые грузины… Что?.. Испанец?.. Это, в принципе, одно и то же…
Владелец магазина Зяма Пивоваров рассуждал, как настоящий бизнесмен:
– Не пропадать же дефицитному товару…
Евсей Рубинчик, будучи в душе художником, отметил:
– Смотрятся они неплохо. Хотелось бы мне их запечатлеть форматом восемь на двенадцать…
Баранов, Еселевский и Перцович ограничились довольно легкомысленными шутками. Перцович, в частности, сказал Марусе:
– Ты, Мусенька, друзей не забывай. Ты, если будешь замуж выходить, усынови меня. А то уже нет сил крутить баранку в шестьдесят четыре года…
...
В июле Муся отмечала день рождения. Собралось у нее двенадцать человек гостей.
Во-первых, родственники – Фима с Лорой. Далее, Зарецкий – что-то вроде свадебного генерала. Лернер – в роли тамады. Рубинчик – представитель наших деловых кругов. Издатель Друкер – воплощение культуры. Пивоваров, без которого такие вечеринки не обходятся. Баранов, Еселевский и Перцович – в качестве народа. Караваев – олицетворяющий районное инакомыслие. И наконец, Григорий Лемкус, заявившийся без приглашения, но с детьми.
Зарецкий подарил Марусе тронутую увяданием розу. Лернер – дюжину шампанского. Владелец «Русской книги» Друкер – том арабских непристойных сказок. Караваев – фотографию Белоцерковского с автографом: «Терпимость – наше грозное оружие!» Рубинчик преподнес ей мани-ордер на загадочную сумму – тридцать восемь долларов и шестьдесят четыре цента. Родственники Фима с Лорой – вентилятор. Пивоваров – целую телегу всякого добра из собственного магазина. Баранов, Еселевский и Перцович сообща купили Мусе новый телевизор. Лемкус одарил ее своим благословением. А мы с женой отделались банальной кофеваркой.
... Решили подождать. Хотя Аркаша Лернер все глядел на заливное. Да и остальные проявляли легкую нервозность. В частности, Рубинчик говорил:
– И все-таки зимой намного лучше кушается. Летом тоже, в общем, кушается, но похуже…
В ответ на это Аркаша Лернер хмуро произнес:
– Я полагаю, глупо ждать зимы!
И осторожно взял маслину с блюда.
– Ну, тогда садитесь, – пригласила Муся.
Гости с шумом начали рассаживаться.
– Я поближе к вам, Мария Федоровна, – сказал Зарецкий.
– А я поближе к семге, – отозвался Лернер.
***
К дому Муси Татарович подъезжали вереницы легковых автомашин. Приятно щелкали замки вместительных багажников. Оттуда извлекались свертки, ящики, корзины в разноцветной упаковке, перевязанные лентами.
Баранов, Еселевский и Перцович, не снимая ярких галстуков, орудовали дружно молотками. Собирали на широком тротуаре привезенную частями белую двуспальную кровать.
Евсей Рубинчик нес, шатаясь, клетку из сварного чугуна. Она предназначалась для Лоло, хотя в ней мог бы уместиться Рафаэль.
Аркаша Лернер шел к Марусе налегке. Он ей принес билет нью-йоркской лотереи, купленный за доллар. А разыгрывалось в этот день четыре миллиона с небольшим.
Владелец магазина «Днепр» фантазией не обладал. Он снова прикатил Марусе целую телегу всяческих деликатесов. Но сама телега в этот раз была из мельхиора.
Друкер ограничился ста восемнадцатью томами «Мировой библиотеки приключений и фантастики».
Григорий Лемкус вынул из багажника квадратный полированный футляр. В нем помещалась кипарисовая лютня с инкрустациями. Лемкус пояснил, вручая Мусе инструмент:
– Облагораживает душу!
Чек он сохранил, загадочно при этом высказавшись:
– Таксдидактибл…
Всех удивил правозащитник Караваев. Он явился неопохмелившийся и мрачный. Захотел устроить в честь Маруси Татарович небольшое личное самосожжение. Буквально возле Мусиного лифта.
Караваева успели потушить французским бренди «Люамель». Зеленый синтетический пиджак его, как выяснилось, был огнеупорным.
Караваев понемногу успокоился и вежливо спросил:
– Нельзя ли потушить меня внутри?
Ему был выдан дополнительный стакан того же «Люамеля»…
Всех растрогал публицист Натан Зарецкий. Подарил Марусе ценный, уникальный сувенир. А именно – конспиративную записку диссидента Шафаревича, написанную собственной рукой. Она гласила:
«Вряд ли».
И размашистая подпись:
«Шафаревич. Двадцать первое апреля шестьдесят седьмого года…»
О чувствах и отношениях
Пороки его заключались в отсутствии недостатков. Ведь недостатки, как известно, привлекают больше, чем достоинства. Или, как минимум, вызывают более сильные чувства.
***
Нет, как известно, равенства в браке. Преимущество всегда на стороне того, кто меньше любит.
***
Разумеется, не все ее подруги жили хорошо. Некоторые изменяли своим мужьям. Некоторые грубо ими помыкали. Многие сами терпели измены. Но при этом – они были замужем. Само наличие мужа делало их полноценными в глазах окружающих.
Муж был совершенно необходим. Его следовало иметь хотя бы в качестве предмета ненависти.
***
Удовольствия неизбежно порождали чувство вины. Бескорыстные поступки вознаграждались унижениями. Получался замкнутый круг…
В чем источник радости? Как избежать разочарований? Можно ли наслаждаться без раскаяния?
***
У наших женщин философия такая:
«Если ты одна с ребенком, без копейки денег – не гордись. Веди себя немного поскромнее».
Они считали, что в Марусином тяжелом положении необходимо быть усталой, жалкой и зависимой. Еще лучше – больной, с расстроенными нервами. Тогда бы наши женщины ей посочувствовали. И даже, я не сомневаюсь, помогли бы.
А так? Раз слишком гордая, то пусть сама выкручивается… В общем:
«Хочешь, чтоб я тебя жалела? Дай сначала насладиться твоим унижением!»
***
В августе у Муси началась депрессия. Причины, как это обычно и бывает, выглядели мелкими. Известно, что по-настоящему страдают люди только от досадных мелочей.
О себе
Чужое неблагополучие меня, конечно, беспокоило. Однако в меньшей степени, чем раньше. Так оно с людьми и происходит.
Я все чаще повторял:
«Достойный человек в мои года принадлежит не обществу, а Богу и семье…»
***
Все нормально. Я такие вещи знаю по себе. Бывает, жизнь не ладится: долги, короста многодневного похмелья, страх и ужас. Творческий застой. Очередная рукопись в издательстве лежит который год. Дурацкие рецензии в журналах. Зубы явно требуют ремонта. Дочке нездоровится. Жена грозит разводом. Лучший друг в тюрьме. Короче, все не так.
И вдруг заклинит, скажем, молнию на брюках. Или же, к примеру, раздражение на морде от бритья. И ты всерьез уверен – если бы не эта пакостная молния! Ах, если бы не эти отвратительные пятна! Жил бы я и радовался! Ладно…
***
Да, я связан. Но куда серьезней то, что я люблю мои вериги, путы, цепи, хомуты, оглобли или шпоры. Всей душой…
Отвлеченно
Вообще я уверен, что нищета и богатство – качества прирожденные. Такие же, например, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух. Один рождается нищим, другой – богатым. И деньги тут фактически ни при чем.
Можно быть нищим с деньгами. И – соответственно – принцем без единой копейки.
***
Есть данные, гарантирующие любому человеку стремительное номенклатурное восхождение. Для этого надо обладать четырьмя примитивными качествами. Надо быть русским, партийным, способным и трезвым. Причем необходима именно совокупность всех этих качеств. Отсутствие любого из них делает всю комбинацию совершенно бессмысленной.
Русский, партийный, способный алкаш – не годится. Русский, партийный и трезвый дурак – фигура отживающая. Беспартийный при всех остальных замечательных качествах – не внушает доверия. И наконец, трезвый, способный еврей-коммунист – это даже меня раздражает.
***
Конечно, невинных людей расстреливали. И все же расстрел одного шел на пользу многим другим. Расстрел какого-нибудь маршала гарантировал повышение десяти его сослуживцам. На освободившееся место выдвигали генерала. Должность этого генерала занимал полковник. Полковника замещал майор. Соответственно повышали в званиях капитанов и лейтенантов.
Расстрел одного министра вызывал десяток служебных перемещений. Причем направленных исключительно вверх.
***
Всем, у кого было счастливое детство, необходимо почаще задумываться о расплате. Почаще задавать себе вопрос – а чем я буду расплачиваться?
