– Ну что, монашка, великая затворница от науки метаистории – необидно цепляю я Веру, – не дают старцы в скит уйти, не напугала?! А как начала, жуть!
Волоокая пифия смущённо улыбается, а я поддерживаю её:
– Не желают Старейшины наперёд заглядывать. Хоть это у них в крови. И то: с чего им, мудрым, Вышнего тревожить, коли ни второго пришествия, ни конца света не видать?! А твои страшилки – и тут они правы – ощущения, а им факты подавай. Не Большой Путь, исчисленный до шестого знака после запятой, а его величество факт. Только вот подзабыли они, что в истории, как и в реальной жизни, большая часть всех событий – от ощущения. Случилось событие – имеем факт, нет – так и осталось ощущение…несбывшегося.
– Но иметь факт мало, его ещё понять надо, оценить, а не толковать сразу. Ты предложила метод, опасный с их точки зрения тем, что его можно использовать для оценки другого знания. Потому что он сам знание. Раз так, надо закрывать, пока не разобрались в природе этого знания: тут ты умничка и права безусловно. Но закрывать-то надо ме-е-етод! А не себя, как это пытаешься сделать ты! Закрывать для широкого пользователя, а не загонять в универсум. И уж никак не оставлять без пристального внимания. У тебя есть иные соображения? Или по-прежнему только ощущения.
– Есть. Я боюсь.
Хохот вокруг и снова её тихий голос.
– Зря веселитесь. Если первые приближения при очевидном дефиците информации позволяют такое,…то что же будет дальше?!
– Ничего. Абсолютно ничего.
Я солиден и мудр.
– Ты получила новое знание – частичку. И ещё методику. Никто не сделал бы лучше, потому что ты сразу поняла суть: можно использовать уже полученное здесь для иного. Но иное надо искать…и ты мучила себя, закрываясь от себя и от нас. Это удача, что задача попала к тебе. Сто процентное попадание в десятку. Представьте, только предствьте на минутку.
Я обращаюсь теперь ко всему собору.
– Былина, камень известный, витязь. «Налево пойдёшь…», ну и так далее.
– Не так в истории. Камень здесь ты. Самое трудное в такой ипостаси, иметь дело с малыми вероятностями: личность или историческая флуктуация. Этому тебе, – я вновь обратился к шемаханской, – ныне предстоит учиться самой, отрабатывая каждый такой перекрёсток, как единственный. Как кризис, которого на самом деле, скорее всего нет. Теперь ты поняла, что тебе предстоит? А ведь надо, Верунчик…
Я глажу её роскошные волосы, перебираю тихонько меж пальцев тяжкие пряди и она доверчиво и беззащитно пристраивает свою умненькую головку у меня на плече.
Мы сидим в либерее. Сверху льётся мягкая лазурь, в которую я вдохновенно вплёл изумительное творение Господа – солнечную паутинку, сотканную из отблесков напитанных медвяным ароматом свечей в массивных золотых канделябрах, как бы подчёркивая важность и торжественность момента. Я давно готовил этот разговор и теперь только жду подходящий момент. И умница Ната первая учуяла это. Она внимательно посмотрела на меня, потом наново оценила все события дня и жёстко подвела итог.
– Очень хорошо, впечатляет.
Яду в её словах хватило бы на целое ущелье змей.
– Пора бы поведать: зачем мы здесь.
– Ты о чём?
До второй царевны тоже начинает что-то доходить. Чай получше иных чувствуют они своего мил дружочка. – Ты хочешь сказать…
– Именно. Да ты на него посмотри. Жмурится как кот – позабавился. Ведь так, мучитель?!
– Ах, сколько пафоса, прямо матерь скорбящая! А кто час назад как чёртик из коробочки выпрыгнул в эту медвяную благость? Глаза сияют и уши торчком – обвели, мол, дружочка, вот какие умненькие! А ум, он ведь лукавству не родня и служит другому. Чтоб тебя не заблудили сами мы или наши заблуждения. Притом, что действительно умненькие.
– Ну, Сеня ладно. Где Наташка – там черти ворожат.
Я обвёл враз притихший собор внимательным взглядом.
– Вера, ты же чувствуешь, что не строит где-то, тогда к чему такие крайности. Истина с краю быть никак не может: истина с краю – катахреза.
– Наши Ковалевские такой эффект зацепили…и прячут голову как страусы. Глюки де пошли, заработались. Идея, видите ли, им кажется недостаточно сумасшедшей. Креститься надо, коли что кажется! Достаточно бредовая идея, чтобы не только профессора доконать,…но и верной быть.
– А тут Лада ваша любимая бережёт меня, Великого и Ужасного, от всех этих несообразностей. Как будто от себя можно уберечь.
– И потом...
Я собираюсь внутренне, соизмеряя удар, но по тону моему все уже догадались: вот сейчас и начинается то главное, ради чего я презрел все условности ложного милосердия. Уткнув их носом в собственный блуд ума и накормив собственной кашей. Их же салом – по мусалам!
– Где несообразности?! Если у всех сразу – это уже закономерность! Её только понять надо, вот и начнём. На то мы и собор.
– Прямо сейчас?!
Сеня, похоже, не совсем въехал. Ну, Натка! Совсем задурила мага. А Ната как чувствует (впрочем, почему как?!) и спускает дважды Мастера на грешную землю. Довольно жёстко.
– Объясняю для бестолковых. Пока мы тут строили хаханьки над нашим простоватым Учителем, он со всей прелестью своей простоты выволок нас, как нашкодивших котят сюда…
– Но ведь это мы,– Мороз ещё не до конца в теме, – его сюда...
– …разбираться, – безжалостно продолжает Ната.
– И теперь мы будем как в былые времена…или мы уже подзабыли иные времена, получив по браслету от Рода и куче похвал от сородичей?!
– Да что разбираться-то! – хорохорится Сеня, полагая, что их с Натой успехи на Тропах староверов налицо.
– Ну и дуб же ты, Василий Иванович, – цитирует Ната раздражённо бородатый анекдот.
– Ну зачем так?
Я теперь сама забота, матерь над дитёй, тогько что не агукаю.
– Человек только что с Троп, отвык поди. Как там, на Тропах боярских?
– Нормально.
Мороз, чувствуя подвох, смиряет тон. Поздно.
– Байки от староверов хорошо в мир идут? Мужи учёные в восторге, небось?
– Ты о чём?
Сеня, наконец, очнулся.
Хочешь сказать, что Тропы…тоже не те Тропы?!
– Это ты хочешь.
У Сени в глазах отчаянная надежда, но я гашу её лаконичным резюме.
– А я уже сказал.
Звенящая тишина и звенящий голос Наты.
– Ты доволен?!!