Лада…В какой миг бурной жизни класса появилась среди них «девочка с голубыми волосами» в сопровождении Мороза. Или она сопровождала его? Это были странные отношения. Её внимания искали старшеклассники в коже и на «Явах», местный «король» заявил свои претензии на неё и сдался только после бурного объяснения с целым классом – нашим классом, хоть были и постарше. А она тихо приходила и так же тихо исчезала, сначала только с Сеней, а потом и сама по себе. Красота, даже холодная, несет в себе загадку, а Лада была девочка красоты тонкой, почти фарфоровой и такой же безжизненной. Что скрывали эти кукольные черты: чистоту, порок или просто глупость? Ни Сене, ни тем более, мне, чья свита по части загадок была вне конкурса, недосуг было озаботиться мыслью: что делает эта куколка рядом с ними и в то же время как бы сама по себе.
Но вот актовый зал заполнился трубным гласом. Сеня и я выдували гаммы и «работали верха» на подступах к третьей октаве. Пока на губе не образуется мозоль, играли всё подряд, а родовая память частенько подсовывала арийские гармонии. Лада вдруг оживилась, на щеках даже во время диких какофоний проступал румянец, а простенькие пьески и фуги слушала, замирая. И опять это прошло мимо внимания конкурсантов – а зря. Болельщики множились, причем часть их оттянул Жорик с аккордеоном. Экзотика инструмента в сочетании с тем, что играл на нём талантливый юный физик, наделали шуму в среде физиков и лириков. А его зачинщики только перемигивались и ещё считали «своих», испытывая друг к другу всё большую приязнь.
По озвученным правилам игралась сначала классика, затем свободная вариация, а двое финалистов могли позволить себе всё, вплоть до собственных сочинений. Жюри сложилось из преподавателей училища имени Гнесиных и двух музыкальных школ района. Мороз готовил программу на даче, я играл на берегу Дона, где в наплывающем вечернем тумане «Великаны и гномы» Броневицкого звучали загадкой. «Поэму экстаза» Скрябина и Броневицкого я выбрал сразу, а с другими вещами долго не мог определиться, пока не остановился на гимне ариев и «Князе Игоре» Бородина, переложив их с учётом одноголосья трубы.
Всё было готово, лицей снова был на слуху. Ну, а что Лада? Как-то совсем невзначай выяснилось, что её мать не только профессор Питерской консерватории, но и много гастролирует, играя на органе и фортепиано исключительно старых мастеров, часто мало исполняемых. Лада играла с четырёх лет под руководством мамы, пока та не сбежала в Питер к матери от зануды первой скрипки драмтеатра. Зануда, к тому же отчим, запил и тихо скатился лабать за выпивку и угощенье. Лада жила у тётки, где и продолжала занятия музыкой: сестрички учились ещё у Гиллельса.
Сюрприз: куколка в безукоризненной школьной форме и белых гольфах, опрятная и холодная, могла часами сидеть в зале у рояля нечесаная, в спущенном чулке, подтянув голую коленку к подбородку, изредка трогая клавиши. И, склонив набок головку, слушать таящие в пустоте звуки. Заставшая её такой Вера опешила и, незамеченная, была уведена тёткой к чаю и сей грустной повести, а через час Лада как ни в чем не бывало, слушала предложение Веры поучаствовать в конкурсе. Она была опрятна, холодна и, ни секунды не размышляя, отказалась с весьма странной мотивацией.
– Ты не ведаешь, что предлагаешь, а ещё Сеню любишь.
Ошалевшая Вера так и не поняла: то ли не хочет Лада отнимать (десять лет, да на фортепиано!) победу у бойцов, то ли Сеню не хочет подставлять своим участием. Однако, Сене, и только ему, всё рассказала, а по его просьбе повторила при мне. Я тогда не очень понял, как это касается меня, но Мороз пообещал:
– Тебе ещё предстоит принимать решения за других, светлейший, боюсь – это именно из таких.
– Спасибо, что глаза дураку раскрыл, достойнейший, а то так бы и помер в неведении.
Славными обменялись шпильками накануне конкурса, но кое-что я всё же взял на заметку. Не тот человек Мороз, чтоб по пустому волну гнать: что-то он, несомненно знал или чуял, а у таких предчувствие знанию равно. Оно и не обмануло...