НЕСЧАСТНЫЙ АВТОР СТАТЬИ НЕ ПОНИМАЕТ

=========  что такое поэзия =========

гений и злодейство две вещи не совместные - Пушкин

 

" на тезис русского поэта Пушкина о несовместности гения и злодейства французский поэт Бодлер дал диаметрально противоположный ответ"

 

пишет автор статьи и не понимает

что вынес приговор и поэту и своей статье

 

величайший поэт и мыслитель Пушкин 

дал не тезис - а формулу... на века...

 

и если Бодлер считал 

что гений и злодейство совместимы

- то он во-первых не поэт

а во-вторых не мыслитель

и в-третьих просто просто пустое место

 

суть поэзии нести свет и добро

- укреплять человека к жизни

 

это хорошо видно на народных поговорках

(кратчайшей поэзии)

 

увы... нельзя одной рукой творить зло 

а другой добро

 

деяния формируют человека 

или по пути истины

или по пути ошибок и гибели

 

 

 

 

-=-

___________ написано по поводу _______________

 

200 лет со дня рождения Шарля Бодлера 

 

«Один из величайших поэтов XIX века и, во всяком случае, наиболее своеобразный», — писал о Шарле Бодлере Николай Гумилев, сам не последний чин в поэтической табели о рангах. При жизни — недолгой, как у всех истинных поэтов, — его мучили нищета, скандалы и тяжелая, позорная, неизлечимая тогда болезнь. Его главная поэтическая книга была под частичным запретом на родине почти столетие, но влияние его на поэзию — и французскую, и мировую — оказалось и остается огромным. 

Мать, всё еще молодая женщина, вскоре вышла замуж за полковника Жака Опика, впоследствии — генерала и посланника Франции при нескольких европейских дворах. Отчима мальчик почти открыто ненавидел, ревнуя к матери. Страдавшего припадками «черной меланхолии» Шарля отдали учиться в пансион, а в 14 лет он перешел в Лионский Королевский колледж. Учился он довольно плохо, хотя один из одноклассников потом описывал его как «наиболее изысканного и утонченного из всех соучеников».

 

 

 

Безумье, скаредность, и алчность, и разврат

 

 

И душу нам гнетут, и тело разъедают;

Нас угрызения, как пытка, услаждают,

Как насекомые, и жалят, и язвят.

Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;

За все сторицею себе воздать спеша,

Опять путем греха, смеясь, скользит душа,

Слезами трусости омыв свой путь позорный.

 

В 1846 году Бодлер знакомится с творчеством Эдгара По. По увлёк Бодлера настолько, что изучению американского писателя и переводу его произведений на французский язык Бодлер посвятил в общей сложности 17 лет. Они — явные родственные души.

Бодлер лихорадочно пытался заработать на самых смелых (и всегда кончавшихся крахом) финансовых проектах. Писал он спорадически, в 1848 принял участие в революции, но к политике быстро охладел. Большую часть времени теперь у него занимали попытки укрыться от бесчисленных кредиторов. Несмотря на определенную известность как критика, которую ему принесли сборники «Салон 1845 года» и «Салон 1846 года», литература не давала надежды разбогатеть. Стихи, которые он писал в 1840-е и 1850-е, впоследствии вошли в сборник, принесший ему при жизни славу, скандал — и очередные финансовые затруднения.

Первое издание «Цветов» вышло в свет в июне 1857 года — а уже 7 июля начался суд по обвинению автора и его издателя в богохульстве и нарушении норм морали. 20 августа оба были приговорены к штрафу, а шесть самых «непристойных» стихотворений — к удалению из книги (запрет был снят лишь в 1949 году). Бодлеру пришлось обратиться к императрице Евгении, известной покровительством искусству, чтобы размер наказания был снижен с непосильных для него 300 франков до 50.

 

 

 

О муза бедная! В рассветной, тусклой мгле

 

 

В твоих зрачках кишат полночные виденья;

Безгласность ужаса, безумий дуновенья

Свой след означили на мертвенном челе.

Иль розовый лютен, суккуб зеленоватый

Излили в грудь твою и страсть, и страх из урн?

Иль мощною рукой в таинственный Минтурн

Насильно погрузил твой дух кошмар проклятый?

 

Бодлер в одночасье стал знаменит — хотя прочитать его запретные стихи теперь могли лишь немногие счастливцы, успевшие купить сборник, — но оставался по-прежнему беден. Болезнь его прогрессировала, он начал много пить, принимал опиум и гашиш (о последнем Бодлер написал целую книгу, «Искусственный рай»), вновь ввязывался в различные сомнительные предприятия, обещавшие скорое обогащение.

Поэтам и художникам искони было свойственно создавать «школы» — если не самим, то за них это никогда не уставали и не устают делать критики. Однако в случае с Бодлером говорить о «школе» или «движении» невозможно — его изможденная, измученная фигура продолжает одиноко возвышаться недостижимым пиком в богатом вершинами литературном ландшафте позапрошлого столетия.

Несомненно, он повлиял на Верлена и Малларме, на русских символистов и американских битников, даже на поэтику рок-н-ролла и эстетику сюрреалистического кинематографа — в известном смысле Бодлер растворен в современной культуре, во всех ее инкарнациях, от «высоколобой» до примитивно-популярной. И дело тут не в «цинизме» и «непристойности» его стихов — его современник и соотечественник Лотреамон позволял себе и большее, что уж говорить о тех, кто шел после.

 

 

 

Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета,

 

 

Вдыхаю аромат твоих нагих грудей,

Я вижу пред собой прибрежия морей,

Залитых яркостью однообразной света;

Ленивый остров, где природой всем даны

Деревья странные с мясистыми плодами;

Мужчин с могучими и стройными телами

И женщин, чьи глаза беспечностью полны.

 

Дело, пожалуй, в ином. Бодлер первым понял, что творец может отделять себя от творчества — но при этом создавать художественное высказывание из собственной жизни. То, что жизнь самого Бодлера оказалась столь трагична, лишь добавила искуса последователям. Как писал в своей известной статье Николай Гумилев

«к искусству творить стихи прибавилось искусство творить свой поэтический облик, слагающийся из суммы надевавшихся поэтом масок. Их число и разнообразие указывает на значительность поэта, их подобранность — на его совершенство. Бодлер является перед нами и значительным, и совершенным. Он верит настолько горячо, что не может удерживаться от богохульства, истинный аристократ духа, он видит своих равных во всех обиженных жизнью, для него, знающего ослепительные вспышки красоты, уже не отвратительно никакое безобразье, весь позор повседневных городских пейзажей у него озарен воспоминаньями о иных сказочных странах».

Поэт — и художник в самом широком смысле — получил самодостаточную роль. Возможно, именно в этом и заключался истинный смысл названия — на тезис русского поэта Пушкина о несовместности гения и злодейства французский поэт Бодлер дал диаметрально противоположный ответ. Отныне европейская культура перестала бояться Зла — напротив, его стало можно и должно искать, чтобы обнаружить и в нем скрытую таинственную красоту.

iz.ru›1147330/vladislav-krylov…kak-sharl-bodler…

 

Творчество юбиляра «намертво» встроено в ряд: Виктор Гюго—Теофиль Готье—Шарль Бодлер—«проклятые поэты» (Поль Верлен, Стефан Малларме, Тристан Корбьер, Артюр Рембо). Его «Цветы зла» вышли с посвящением Теофилю Готье, «волшебнику французской словесности». Всё — по закону, по праву.

Бодлер. Автопортрет

Иннокентий Анненский, один из первых переводчиков Бодлера на русский язык, в своей статье «Что такое поэзия?» назвал Шарля Бодлера «стоящим на грани двух миров, — романтики и символизма».

Тоже неоспоримо: смотрите на указанный выше ряд: слева от фамилии Бодлера — романтики, справа — уже символисты. Всё, как в аптеке. Волшебники есть — чудес не бывает.

Вот что писал о творчестве Бодлера Иннокентий Анненский, рассматривая «77-й цветок из его «мучительного букета»: «Музыка стиха, или прозы, или той новой формы творчества, которая в наши дни (Метерлинк, Клодель) рождается от таинственного союза стиха с прозой, не идёт далее аккомпанемента к полету тех мистически окрашенных и тающих облаков, которые проносятся в нашей душе под наплывом поэтических звукосочетаний. В этих облаках есть, пожалуй, и слёзы наших воспоминаний, и лучи наших грёз, иногда в них мелькают даже силуэты милых нам лиц, но было бы непростительной грубостью принимать эти мистические испарения за сознательные или даже ясные отображения тех явлений, которые носят с ними одинаковые имена…» И далее: «Если вы захотите видеть в этом сонете галерею "образов", то из поэтического перла он обратится в какую-то лавку au bric-a-brac (старьевщика)…  Для меня он подслушан поэтом в осенней капели».

Поэзия Бодлера на русский язык адекватно так и не переведена, хотя её влияние прочувствовано и по-своему передано всеми русскими поэтами, имевшими хоть какое-то отношение к "Серебряному веку". "Душа старого поэта блуждает в водосточной трубе" — переводил Иннокентий Анненский "Сплин" Бодлера. А "поэт Революции" Маяковский вторил этому образу своей "флейтой водосточных труб". Эдуард Лимонов, больше десяти лет проживший в Париже, так описывает "дом Бодлера", отель "Пимодан": "Я ходил к дому Бодлера очень часто, по меньшей мере раз в неделю. Иногда в окне Бодлера горела лампа. Водосточные трубы на доме были позолочены или покрыты золочёной краской". Такая вот деталь… А Буревестник Горького — это разве не ответ бодлеровскому Альбатросу?

Уже ретроспективно, в последние десятилетия календарного XIX века, и самого Бодлера, и любимого им Эдгара По отнесли к числу "проклятых поэтов", ощутивших и предвосхитивших своим творчеством всемирный крах исторического "прогрессизма" в духе идей Просвещения. Французского Просвещения, стоит заметить. Причём не в духе вольтеровского сарказма из "Кандида": "Всё к лучшему в этом лучшем из возможных миров", — вовсе не исключающего "Часть силы той, что без числа / Творит добро всему желая зла" (И.-В. фон Гёте, "Фауст"). Но в духе позитивизма, без Бога и дьявола пророчащего неизбежную "тепловую смерть Вселенной" как проявление второго закона термодинамики и неизбежного торжества энтропии (хаоса) без всякой надежды мира на Воскресение и Преображение.

 

 

из дневника Томаовсянка