-sinatra- все записи автора

Рената Литвинова

ОФЕЛИЯ, БЕЗВИННО УТОНУВШАЯ
НОВЕЛЛА
(«Три истории»)

---

---

Регистратура в больнице родильного отделения. За стеклом, за столом сидит девушка, главная героиня, как все ее здесь зовут – Офа, и объясняется кокетливо с очередным отцом, ожидающим новорожденного:
– Ну что ты! Нет, нет, нет, я не касаюсь детей, я даже не имею такого образования – вытаскивать их из чрева! Я касаюсь только бумаг, только бумаг! – и она улыбается мужчине. Тот проходит мимо нее в коридор, она встает и второй женщине, стоящей у стеллажей с картотекой, быстро и приветливо говорит:
– Я скоро вернусь. Я на минутку!

Поднимается наверх, надевает марлевую маску на лицо. Входит в одну из палат – там сидит девушка на кровати в расстегнутой рубашке, значит, только что кормила ребенка.
Офа: Где же твой ребеночек, Таня? Унесли? Ну, как тебе? Что ты думаешь, Таня? Что ты решила, Танечка? Не молчи, не молчи, Таня, это все обернется против тебя. Я же знаю. – Она говорит мягко и любезно, но с тайным нажимом. Таня эта не реагирует на ее слова, сидит с отрешенным лицом, ничего не отвечает… – Таня, Таня, Таня!.. – продолжает Офа, – не делай того, что я не советую тебе, я пока тебе друг, не превращай все в обратное, слушайся меня. Одну только меня! Никого не слушай, а только мой голос, Таня!.. – Она хочет взять Таню за руку, но та с ненавистью отнимает руку и отталкивает белую, чистую, красивую Офу. Лицо у Офы страдальчески морщится, она что то еще готова сказать, но в палату входит другая роженица, и Офа словно пугается и, поспешно отшатнувшись от Тани, быстро выходит из палаты, сдирает на ходу марлевую маску.
На лестнице ее догоняет парень, молодой врач. Они закуривают у окна.
– Офа, милая, красивая Офа! Как вы неожиданно мне встречаетесь, я так влюблен в вас, в ваш голос, в вашу походку, по которой вас можно определить издалека, вы всегда одна, загадочная Офа, куда вас можно пригласить? Куда вы любите ходить? Что я должен предпринять, чтобы вы не отказали мне? Говорите!
Офа засмеялась, не отвечая и затягиваясь сигаретой.
– Я должен знать, что вы любите есть, пить, какое время суток вы предпочитаете, какой сезон в природе, погоду, цвет, запах, какого персонажа и из какого произведения вы видите в своем воображении, когда вы засыпаете или вот когда вы так покуриваете, глядя непонятно?
Офа улыбаясь помолчала и тихо ответила:
– Да, ну вы же знаете, и все знают, что я люблю Офелию, безвинно утонувшую… – отметила она в конце фразы и замолчала, разглядывая доктора. – И нет прекраснее и чище ее!
Доктор засмеялся, ведь все это звучало как шутка: насмешливо, иронично.
– Поэтому вас сократили до Офы, хотя ваше имя иное?.. – сказал он.
– А я не против, а я не против, между прочим… – Она затушила сигарету, делая движение уйти. Он схватил ее за руку:
– Не уходите, вы пришли в мое отделение ведь не просто так?
Офа: Не просто так…
Он: А чтобы увидеть меня, так, Офа?
Офа (невинно): Почему?..
Он: Вы никогда не касаетесь палат, вы заведуете бумагами…
Офа (нахмурившись): Да, я пришла увидеть вас.
Он: Ну?
Офа: Я увидела. Пойду. Руку отпустите, доктор.
Доктор: Милая, любимая Офа, не играйте со мной, я же действительно без ума от вас!
Офа: Идут! Сюда идут! (Пытается вырвать руку, но он оглядывается: видит, что она его обманула, что никто не идет.) Доктор: Вы что, боитесь меня? Никто не будет любить вас так, как я.
Офа: Ах!.. Встретимся в семь после смены.
Он отпускает ее. Улыбается. Она ему тоже улыбается, быстро убегает, снизу с лестничного пролета спрашивает:
– А что мы с вами будем делать?

Стрелки больничных часов показывают без трех минут семь. Офа снимает халат. Доктор уже ждет ее за стеклом. Она берет сумочку, за полкой с картотеками поправляет чулки на резинках, красит губы и выходит к нему, как и каждый раз, поражая и веселя его.
– О, Офа! – говорит он ей.
Они вышли на улицу. Идут по улице, разговаривают. Офа идет чуть впереди, наклонив голову, послушно отвечает на вопросы.
– Что вы любите пить?
Офа: Ну, чай крепкий. С лимоном. Это утром. И кофе с сигаретой – вечером.
Доктор: А погоду?
Офа: Осень – хорошо. Когда дождь. И чтобы была ночь. Так люблю, доктор.
Доктор: А цвет? Какой вы любите цвет?
Офа: Я люблю белый. Я люблю черный. Я люблю красный. Я люблю сверкучий, из чешуи.
Доктор: А море?
Офа (задумавшись): Да, я люблю воду.
Доктор: А вы хотите замуж?
Офа: А, вы меня проверяете, все думают про меня что то не то. Нет, я не фригидная, доктор. Я люблю мужчин.
Они подошли к скамейке, доктор бросил на нее свой портфель. Вслед за этим и сели на скамейку.
Доктор: А почему вы ушли из старой больницы, Офа?
Офа: Старая больница – сырая, грязная, стены у нее больные, мне не нравился район, где она стояла. Мне прискучило все там! Все они интересовались моей жизнью. Что я им сделала? Они не давали мне покоя. Нужно менять места – такое мое правило. И эти мужчины!..
Доктор: Вы говорите как эта Таня из моего отделения. Она сегодня уходит домой, мы составляли документы на ребенка, ведь вам уже отнесли дело в регистратуру?
Офа {скрывая возбуждение): Какое дело? Ничего не приносили!
Доктор: Дело в том, что она отказывается от ребенка.
Офа: И она уходит сейчас?
Доктор: Что? А, уходит, уходит… Офа, милая…
Он наклоняется к ней и целует ее – она не сопротивляется. После поцелуя, отстранившись, она спрашивает:
– А что мы будем делать?
Доктор: Поедемте ко мне?
Офа: А вы взяли с собой презервативы? Доктор в некоторой растерянности и смущении что то невнятно отвечает:
– Ну… не е ет…
Офа встает со скамейки и обращается к нему уже сверху вниз:
– А я без них не буду. Прощайте, доктор, – и она быстро уходит, оставив его одного на скамейке с удивленным, и оскорбленным, и озабоченным лицом.
Едва завернув за поворот, пропав из поля зрения, поля видимости доктора, Офа начинает уже откровенно бежать в сторону своего больничного корпуса.

Вбегает в свою регистратуру. На столе ее сбоку уже появилось новое «дело». Она, не садясь, стоя, склоняется над ним, судорожно листает, ищет конец дела, читает, захлопывает его. Слышит чьи то шаги, прячется за стеллаж с картотекой. Сквозь полки видит, что прошла одинокая фигура девушки по имени Таня. Офа ждет, когда та пройдет и хлопнет дверью.
Переждав несколько мгновений и услышав, что никто не идет, Офа бесшумно выскальзывает на улицу, идет некоторое время следом за фигурой девушки, не окликая, не догоняя ее, а только выслеживая. Так они проходят несколько кварталов. Довольно пустынно на улицах города в эти часы. Наконец Офа нагоняет девушку. Идет с ней некоторое время молча нога в ногу. Закуривает на ходу. Девушка говорит ей:
– Угостите меня тоже.
Офа молча дает ей прикурить. Девушка меньше ее ростом – Офа царственно вглядывается в нее.
Таня (затянувшись несколько раз, говорит): Какая вы добрая, Офа. Только вы одна…
Офа: Я бы не назвала себя доброй… Я бы назвала себя человечной. (Тут Офа, оглянувшись, нагибается и поправляет сползший чулок с ноги.)
Таня: Отчего вы носите чулки? Это же неудобно.
Офа: Удобно, но я могу снять, если тебе не нравится. Зайдем в подъезд, а то тут вдруг кто то пойдет. Я сниму, а ты подержишь сумку.
Офа оглядывается по сторонам. Девушка покорно качает головой.
Офа: Нет, этот подъезд не годится… (Они проходят мимо нескольких подъездов и подворотен.) Нет, это не то… Нет, вот там дальше будет…
Вдруг навстречу им попадается незнакомый мужчина, он игриво цокает языком и не дает им пройти, но наконец пропускает и идет дальше.
Таня: Кретин, старый урод… Ненавижу мужчин. Эти мужчины!..
Офа: Вот подъезд, сюда!
Она завернула в какую то глухую подворотню, верно, вообще нежилого дома. Они остановились в подъезде.
Офа: Да, ненавижу мужчин. Ненавижу женщин.
Девушка взяла из рук Офы ее сумочку, отвернулась спиной так, чтобы не стеснять регистраторшу, и, стоя спиной, сложив на животе руки с сумкой и подталкивая ее коленями каждый раз, спросила лирически, глядя из подъезда на улицу:
– А кого же вы тогда любите, Офа?
Офа: Я? (Снимая чулок с ноги.) Я люблю детей.
Она занесла над ее головой ленту чулка, перекинула на шею и резко затянула, поднимая вверх, заваливая набок и перекручивая тело девушки намного меньше себя. Когда та уже совсем свалилась на пол, вниз лицом, Офа оседлала ее, поставив коленку той на спину, та продолжала несильно дергаться • у нее в руках через концы чулка, которые она продолжала натягивать.
Офа: Больно тебе? Не больно, не больно…
Далее следовала техническая часть – долго долго не отпускать чулок. Так Офа и сидела с настороженными глазами и ушами в проеме подъезда – вид у нее был со стороны, конечно, престранный: чулка то издалека не было видно, и казалось – сидит девушка на каком то пригорке с высоко поднятыми рукам, как дирижер, и лицо у нее морщилось от физического напряжения.
Но все когда то завершается. Офа вышла из подъезда, надев перед этим чулок, даже и нигде не пострадавший, не порвавшийся.
Офа побежала по улицам, проверяя телефонные аппараты – многие из них не работали. Один все таки сработал. Дрожащими пальцами она набрала номер телефона.
– Доктор! Доктор! – заговорила она в трубку. – Это ваша Офа. Я все сделала неправильно: зачем я вас оставила, простите ли вы меня теперь? Я совсем одна тут стою на улице, и мне очень очень очень страшно, доктор! Я записываю ваш адрес! – она его не записывала, но кивала, улыбаясь.

Ночью рядом с его плечом она резко очнулась. Встала, тихо оделась, вышла на улицу, вернулась на место убийства, зашла в подъезд – девушка все продолжала лежать ненайденной. Офа наклонилась над ней, чуть перевалила ее и стала тянуть из ее рук забытую сумочку свою. К ужасу Офы, девушка «не отдавала» ей сумочку. Видно, пальцы сильно сцепились. Офа встала перед ней на колени и по пальцу разжала руку. Забрала сумку. Вышла из подъезда. Уже наступал рассвет.
Она села у доктора на кухне (ведь двери, уходя, она лишь прикрыла, оставив небольшую щель), быстро сняла платье, оставшись в рубашке, закурила. Ее напугал вставший доктор. Она вздрогнула, когда он вошел.
– Ты много куришь, Офа, – строго и нежно сказал он.
– Я так еще неопытна, – пожаловалась она ему.
Он воспринял это по своему, по мужски – улыбнулся.
– И еще, – добавила она, – наверно, я сегодня сделалась беременной. И это что, я должна вынашивать твоего зародыша? Но я не хочу вынашивать твоего зародыша в себе, я должна делать карьеру!
– Какую карьеру? – изумился доктор.
– Мне дают место в архиве роддома. Я буду заведовать этими секретными архивами, всеми связями и данными, подложными фамилиями и адресами ускользнувших, расписки отказавшихся женщин будут в моих руках, одновременно я буду обладать их адресами и подлинными фамилиями – такое судьба посылает не каждому!
– Не каждому, – отозвался доктор. – А что же, Офа, ты не любишь меня, как говорила ночью?
– Я не люблю мужчин. Я не люблю женщин. Я не люблю детей. Мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила ноль.
– А кого же ты любишь, Офа?
– Я, наверное, люблю животных, – сказала она, – и не задавай мне этого вопроса, потому что у меня рождаются ассоциации. И не провоцируй, не провоцируй меня на лишнее! У меня отдельный большой план жизни, а ты, мой милый, сбиваешь, сбиваешь меня с толку. И не приближайся ко мне, пока я не уйду.

Настенные часы в больнице показывают семь часов вечера. Офа сидит в архиве за столом, пьет кофе и курит, наблюдая, как собирается ее пожилая напарница.
= Ну, до свидания, Офа, – говорит ей напарница, открыв входную дверь. – Неужели вы не устали, всегда такая веселая, бодрая, услужливая, такая чистоплотная, добрая девушка?
– Я люблю касаться бумаг. – Она взяла со стола одну из карточек, – вот, например, в семидесятом некая Косматова Жанна отказалась от своего первенца мальчика. Его звали Петей и отдали в семью Тополь через год по адресу: Авиационная, 71.
– Тише тише! – сказала ей напарница. – Это же секретные данные! Вдруг нас кто нибудь подслушает?
– Вдруг никогда ничего не бывает, – сказала Офа, – все закрючковано, имеет свои заделы и забросы – есть судьба, и если ты ей не противоречишь, она несет тебя в заданном направлении ко всем тем поступкам, на которые ты запрограммирован и рассчитан изначально. И даже помогает и сохраняет тебя. И пока ты это не выполнишь, ничего с тобой не случится!
Женщина удрученно задумалась у дверей, вздохнула и сказала:
– Ну, ладно, пойду, Офа. Закроете потом все. – И ушла, тихо затворив за собой дверь.
Офа тут же вскочила и закрыла за ней дверь на замок. Как только она повернула ключ, тут же в дверь стал стучаться доктор.
– Офа, открой, это я! – забарабанил он в дверь. Офа молчала, застыв у дверей. – Пусти меня, Офа, – не унимался доктор.
– Не пущу, – наконец отозвалась она загадочно. – Тебе чего?
– Я принес тебе яблок, – сказал тот.
– Положи под дверь и уходи.
– Их украдут, Офа. Давай я тебе их передам. Заходить не буду, только передам через дверь.
Офа щелкнула замком. Сделала маленькую щель и высунула только руку:
– Давай! – она помотала в воздухе рукой, не показывая своего лица. Он вложил в руку сетку с яблоками, руку успел поцеловать. Она тут же закрылась снова, приговаривая:
– Спасибо. Ты уже помогаешь мне, значит, я на верном пути, – сообщила она. – Я не хочу, чтобы ты видел мое лицо, оно такое… разгоряченное! Просто я у цели, доктор!
Он покорно слушал ее.
– Иди! – приказала она ему, и он побрел по коридору вон из больничного архива.
Офа пошла в глубину архива, стала рыться на одной из полок и наконец достала тонкое «дело» – она закрыла лицо руками, тоненько взвыла даже, постояла с секунду, словно от головокружения, схватившись за лоб, потом побежала к столу и судорожно начала читать, листать, шевеля губами, и перелистывать.
Вслух несколько раз она прошептала:
– Цветочная, 25, квартира 5. Цветочная, 25, квартира 5!
Захлопнула дело, сложила его в два раза и запихала в свою белую сумочку с потрепанными ручками.
Офа стоит на углу дома 25 по улице Цветочной. Заходит в подъезд. На этаже звонит в квартиру 5.
– Кто там? – слышится женский голос.
– К вам по делу, пустите, – проговорила вежливо Офа.
– Не пущу, – сказал голос. – Я одинока, и уже ночь на дворе. Офа вышла во двор, посмотрела на окно пятой квартиры – увидела женщину лет пятидесяти с лишним. Запомнила ее внешность.

Утро следующего дня. Офа сидит на скамейке. Подъездная дверь открывается, выходит та самая женщина. Офа говорит сидящему рядом мальчику лет одиннадцати:
– Пойди и толкни ее. На, – она дает ему деньги. Парень бросает сигаретку, поправляет на пальце фальшивый перстень и бежит за женщиной. Делает вокруг нее несколько кругов – та настороженно остановилась, наблюдая за его манипуляциями. Мальчик толкнул ее в спину, тогда она врезала ему палкой прямо по голове – палка у нее была тоненькая, дамская, но, видно, била больно, потому что мальчик заорал как резаный и убежал, схватившись за окровавленную голову.

Женщина пошла дальше. Приятно пораженная, Офа двинулась следом за ней. При всей своей защищенности вид эта женщина имела незащищенный, и даже беззащитный, лирический. Двигалась она женственно и небыстро, прическу имела кудрявую и ухоженную, взгляд – рассеянный и отрешенный. На палочку она не опиралась, но несла в руках как зонтик. Палочка была белая, и в платье она одета была тоже белом, длинном, даже каком то массивном, навевающем какие то доисторические ассоциации.
Офа шла за ней, выслеживая, куда же та пойдет. Та вырулила в конце концов в парк и села на скамейку у реки в довольно глухом, уединенном месте, заросшем ивами. Скамейка была полуразрушенная. Хрустнув кустами, Офа подошла к женщине и села на скамейку. Та глянула на нее недовольно, шевельнув в руках книгой, которую она читала.
– Не знаете, здесь купаются? – спросила Офа очень нежным голосом.
– Да вы что! – сказала женщина. – Из этой реки потом нельзя выбраться. Здесь илистое дно и зыбкий берег.
Офа слушала и кивала ей, но самое главное – ее целью было лишить эту женщину палочки, которая стояла у той за спиной, прислоненная к скамейке. Офа вытянула руку по краю скамейки и пальцем толкнула палку, чтобы она свалилась в траву.
– Так так так… – деловито отозвалась Офа.
– Вы мне мешаете этим своим «так так так», – сказала женщина.
– Сразу видно, – сказала Офа, – что у вас нет детей!
– Чтобы они повторяли мою судьбу? – та отрицательно помотала головой.
– А что у вас за судьба, чтобы вы не хотели, чтобы они повторяли? – трехсложно, как песню пропела, спросила Офа настораживаясь.
– Здесь совпадения падают подчас и на детали, девушка…
– Можно, знаете, проверить. Вот, ну неужели вы сейчас читаете книгу про невинно утонувшую Офелию?
Женщина немного удивленно глянула на нее.
– Да, – сказала она. – Офелия – мой любимый персонаж, но вы, девушка, наверно, подглядели!
– Нет, – сказала Офа, – я просто действовала вашим методом совпадений. Но если все так получается, то это – ужасно!
Она стала внимательно вглядываться в лицо женщины, вырвала у нее из рук книгу, посмотрела оглавление и название. Вернула книгу и сказала:
– Простите мне мои сиротские выходки.
– Вы – сирота? – равнодушно поинтересовалась женщина. – Ну, ничего, ничего.
– Чем же мне вам помочь? – спросила ее Офа. – Вы не голодаете?
– Нет, – ответила женщина.
– Вы счастливы?
– Нет.
– А за что вы любите эту бедную Офелию? Скажите мне.
– Ну, за ее красивую, пожалуй, смерть, – неожиданно ответила женщина. – Я завидую ее смерти, как вы точно выразились, невинно утонувшая. Ах, как это притягательно. Но мне самой так никогда не удастся. Где моя палочка? – нежно проворковала она. – Мне надо идти, пора обедать. – Офа вскочила и стала как бы искать палочку, высказав предположение:
– Я помогу вам, я помогу вам, она, наверное, закатилась под уклон к берегу. Обе женщины подошли к самой воде, вглядываясь себе под ноги.
– Как все само совпадает и решается, – сказала Офа и толкнула женщину в спину. Та, не удержав равновесие, полетела в воду, ухнула в нее, и ее длинное платье, набираясь и пропитываясь водой, потянуло ее на дно.

Женщина стала цепляться за иву, опустившую свои ветки в воду, но они были очень скользкие. Офа нашла палочку и, оттягивая подальше от женщины спасительные ветки в сторону, говорила ей так:
– Ну это же хорошая смерть, мама! Ты же сама мечтала и грезила о ней, а я воплотила ее в жизнь. Давай прощаться, ведь все складывается независимо от нас, мама!.. И ты ни в чем теперь не виновата передо мной, я прощаю тебя!
Женщина, еще раз глотнув воздуха, скрылась с головой в прозрачную воду, утянутая своим надуманным офелиевским платьем. Через некоторое время все было с ней покончено: тихое течение шевелило ее труп на дне между трав – вода была прозрачная, и дно проглядывалось. Тело матери лежало на спине и двигалось, словно дышало, как живое, с извивающимися прядями вокруг головы.
Офа сидела на скамейке, держа в руках вынутое из сумочки дело ее матери из архива: как настоящий судья, перекинув ногу на ногу, опершись одной рукой о палочку.
Закуривая, она подпалила и дело. Палочку выкинула далеко в воду, встала и покинула место преступления.

This is Erotic