ljvolk все записи автора

Спрятать в трубы реку, разогнать облака, превратить лес в озеро — все по силам человеку. Есть однако места, где подобное прекратилось давно, когда человек был не так силен, и завоевания его были не так разрушительны.

В этих местах волкам вольготно, и природа потихоньку забирает свое. Леса год за годом наступают на поля, которые раньше с потом вручную расчищались хлебопашцами от деревьев и кустарника. Деревянные дома ветшают, распадаются обратно на бревна, мертвые деревья превращаются в гнилую труху, которая уходит в землю, и из земли поднимаются молодые и сильные стволы, скрывая последние следы былого могущества человека.

Одним из таких мест становится Русский Север — край, который еще совсем недавно населяли люди, бравшие от природы лишь самое необходимое. Через пару-тройку десятилетий лес окончательно поглотит их следы, а сейчас у нас еще есть возможность прикоснуться к последним остаткам этой культуры.

Андрей в одиночку отправился прогуляться по заповеднику с юга на север. Путь лежал через погост. Дорога была весьма глиномесная, и радость от достижения цели была двойная.

Впрочем, разглядеть цель здесь можно и не с первого раза, и он сам не сразу заметил погост, скрытый деревьями. Они здесь в чистом поле, в удалении от остального леса, растут не случайно. Это культурное наследие, утраченное нами и сохранившееся на Севере — священная роща. Священные рощи дошли до нас с тех идолопоклонных времен, когда люди входили в лес как в храм, разговаривали с деревьями, благодарили зверей и просили не обижаться, когда убивали их, чтобы жить самим.

Священные рощи вырастали на священных местах, "местах силы", а их в старину определять умели. Как правило, это были возвышенности вблизи от деревни, и священные рощи представляли собой зеленый островок на холме. В этих местах просили нечистых духов о благожелательном отношении. С приходом христианства языческие обычаи уходили, но священные рощи остались, и зачастую место расположения церкви совпадало с местом, где росла священная роща.

Так произошло и с погостом. Церковный комплекс стоит на вершине холма в старой священной роще, и ограда идет точно по ее окраине.

Дело было в октябре, и темнело рано. На озере пронзительно перекрикивались дикие гуси, которых ночь также застала в пути — они летели на юг. Андрей отложил осмотр погоста на утро и тоже занялся делом — нашел место для стоянки, натаскал валежник из леса и уже в темноте и тишине устроился у костра на берегу озера.

Октябрь — особо любимое Андреем красивое время, когда лес уже прозрачен, но окутан дымкой, утренним туманом и, как и летом, предстает загадочным миром, скрывающим от посторонних свои тайны. Уже не слышно птиц, уже не жужжат насекомые, не трещат сверчки, и в тишине только гуси суетливо перекрикиваются, словно тетки, последними покидающие опустевший курорт и проверяющие, все ли купальники в чемодане, когда такси уже сигналит под окном.

Позавтракав, Андрей двинулся к покинутому людьми миру. Раньше здесь был слышен стук топора, хозяйский взгляд окидывал окрестности, прикидывая, где будет стоять дом, а где будет расти хлеб, и куда будет поставлена баня. Теперь никому не нужен этот дом, никому не интересно, тепло ли там зимой, и как тянет печь. Здесь все закончилось, и со временем земля примет обратно все то, что когда-то поселенцы взяли у нее.

«Металлический» привкус смерти здесь был скорее древесным. Двери в покосившихся домах открыты. Гостя встречает полумрак.

В советском кино раньше был такой прием: вместо того, чтобы писать «прошло три месяца», показывали, как с отрывного календаря слетают листки с числами. Здесь же летят обратно годы и десятилетия. Когда-то аккуратные хозяева клеили на эти газеты обои, стараясь добавить уют своему простому жилищу. Хозяева умерли, и никому не нужен ни их дом, ни их уют. Теперь туристы, небрежно обрывая обои на растопку, слой за слоем обнажают стену, и летит машина времени.

«С веселым праздником, ребята!», — восклицает «Пионерская правда» от 31 декабря 1961 года. Не прошло и года с полета Гагарина, и весь мир волнуется от радости и гордости: «Слава советским ученым! Ура Гагарину!». Не прошло и трех лет с победы кубинской революции, и тридцатипятилетний Кастро — герой времени — «Viva Cuba! Cuba - Si!».

Холодными были, и лето 1962 года, и следующая ранняя зима в Москве. Этому событию «Сельская жизнь» посвятила целую колонку.



Жгучими морозами и свирепыми буранами запомнилась зима 1962-1963 годов в Европе. Лед сковал обычно не замерзающий Датский пролив, замерзли каналы Венеции и реки Франции. Это статья в какой-то другой газете, выглядывающей из-под «Сельской жизни».

 

Кто знает, какие страницы истории успеют раскрыться на этой стене до того, как в последний раз заскрипит подгнившая балка, и еще одно бывшее жилище превратится в бесформенную груду бревен посреди чертополоха, в незаметную тень жалкого и случайного мига в жизни этого холма, стоящего здесь сотни тысяч лет? Но Андрею хватило и того, что он успел прочитать в отрывающихся листках. Это было описание первых лет его жизни, которые он не просто не помнил, но даже и помнить не мог.

Андрей родился 17 декабря 1961 года, в год полета Гагарина отправившись в свой космос. Спустя дней десять-одиннадцать его по трескучему московскому морозу принесли домой из роддома в пуховом одеяле...

А в те же самые дни конца декабря 1961 года будущий мэтр описал практически тот же московский день в стихотворном романсе, который кончается так:

...Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони.
И тает мел огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет Сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова.
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Про "свет и славу" — это озарение поэта про свою судьбу, а вот строчки "как будто жизнь начнется снова" — словно про жизнь Андрея, которая тогда началась, только не "снова" (никакой реикарнации не существует), а в первый и последний раз. Кстати, тот вечер был именно "холодным", как и говорится в стихе, даже днем — минус 19 градусов...

Другие крылатые строки мэтра "холод меня воспитал и вложил перо в пальцы, чтоб их согреть в горсти", также казались "родными", то есть как про себя. Впрочем, холод вложил Андрею перо не столь искусное, и роман о его жизни под названием "Третий год Волка" так и остался в "отрывных листках" и набросках.

В общем не жалко. Какой из Андрея писатель? Его праздник —  Духов день.