Хрупкий мальчик опасливо сжимает в руках микрофон и пронзительно пропевает что-то незнакомое, но откладывающееся в памяти одним сплошным звуковым фоном. Распахнув огромные, полные неподдельной искренности глаза, он, словно молитву, повторяет непонятным присутствующим текст на иврите. Глядя на мальчика, не покидает ощущение, эти вязкие, шуршащие звуки издает не он, а кто-то вселившийся в тело робкого второкурсника. Да и вообще, разве способен подросток ввести практически в коматозное состояние компанию вполне здоровых и адекватных мужчин и женщин? Способен. Однако стоило ему замолкнуть - и наваждение тает, стекая по плечу куда-то вниз, превращаясь в липкую лужу на и без того грязном полу клуба. Зачем ты замолчал? Этих звуков ей вполне хватало чтобы забыться и ощутить себя частью чего-то бесконечного и умиротворенного. Зачем ты замолчал? Она, как и несколько десятков здесь присутствующих не понимала тебя, но верила каждому звуку твоего голоса, твоей песни, словно вырванной из жуткого кинофильма с возможно плохим сценарием и бездарной актерской игрой, но превосходным музыкальным оформлением. Зачем ты замолчал? Зачем ты оставил ее наедине с такими же одинокими, как и она, с близкими и не очень, с такими же мокрыми от растаявшего наваждения плечами. Зачем? Ты мог петь дальше, ты же мог, правда? Ты заставил секунды двигаться в другом темпе, ты словно одним вдохом заставил мерзкий, смешанный с терпким табачным дымом воздух очиститься. Те пару минут ты был самым совершенным существом на свете, не нуждающимся в микрофоне и прочих, кажется, таких необходимых, но, по сути, банальных приспособлений типичного музыканта. Да ты им и не был. Ты замолчал, лишив тем самым замерших с неестественным выражением на лицах зрителей и себя самого какой-то бесконечной и всепоглощающей веры если не в счастье, то в покой и гармонию. Ты замолчал. Ты лишил нас последней надежды, Паша. Спасибо, только больше не молчи.