verbava все записи автора

The planet Mercury sings like a crystal goblet. It sings all the time.
One side of Mercury faces the Sun. That side has always faced the Sun. That side is a sea of white-hot dust.
The other side faces the nothingness of space eternal. That side has always faced the nothingness of space eternal. That side is a forest of giant blue-white crystals, aching cold.
It is the tension between the hot hemisphere of day-without-end and the cold hemisphere of night-without-end that makes Mercury sing.
Mercury has no atmosphere, so the song it sings is for the sense of touch.
The song is a slow one. Mercury will hold a single note in the song for as long as an Earthling millennium. There are those who think that the song was quick, wild, and brilliant once - excruciatingly various. Possibly so.
There are creatures in the deep caves of Mercury.
The song their planet sings is important to them, for the creatures are nourished by vibrations. They feed on mechanical energy.
The creatures cling to the singing walls of their caves.
In that way, they eat the song of Mercury.
The caves of Mercury are cozily warm in their depths.
The walls of the caves in their depths are phosphorescent. They give off a jonquil-yellow light.
The creatures in the caves are translucent. When they cling to the walls, light from the phosphorescent walls comes right through them. The yellow light from the walls, however, is turned, when passed through the bodies of the creatures, to a vivid aquamarine.
The creatures in the caves look very much like small and spineless kites. They are diamond-shaped, a foot high and eight inches wide when fully mature.
They have no more thickness than the skin of a toy balloon.
Each creature has four feeble suction cups - one at each of its corners. These cups enable it to creep, something like a measuring worm, and to cling, and to feel out the places where the song of Mercury is best.
Having found a place that promises a good meal, the creatures lay themselves against the wall like wet wallpaper.
There is no need for a circulatory system in the creatures. They are so thin that life-giving vibrations can make all their cells tingle without intermediaries.
The creatures do not excrete.
The creatures reproduce by flaking. The young, when shed by a parent, axe indistinguishable from dandruff.
There is only one sex.
Every creature simply sheds flakes of his own kind, and his own kind is like everybody else's kind.
There is no childhood as such. Flakes begin flaking three Earthling hours after they themselves have been shed.
They do not reach maturity, then deteriorate and die. They reach maturity and stay in full bloom, so to speak, for as long as Mercury cares to sing.
There is no way in which one creature can harm another, and no motive for one's harming another.
Hunger, envy, ambition, fear, indignation, religion, and sexual lust are irrelevant and unknown.
The creatures have only one sense: touch.
They have weak powers of telepathy. The messages they are capable of transmitting and receiving are almost as monotonous as the song of Mercury. They have only two possible messages. The first is an automatic response to the second, and the second is an automatic response to the first.
The first is, "Here I am, here I am, here I am."
The second is, "So glad you are, so glad you are, so glad you are."
There is one last characteristic of the creatures that has not been explained on utilitarian grounds: the creatures seem to like to arrange themselves in striking patterns on the phosphorescent walls.
Though blind and indifferent to anyone's watching, they often arrange themselves so as to present a regular and dazzling pattern of jonquil-yellow and vivid aquamarine diamonds. The yellow comes from the bare cave walls. The aquamarine is the light of the walls filtered through the bodies of the creatures.
Because of their love for music and their willingness to deploy themselves in the service of beauty, the creatures are given a lovely name by Earthlings.
They are called harmoniums.

Планета Меркурий певуче звенит, как хрустальный бокал. Она звенит всегда.
Одна сторона Меркурия повернута к Солнцу. Эта сторона всегда была обращена к Солнцу. Эта сторона – океан раскаленной добела пыли.
Другая сторона Меркурия обращена в бесконечную пустоту вечного пространства. Та сторона всегда была обращена в бесконечную пустоту вечного пространства. Та сторона одета порослью гигантских голубовато-белых, обжигающе-ледяных кристаллов.
Напряжение, создаваемое разницей температур между раскаленным полушарием, где царит венный день, и ледяным полушарием, где царит вечная ночь, и рождает эту музыку – песнь Меркурия.
Меркурий лишен атмосферы, так что его песнь воспринимается не слухом, а осязанием.
Это протяжная песнь. Меркурий тянет одну ноту долго, тысячу лет по земному счету. Некоторые считают, что эта песнь когда-то звучала в диком, зажигательном ритме, так что дух захватывало от бесконечных вариаций.
В глубине меркурианских пещер обитают живые существа.
Песнь, которую поет их родная планета, нужна им, как жизнь, – эти существа питаются вибрациями. Они питаются механической энергией.
Существа льнут к поющим стенам своих пещер.
Так они поглощают звуки Меркурия.
В глубине меркурианских пещер уютно и тепло.
Стены пещер на большой глубине фосфоресцируют. Они светятся лимонно-желтым светом.
Существа, обитающие в пещерах, прозрачны. Когда они прилипают к стенам, светящиеся стены просвечивают сквозь них. Но, проходя через их тела, желтый свет превращается в яркий аквамарин.
ПРИРОДА ПОЛНА ЧУДЕС!
Эти пещерные существа очень напоминают маленьких, мягких, лишенных каркаса воздушных змеев. Они ромбовидной формы и во взрослом состоянии достигают фута в длину и восьми дюймов в ширину.
Что касается толщины, то они не толще, чем оболочка воздушного шарика.
У каждого существа четыре слабеньких присоски – по одной на каждом уголке. При помощи этих присосок они могут переползать, подчас точь-в-точь, как пяденицы, и держаться на стене, и нащупывать местечки, где песня Меркурия особенно аппетитна.
Отыскав место, где можно попировать на славу, существа прилепляются к стене, как мокрые обои.
Никаких систем пищеварения или кровообращения существам не нужно. Они такие тонкие и плоские, что животворящие вибрации заставляют трепетать каждую клеточку непосредственно.
Выделительной системы у этих существ тоже нет.
Размножаются существа, расслаиваясь. Потомство просто осыпается с родителя, как перхоть.
Все они одного пола.
Каждое существо просто отделяет себе подобных, как чешуйки, и они похожи как на него, так и на всех других.
Детства у них практически нет. Каждая чешуйка начинает расслаиваться через три часа после того, как отслоилась сама.
Они не знают, что значит достигать зрелости, а потом дряхлеть и умирать. Они достигают зрелости и живут, так сказать, в полном расцвете сил, пока Меркурий благоволит петь свою песнь.
Ни у одного существа нет возможности причинить вред другому, да и поводов для этого у них нет.
Им совершенно неведомы голод, зависть, честолюбие, страх, ярость и похоть. Ни к чему им все это.
Существа обладают только одним чувством: осязанием.
У них есть зачатки телепатии. Информация, которую они способны передавать и получать, такая же незамысловатая, как песнь Меркурия. У них всего два воэможных сообщения. Причем первое-автоматический ответ на второе, а второе-автоматический ответ на первое.
Первое: «Вот и я, вот и я, вот и я!»
А второе: «Как я рад, как я рад, как я рад!»
Последняя особенность этих существ, которую так и не удалось объяснить с точки зрения «презренной пользы»: они очень любят скадываться в чудесные узоры на светящихся стенах.
Хотя сами они слепые и не работают на зрителя, они часто распределяются на стене так, что образуют правильный и ослепительно-яркий узор из лимонно-желтых и аквамариновых ромбиков. Желтым светятся голые участки стен. А аквамариновый – это свет стен, просвечивающий через тела существ.
За любовь к музыке и за трогательное стремление строить свою жизнь по законам красоты земляне нарекли их прекрасным именем.
Их называют гармониумы.

'cause thus spoke vonnegut