БеШеНаЯ_ФаНаТкА все записи автора прода если будет сегодня,то только вечером.вот

Глава 15

Холодный ветер упорно пробирался под тонкую простыню, небрежно накинутую на мое тело, но мне совершенно не хотелось вставать с подоконника и одеваться. И я с каким-то глупым упрямством делал затяжку за затяжкой, нервно стряхивая пепел вниз, на улицу, куда за утро уже успели улететь три выкуренные сигареты.

В очередной раз затягиваясь, я совсем невесело усмехнулся. Что-то слишком много я курю в последнее время. А от этого портится кожа, зубы и, что самое неприятное, голос. Вздохнув, я упорно докурил четвертую сигарету и щелчком отбросил окурок, который резким порывом ветра забросило в чье-то распахнутое окно. Оттуда донесся чей-то злобный вопль, на который я, в общем-то, не обратил никакого внимания, все также сидя на подоконнике и кутаясь в тонкую ткань простыни.

Том ушел с самого утра, а я даже не проснулся, когда он уходил. Нет, не так. Он даже не разбудил меня, чтобы сказать, что куда-то уходит.

Хотя, чего это я? Он никогда этого не делал. Да и я тоже…

Все-таки не удержавшись, я кое-как достал промерзшими пальцами пятую сигарету.

В последнее время я что-то совсем разнюнился. Вчера так вовсе… Я недовольно поморщился, вспоминая встречу с Шоном. Знаю, что для большинства я просто «развлечение», способ хорошо провести время, чтобы потом вернуться к своей благоверной и шептать ей на ушко слова любви. Я все это прекрасно знаю и совершенно не переживаю по этому поводу. Точнее, не переживал.

Стряхнув пепел, я с наслаждением затянулся, наполняя легкие едким дымом. В этой моей привычке было что-то свойственное всей моей жизни. Ведь вроде знаю, что плохо, вредно, что ни к чему хорошему не приведет, но все равно упорно делаю это, получая какое-то странное наслаждение от саморазрушения.

Наши странные отношения с Томом тоже были, по сути своей, такой вот «вредной привычкой». Губительной, разрушительной, но такой сладкой. Что может быть прекраснее секса с собственным братом? Да еще и с близнецом? Это же нарушение всех устоев и запретов! Это же настолько аморально! И хочется еще… Потому что попавшего однажды на этот крючок, уже не заставишь ступить на «праведный» путь.

Наверное, кто-то может подумать, что я трахался с Томом по идейным соображениям, бросая тем самым вызов общественной морали. Это не так. Просто… мне хотелось, и больше ничего. Мне было интересно – мой брат, человек, которого я знал всю свою жизнь, сможет ли подобно другим хорошенько поиметь меня? Как выяснилось, смог. Мое любопытство было вполне удовлетворено.

Хотя я до сих пор не понимаю, почему Том допустил это. Он ведь мой старший братец, мой защитник, моя опора, мой пример для подражания. Почему же он, такой сильный и независимый, смог опуститься до того, чтобы трахнуть родного брата. Наверное, за это я до сих пор на него немного злюсь, хотя вполне понимаю, что не имею на это никакого права…

Сигарета дотлела до самого фильтра, обжигая мои пальцы, отчего я вздрогнул и выбросил очередной окурок в окно. С новым порывом ветра пепел разлетелся в разные стороны, запутавшись в моих волосах. Я лениво отряхнул их и продолжил сидеть на подоконнике, уткнувшись подбородком в поджатые колени.

Пожалуй, в моей жизни не было ничего по-настоящему стоящего. Такого, за что стоит бороться до самого конца. Того, за что стоит умереть. Хотя, если задуматься, кто может этим похвастаться? Ну, самое большее – один человек из десятка. И это еще оптимистичный прогноз.

Большая часть людей – просто автоматы для добычи денег. Они живут той самой «хорошей жизнью», являющейся по сути ничем другим, как пустой тратой времени на удовлетворение своих животных потребностей. Они встают рано утром, идут на работу, вечером смотрят телевизор и воспитывают детей по своему образу и подобию, взращивая новое поколение таких же никчемных людишек. Все эти «хорошие люди»: примерные семьянины, добропорядочные домохозяйки и послушные дети – просто трусы, боящиеся хоть что-то изменить в своей жизни. Просто эгоисты, которым не важно ничего кроме собственного благополучия.

Что они могут сделать для мира? Да ничего стоящего.

Впрочем, я тоже ничего не могу, но по крайней мере пытаюсь. Я пою. Не бог весть что, конечно. И, разумеется, это не «послание миру».

Это послание всего одному человеку. Которого, возможно, никогда и не существовало…

* * *

- Ты можешь встать?

Я смотрю вверх и вижу глаза: невероятно синие и полные участия. Даже забываю про вывих, глядя в них.

- Кто ты? – я с трудом поднимаю гудящую голову, пытаясь сесть. Получается.

- Никто, - тихий смех и снова эти глаза. – Просто прохожий.

- А зачем ты мне помог? – правда, зачем «просто прохожий» отделал этих уродов из школы, в очередной раз избивавших меня?

- Захотелось, - хриплый смех. – Нельзя бить маленьких детей, тем более таких красивых…

Меня так изумляет слово «красивый», что я вместо слов благодарности недовольно бурчу:

- Я не маленький!

Смех. Почему-то мне кажется, что я могу слушать его вечно.

- Ладно, «не маленький», как тебя зовут? – он протягивает мне сильную загорелую ладонь, помогая подняться.

- Билл… - я медлю, все также заворожено глядя в его глаза. – А тебя?

- Называй меня… называй меня Джей, - он подмигивает и, отпустив мою руку, собирается уйти. Но я своими слабыми пальцами вцепляюсь в его ладонь, не давая сделать ни шагу.

- Спасибо…

- Пожалуйста. А теперь иди домой.

- Нет, я хочу с тобой… - его глаза на секунду становятся очень серьезными, но потом вновь теплеют.

- Хорошо. Идем.



Каждый день после школы я ходил к Джею. Сидел с ним в его крохотной захламленной квартирке, болтая обо всем подряд: о школе, о тех придурках, что дразнят меня, о Томе, о нашей группе… Джей внимательно слушал, но очень мало говорил. И почему-то всегда терпеливо относился к моим постоянным посиделкам у него.

Он был очень одинок, я так думаю. Иначе ни один нормальный человек не стал бы все свое время тратить на четырнадцатилетнего мальчишку. К тому же, у Джея я никогда не видел ни друзей, ни любовниц. Вообще, я ни разу не замечал, чтобы он общался хоть с кем-нибудь, кроме меня.

Ни мама, ни Том не знали о нем. Я никому не хотел говорить, что в моей жизни у меня, наконец-то, появился настоящий друг. Не брат, который всегда будет рядом, что бы ни произошло. А друг. К тому же, такой взрослый и классный.

Я как-то очень быстро привык к его присутствию в своей жизни. И мне стало казаться, что так будет вечно. Хотя, что может знать маленький мальчик о вечности…



- Я уезжаю, - это первые слова, что он сказал за весь вечер. Я попытался посмотреть ему в глаза, но он упорно смотрел куда-то в стену.

- Надолго? – я сиротливо съежился на своем любимом кресле.

- Навсегда.

- Когда?

- Завтра утром.

Как всегда ровный голос, без примеси эмоций. Я почувствовал, как что-то горячее течет по моим щекам, и отвернулся. Ведь мальчики не плачут.

- Мы еще увидимся? – всхлип все-таки прорвался, и вопрос прозвучал как-то с надрывом.

Джей сел рядом со мной и развернул меня к себе лицом.

- Увидимся, обязательно, - в глазах была такая уверенность, что я поверил. – Вот через несколько лет ты станешь знаменитым певцом, приедешь с гастролями в какой-нибудь город… Где ты хочешь побывать? В Токио? Вот, приедешь в Токио… А я буду стоять в толпе твоих фанатов и слушать, как ты поешь.

- Тогда договорились? – меня охватил какой-то странный нездоровый энтузиазм. Как всегда это бывает при увлечении какой-то бредовой идеей. – И все это время я буду петь песни и думать, что когда-нибудь мы встретимся…

Его глаза стали грустными.

- Но когда это произойдет, ты уже забудешь обо мне…



В тот день я заснул в его квартире, так и не вернувшись домой. А наутро оказался в своей постели. За окном ярко светило солнце, пели птицы… Внизу, на кухне, мама пекла пирог, а из комнаты Тома раздавались противные звуки какой-то очередной хип-хоп композиции.

Все было как обычно.

Но Джея больше не было в моей жизни. Вообще не было. Его квартира была пуста, а соседи даже и не знали, что там кто-то жил.

Иногда мне начинало казаться, что Джея вообще не существовало. Что я его придумал, сойдя с ума от одиночества и непонимания. В такие моменты я начинал усиленно заниматься пением, думая только о нем. И о том, что когда-нибудь я выступлю в этом чертовом Токио и вновь увижу Джея.

А потом я изменился. И в моей жизни остался только Том и постоянное ощущение грязи.

Я пытался, пытаюсь найти Джея. Пою – для него. Но даже специально нанятый детектив уверяет меня в том, что такого человека никогда не существовало.

Знаю, это глупо и нелепо. Звучит, по крайней мере, ужасно. «Билл Каулитц пытается найти и поверить в своего друга детства». Смех, да и только. Но у каждого человека, даже у самого подлого, низкого, грязного, должна быть в глубине души какая-то светлая мечта. Ее не вытравишь из себя, не заставишь себя забыть о ней. Остается лишь беречь, не давая никому даже касаться кристально чистой поверхности, в которой, словно в зеркале, можно увидеть всю свою жизнь…

* * *

Резкий звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. Я поднялся, еле разогнув заледеневшие ноги, и, посильнее закутавшись в простыню, прошел к двери.

- Кто? – даже не дождавшись ответа, я распахнул дверь, уставившись взглядом куда-то в ноги гостя.

- Билл… - незваный гость, оказавшийся всего лишь Дэвидом, сделал шаг и остановился на пороге, буквально пожирая меня взглядом. Я невольно поежился и кивком головы пригласил его войти, сам отходя в сторону.

- Чего надо? – я взял из пачки еще одну – это пятая или шестая? – сигарету, хотя в горле уже першило от табачного дыма.

Дэвид прошел в квартиру и как-то неуклюже уселся на диван. Я небрежно плюхнулся рядом, чуть не потеряв по дороге простыню.

- Билл, нам надо серьезно поговорить, - ух ты, Дэвид вдруг стал серьезным. И, надо же, похоже, действительно хочет поговорить. Вот только разговоры нам ни к чему. Я прекрасно знаю все, что он хотел бы мне сказать.

Но я лишь хмыкнул и, изогнув правую бровь, терпеливо уставился на своего продюсера, уже почти слыша все то, что он хотел бы мне сказать.

«Во-первых, Билл, почему тебя не было вчера с нами?».

- Билл, - Дэвид не выдержал и отвел взгляд, - где ты был вчера вечером?

Я чуть не расхохотался и, скрывая усмешку, лениво ответил:

- Был на свидании. Запрещено?

- Н-нет, - слегка запнулся Дэвид. Я заметил, что со временем ему стало все сложнее не реагировать на мою неприкрытую наглость и вызывающее поведение.

«Во-вторых, Билл, что случилось в Испании».

- Билл, что произошло в Испании? Я, наконец, услышу рассказ о произошедшем из первых уст? – он попытался скопировать мой насмешливый тон. Не выйдет, Дэвид. Ты слишком серьезно воспринимаешь свои глупые чувства ко мне, чтобы пытаться играть в непричастность.

- Нет, - отрезал я. Совершенно неожиданно мне в голову пришла чертовски забавная идея. – Лучше я тебе покажу…

И не дожидаясь ответа, я уселся на колени к Дэвиду.

- Билл, это глупо… - нет, Дэвид, глупо пытаться сопротивляться мне.

Я заерзал на его коленях, чувствуя, как постепенно наливается кровью его большой член. Вот это мне и нужно, Дэвид. Не твое идиотское «участие», не твоя привычка всюду совать свой нос.

- Сначала меня впихнули в комнату, полную пьяных похотливых уродов, - начал я нашептывать Дэвиду, облизывая его ухо. Мои руки почти автоматически начали стягивать с него какую-то дурацкую футболку. – Потом они заставили меня сделать так, - я встал перед ним на колени, резко дернув за пряжку ремня. Он сидел, словно боясь шелохнуться, и лишь как-то затравленно смотрел на меня. Ухмыльнувшись, я быстро расстегнул его джинсы и достал уже истекающий смазкой член.

По привычке картинно облизнувшись, я сразу же заглотил его плоть почти целиком и начал активно сосать, вызывая у Дэвида потрясающие стоны. В голове у меня, как обычно, словно растекся горячий туман, заволакивая все мысли и чувства. Осталось лишь одно желание – отдаться, как можно скорее, почувствовать обжигающую боль и, затем, дикое наслаждение. Достичь сладостного облегчения и забыться на время.

Колени побаливали от долгого стояния на полу, а горло, и так измученное утренним курением, почти горело и отзывалось неприятным жжением на каждое движение члена Дэвида. Но было во всей этой боли что-то невероятно приятное. Как истово верующий с наслаждением принимает боль от очищения, я принимал эту боль. Да, я похотливая шлюшка. И за это я стою измученными коленями на жестком полу и так потрясающе непристойно наслаждаюсь тем, что делаю минет.

Последнее движение языком – и в моем горле разлилась вязкая сперма. Ее было так много, что я, при всем своем умении, чуть не подавился. Дэвид как-то совершенно устало развалился на диване, глядя на меня этим взглядом, который я всегда ненавидел – какой-то щенячий, полный этой гребаной нежности и грусти.

- Билл… - нет Дэвид, не хочу ничего слышать. Лучше ты дослушай мою историю до конца.

- А затем, - я, наконец, поднялся с пола и уселся верхом на Дэвида, - затем они меня изнасиловали, отымели, выебали… - мой голос становился все нежнее и слаще, контрастируя со словами. Дэвид было возмущенно дернулся, но я одним взглядом заставил его спокойно сидеть. – А ты… ты ведь тоже хочешь сделать это, не так ли? – пальцы сжались на его члене, вновь дразня и лаская. Дэвид лишь прикрыл глаза, на его лице отражалась борьба с самим собой. Он ее проиграет, я это знаю. Дэвид слаб – ведь он, смешно сказать, любит меня. А я давно уже заметил, что любовь делает людей такими слабыми…

Сорвав с себя смявшуюся простынь, я нетерпеливо начал насаживаться на его член.

- Нет, стой, - почти просипел Дэвид, вцепляясь пальцами в мои бедра, оставляя на них синяки.

Черт, я уже почти жаждал боли. Я хотел чувствовать ее, доказать себе, что я жив, а не утонул в своих слишком запутанных воспоминаниях. И я применил запрещенный прием, горячо зашептав Дэвиду на ухо:

- Я люблю тебя… - такие простые слова и такая очевидная ложь, но именно это заставило изумленного Дэвида расслабиться.

Толчок. От боли я не могу дышать, и хочется лишь одного – умереть. А значит, я живой, я существую.

Толчок. Я не слышу болезненные стоны Дэвида, вновь погружаясь в жаркий туман, заставляющий меня забыться и, отбросив все чувства и эмоции, лишь все сильнее, все глубже насаживаться на твердый член.

Толчок. К боли примешивается наслаждение, и я уже не помню, чьи сильные руки обнимают меня, не знаю, чье учащенное дыхание обжигает мою шею, чьи ненасытные губы терзают мою кожу.

В бешеном ритме мир кружится вокруг меня, ослепляя вихрем красок, оглушая своим шумом. И вот он – миг, когда нет ничего и никого. Лишь я и блаженная пустота в голове…

А потом возвращаются ощущения: саднящая боль в заднице, горячая сперма, стекающая по животу и бедрам…

- Спасибо, Дэвид, - я слез с него, вновь закутываясь в измятую простыню.

- Может, стоит поговорить? – неуверенный голос за моей спиной не просто раздражает, он бесит.

- Не о чем. Убирайся, - я достал еще одну сигарету и сел на подоконник, закуривая. Надо бы принять душ. Но никакая вода не смоет грязи с моей души.

Если, конечно, она у меня вообще есть…