зящный верлибр, не правда ли? Крошечная камея – и целая история. А сколько здесь чуткости к окружающему миру, какая способность разглядеть трагическое в малом и, в то же время, постичь торжествующую над всем – даже над неотвратимостью судьбы – гармонию природы…

На самом деле, это и не стихи вовсе, а фрагмент из повести Трумена Капоте «Другие голоса, другие комнаты» в замечательном переводе Виктора Голышева. Видите ли, эта проза столь поэтична, что так и хочется подчеркнуть ее поэтичность, позаимствовав расположение строк у свободного стиха.

Для американской литературы прошлого века проникновение поэзии в прозу и драматургию вообще явление привычное. Разве не бесконечно поэтичны монологи в пьесах О'Нила или Уильямса? Разве не кажутся своего рода стихотворениями в прозе рассказы Фолкнера или Сэлинджера? И как-то особенно ощутимо это поэтическое присутствие в произведениях «на южную тему», в которых авторы вспоминают об уходящей эпохе процветания южных штатов.

Осмеивая вошедший в пословицу снобизм южан, с горечью свидетельствуя об их жестокости и презрении к чужакам, писатели грезят о неподражаемой «южной» галантности, об утонченном вкусе и savoir-vivre. И на наших глазах безумные старухи вновь становятся первыми красавицами Юга, руины превращаются в пышные особняки, из болотной топи возникает кабаре «Лунное озеро», теплый воздух наполняется ароматами нарциссов, сигар и духов, слышны звуки джаза, доносится смех, но вдруг раздается выстрел…

Неудивительно, что эта атмосфера оказалась близка и Трумену Капоте, который провел первые восемнадцать лет своей жизни в Нью-Орлеане. Первая повесть писателя «Другие голоса, другие комнаты», увидевшая свет в 1948 г. (в ту пору Капоте исполнилось всего 24 года, и критики были потрясены мастерством молодого автора), может быть охарактеризована как «южноготическая». В ней и воспоминания об утраченном великолепии быта плантаторов, и леденящие кровь негритянские поверья, и осколки впустую потраченных жизней, и роковые тайны прошлого… Причем, как справедливо отмечает переводчик, и тайны, и ужасы оправданы тем, «что действительность воспринята глазами неискушенного, чувствительного, но быстро взрослеющего ребенка».

И дело здесь не только в том, что повествование ведется от лица тринадцатилетнего мальчика. Трумен Капоте с восьмилетнего возраста всецело посвятил себя сочинительству, пренебрегая обычными для его возраста занятиями, поэтому, с одной стороны, к семнадцати годам он уже был законченным писателем, а с другой, сохранил неподдельную чистоту и детскость восприятия.

Отсюда и та удивительная чуткость к окружающему миру, с которой мы начали разговор. У ребенка еще нет ощущения масштабов происходящего, поэтому встреча с мокасиновой змеей или отъезд симпатичной служанки-негритянки могут вызвать у него больше переживаний, нежели смерть матери или болезнь отца. В то же время именно это обстоятельство смягчает удары судьбы, обрушившиеся на маленького Джоула Нокса. Ведь вместо долгожданной встречи с отцом, ради которой мальчик преодолевает внушительное расстояние, его ожидает пребывание в населенном призраками доме, в обществе в сущности чужих ему людей – страдающего нарциссизмом кузена и самоотверженной, но истеричной мачехи. А отец ребенка прикован к постели, недвижим и лишен дара речи…

Но именно здесь юный Джоул узнает любовь и навсегда запомнит, что «всякая любовь естественна и прекрасна, если идет от естества». Невостребованный эротизм карлицы Глицинии, непреодолимая и трагическая страсть болезненного эстета Рандольфа к мачо Пепе Альваресу, безотчетная тяга самого Джоула к похожей на мальчишку бесстрашной и рыжеволосой Айдабеле – все это любовь, которая размягчает твердую скорлупу души, растапливает лед, «побеждает Снежную королеву». Ведь любовь, как и трава, «всего зеленее»…