Len4ik15 все записи автора Заранее извеняюсь за "кат" и за Заголовок просто Настроение такое..




Настоящая жизнь

Автор: FeierDich
Пэйринг: Том/Билл
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, AU
От автора: Не ищите тут динамики и голых диалогов, хотя некая интрига тут все же присутствует, по крайне мере хочется на это надеяться. И не забываем про жанр.=)
1 сентября 1994 года.

- Не ходи за мной! Ты слышишь? Не надо за мной идти! - ещё секунда, и он остался стоять посередине какой-то не известной ему до этого улицы. Они ни разу не гуляли здесь прежде.
На сереющем небосводе чересчур нервно скользили облака, оттеняя последние солнечные лучи и наводняя окружающий полумрак пеленой плотного от стоявшей пыли и недельного отсутствия дождя, похожего на туман, воздуха. Разрывая тишину гулким эхом удаляющихся шагов, родной силуэт на глазах растворялся в вечерних сумерках, оставляя за собой шлейф из болезненного до дрожи в коленках страха и глухой, еще по-детски невинной обиды.
Растеряно хлопая длинными загнутыми ресницами, он было сделал два неуверенных шага вперед в надежде догнать, в надежде, что обернется, подбежит и крепко прижмет к себе, как обычно. И простит. Но напрасно.
Беспомощно сжав кулачки, он упал на пыльную дорогу и по привычке в голос заревел. И где он теперь будет спать? Кто погладит по головке и нежно поцелует в лобик, приговаривая при этом «Сладких снов, малыш»? Но главное – кем его заменят? Ведь обязательно же заменят, мамочка всегда говорила:
- Вы – близнецы, и по одиночке вам будет очень сложно, запомните это, мальчики.
А раз его бросили, то братику обязательно приведут нового, чтобы ему было с кем играть в игрушки, как они это делали прежде, было с кем драться за последнюю испеченную вафлю или фантазировать об их будущем, лежа в своих кроватках друг напротив друга. Том очень хотел стать пиратом, а Билл, чтобы не разлучаться с ним, решил быть на его корабле капитаном.
Устав в голос плакать, так, что уже начал хрипеть и закашливаться, светловолосый мальчик поднялся с земли и тут же отряхнул штанишки, потому что с рождения был приучен к чистоте, ведь мамочка всегда говорила:
- Солнышки, запомните, что ходить грязными и чумазыми это плохо.
Неуверенно, с опаской, малыш сделал пару шагов вперед, не переставая всхлипывать, размазывая слезки по щекам и ощущая их соленый привкус на губах. Обернулся, осмотрелся по сторонам и поднял голову наверх, когда на нос упало что-то теплое и влажное.
Раздался звук, похожий на треск падающего дерева, и неожиданно небо заплакало вместе с ним, роняя крупные и по-летнему совсем не холодные капли, яростно прибивая к земле целые столпы пыли, увлажняя крыши однотипных в темноте домиков и заставляя колыхаться и трепыхаться раскидистые кроны деревьев, под одним из которых мальчик и поспешил скрыться, зябко обнимая себя дрожащими ручками. Ведь мамочка всегда говорила:
- Ребятки, нельзя играть под дождем, вы можете простудиться и заболеть.
А они очень боялись заболеть, потому что тогда нужно было пить горькие и невкусные таблетки и настои. И еще целыми днями лежать в постели, что для них однозначно было самой страшной пыткой – уж очень резвыми и любопытными родились эти две копии.
Ливень прекратился так же быстро, как и начался, лениво выплюнув последние капли, а в воздухе наконец потянуло долгожданной прохладой и хмелящей свежестью, ветер окончательно затих, превратившись в слабое, ласкающее кожу дуновение, и погружая насытившуюся влагой природу в еще большее спокойствие и кристаллизацию.
Где-то вдалеке загавкала собака, но, зайдясь привычным лаем, неожиданно затихла. Где-то сорвался с пушистой липы пожелтевший, изъеденный настойчивыми насекомыми, одинокий лист и, плавно кружа, опустился на влажную дорогу.
А где-то, в стоявшем почти что на окраине небольшого пригорода доме украшали праздничный торт – взбитыми сливками, рисуя по бокам волнистые линии, а по центру выводя чуть дрожащими руками имя виновника торжества; кусочками фруктов, зеленым, желтым и оранжевым многоцветьем, которое складывалось в незатейливую мозаику наряду с пятью миниатюрными свечками, терпеливо ждущими своего минутного бенефиса.

1 сентября 2007 года.

Том проснулся от очередного кошмара, мучавшего его почти каждую ночь – в этот день ему должно было исполниться 5 лет, но вместо праздника с воздушными шариками, кучей подарков и поздравлений, они с мамой садились в какой-то явно потрепанный временем и множественными поездками автобус и около часа наблюдали за окном унылый пейзаж из скудной растительности, приправленный изредка появляющимися строениями, пока не выходили в совершенно неизвестном, неприметном месте, очевидно забытым Богом и цивилизацией.
Молча, держась за руки, шагали по грунтовой дороге вдоль одноэтажных серых домиков, не обращая внимания на сгущающийся мрак, пока не доходили до унылого перекрестка с обветшалым указателем и покосившимся дорожным знаком.
А потом начиналась самая страшная часть сна – мама кричала, что теперь он должен остаться тут, что не должен идти за ней, потому что был больше не нужен. А он молчал и лишь протягивал к ней тонкие ручки, пытаясь обнять, чтобы мамочка никуда не уходила и не оставляла его тут одного. Он же так этого боялся!
Но она резко отталкивала от себя, отступив на шаг назад и, грозя пальцем, что означало - сейчас надо слушаться – снова повторяла прежние слова, повысив голос и придавая ему еще большую строгость и даже гнев. Напоследок зло сверкая глазами, она быстро разворачивалась и шагала прочь, уже не оборачиваясь и не замедляя шага, не давая ему возможности догнать ее, как иногда делают все мамы, чтобы проучить своих до ужаса непослушных ребятишек.
Он всегда просыпался на крике, но это кричал тот маленький мальчик из его кошмара, идущий по темной, неосвещенной дороге непонятно куда и зачем. Хотя он-то знал – куда. Домой. В теплую постельку, к своему любимому братику и любимой мамочке. Но он все шел и шел, а темнота все больше давила и уплотнялась, и не было видно ни их выделяющегося на фоне других домика с привычным небольшим аккуратным газоном, ни пышных кустов темно-бордовых роз, источающих тонкий, слегка приторный и напоминающий об уходящем лете аромат, ни радостного крика брата, со всех ног несущегося ему навстречу и виснущего на шее со словами:
- Томми, ну где ты был?!? Пошли скорее играть, без тебя не интересно совсем, - чуть укоризненно и до нелепости важно произносил бы Билл, после чего они бы непременно побежали в дом и принялись собирать любимые конструкторы-корабли, чтобы однажды уплыть на них вместе. Туда, где небесная лазурь смешивалась с водной гладью, играя солнечными бликами на спокойной поверхности, где в лицо дул ветер свободы и жажды новых открытий и впечатлений, опьяняя своей доступностью и легкостью, когда достаточно вытянуть вперед руку и ощутить прямо на кончиках пальцев его тихий убаюкивающий шепот.
Сон всегда обрывался на одном и том же моменте – как он, уставший и обессиливший, падает у калитки какого-то дома и кричит. Кричит. Кричит, пока перед глазами не становится абсолютно темно. И Том просыпается.
Просыпается в холодном поту, со слезами на глазах и охрипшим от ора голосом, потому что происходящее там слишком реально и живо, чтобы ограничиться лишь отголосками памяти при пробуждении…
Том быстро схватил с тумбочки сотовый. 9:30 утра. Слишком рано даже для их праздника, поэтому Билл наверняка еще сладко спал, по привычке завернувшись в легкое покрывало и чуть притянув ноги к груди.
Но сейчас это было почему-то не важно, сердце колотилось как сумасшедшее, в висках стучало как от рева десятков машин и самосвалов, руки дрожали. На этот раз сон был особенно реален. И самое ужасное заключалось именно в том, что сегодня, в этот безусловно самый важный день в их жизни, потому что они наконец решились, он увидел продолжение. Он увидел, что там дальше, за черным обмороком у незнакомой калитки. Он увидел, что было дальше…

* * *
Наплевав на время, дату, поздравления и прочую стандартную дребедень, Том, наспех натянув первые попавшиеся штаны и валявшуюся на стуле футболку, вылетел из номера и, дойдя до соседней двери, отрывисто и нервно постучал.
- Билл, открой! – сказал он достаточно громко, когда услышал там какое-то шуршание.
Через пару мгновений дверь отворилась и заспанный, взлохмаченный брат в одних боксерах предстал перед его глазами.
Выдохнув от непонятного, в одночасье заполнившего сознание, облегчения, Том втолкнул его обратно в номер и со всей силы прижал к себе, быть может слишком грубо, нетерпеливо, словно куклу или любимого плюшевого мишку и все повторял:
- Это просто сон. Просто страшный сон…страшный сон… - с каким-то остервенелым отчаянием цепляясь руками за еще шелковистые, струящиеся по плечам черные волосы с белыми прядками.
Спустя пару мгновений Билл всё же выпутался из крепких объятий и с тревогой, промелькнувшей в еще немного слипающихся глазах, тихо прошептал, проводя кончиками пальцев по влажной щеке Тома:
- Опять тот кошмар?
Том лишь молча кивнул и заставил себя улыбнуться. Но что-то всё равно не отпускало его, и тогда он решился спросить:
- Билл, а ты помнишь наш пятый день рождения? – и мгновенно почувствовал, как неприятная скользкая дрожь растекается по телу, опутывая его мелкой паутиной отсутствующих воспоминаний.
- Нет, а что? – непонимающе ответил Билл.
- А другие? Другие помнишь? 4 года, 6, 7 лет? – не унимался Том, понимая, что дрожь только усиливается.
- Я даже три свечки помню, - гордо отозвался Билл, но Том, вместо того, чтобы разделить эту детскую радость на лице брата, лишь как-то странно отшатнулся и прикрыл рот рукой, качая головой.
- Билл, а тебе не кажется это странным? – задумчиво проговорил он, выходя из необъяснимого секундного оцепенения.
- Что именно?
- Ну то, что мы оба не помним тот день? Разве это не странно? – Том снова подошел вплотную к брату и требовательно заглянул тому в глаза.
- Да какая теперь разница, - шутливо отговорился Билл, прижимаясь ближе и обвивая руки вокруг влажной, напряженной спины Тома. – Кстати с днем рождения, братишка, - чуть укоризненно выдохнул он на ухо близнецу.
- И тебя с днем рождения, - вторил Том, сильнее вжимаясь в пахнущее чем-то до боли родным тело, - Извини, что пристаю сейчас с всякими глупостями.
- Это не глупости, просто…это уже прошлое, это всего лишь наше прошлое, - констатировал Билл и, приподняв голову так, что их губы оказались практически в миллиметре друг от друга, серьезно спросил. – Ты ведь сдержишь обещание, Том? Сдержишь?
На какое-то мгновение в мутных глазах Тома промелькнул тот самый неконтролируемый страх загнанного в ловушку зверя, он болезненно скорчился, вспомнив аккуратную мамину руку с привычным запрещающим жестом и вкрадчивый голос, заставляющий тогда еще маленького мальчика сжиматься в беззащитный клубочек.
- Нельзя. Это нельзя делать, запомнили, крошки? – со стороны интонация этого голоса могла показаться даже ласкающей слух, манящей, словно обманчивые речи сирен. Но что-то внутри обмирало, стоило Тому встретиться с холодным блеском в якобы добрых глазах, и он всегда боялся. Отчаянно боялся нарушить любое, даже самое незначительное обещание.
Брат был совсем другим. Да и Тому казалось, что и мама относилась к нему иначе. Она его просто любила.
Восемнадцать лет попыток обратить на себя внимание примерным поведением не принесли ничего, кроме жалящего сердце чувства горечи, а теперь и вины за неправильное влечение к собственному близнецу. И несколько лет борьбы с самим собой должны были закончиться сегодня. Том сдался, а брат все это время терпеливо ждал…
Билл задал свой вопрос с плохо скрываемым волнением, и вместо ответа Том опустил руки с его талии немного ниже, на поясницу, задел резинку трусов и сместил ладони прямо на ягодицы, легонько сжав их и недвусмысленно притянув за них ближе к своему паху. Потерся, почувствовав приятное томление в низу живота. Улыбнулся и нежно поцеловал Билла, слегка втянув его нижнюю губу, а потом раздвинул языком рот и плавно проскользнул внутрь, углубив поцелуй и одновременно усилив трение их бедер.
Но Билл, понимая всё, немедленно перехватил инициативу, загоняя свой язык глубоко в рот брата, сходу задавая бешеный, до одури возбуждающий чувственный ритм. В висках стучала кровь, губы распухли и приятно ныли от жадных покусываний или оттого, что один из них втягивал их своим ртом, нетерпеливо посасывая.
Билл с силой надавил на напрягшиеся плечи Тома и со всего размаха впечатал в дверь, тесно прижимаясь следом и принимаясь бесцеремонно и уже не стесняясь или боясь, что оттолкнет, тереться о Тома, хаотично водя руками по бокам, бедрам, после чего так же резко, как и прижал, поднял правую ногу брата, ухватив чуть выше коленки, и завел за себя. При этом сильно всосал его язык.
Перед глазами у Тома поплыл серебристый, с маленькими светящимися вкраплениями туман. Казалось, что он расползается словно неаккуратно вылитое чернильное пятно на белоснежном листе неплотной бумаги, превращаясь в колотящую тело дрожь, пока твердый член Билла сумасшедше терся об него лишь сквозь тонкую ткань белья.
Вот только Том еще не был готов идти до конца. Хоть и ждать оставалось совсем чуть-чуть.
- Билл, - с трудом разорвав поцелуй, Том, тяжело дыша, попытался вылезти из-под брата, но тот не отпускал, потому что не представлял, как такое возможно – взять и прекратить сейчас, когда до последнего вскрика оставались считанные секунды, когда они, наконец, могли сделать это вместе…как первый шаг. Первое доказательство.
- Билл, - уже немного спокойнее и довольно серьезно прошептал Том, - мама…
- Да забудь ты о маме наконец, - еле сдерживая обиду, дрожащим голосом процедил его брат, - Нам уже восемнадцать, Том, восемнадцать! – надрывно выговорил он.
- Пока нет, – как-то обреченно заметил старший.
- Господи, Том, не начинай снова, пожалуйста. Ну кому важно, что мы родились вечером, а?!?
- Мне, - наверно прозвучало чересчур резко и безапелляционно, что он тут же поспешил добавить заметно ласковее. – Билли, скоро, я обещаю. Потерпи до вечера, ладно, любимый?
Как бы не хотел Билл рассердиться или обидеться на брата, но, услышав последнее слово, вся переполняющая его злость махом куда-то испарилась, словно и не было никогда этого непонимания и постоянных споров о том, что можно, а что нельзя, словно расстояние между «хочу тебя» младшего и «не могу» старшего сузилось до размеров самой мелкой монеты, самой маленькой броши, упрятанной в дальний угол какой-нибудь старой шкатулки, пылящейся на верхней полке устаревшего серванта.
- Прости меня, Том, - тихо вымолвил Билл и нежно обнял его. – Я знаю, как для тебя это важно. Да и до вечера осталось каких-то…, - он на секунду задумался, а потом, весело улыбнувшись, добавил. - Впрочем неважно, любимый.
Поставив нужный акцент на последнем слове и чмокнув растерянного Тома в щеку, он направился в ванну, приговаривая нараспев:
- Сегодня я должен выглядеть великолепно, - и уже зайдя внутрь, высунул голову и ехидно заметил. – А еще мне не помешает снять напряжение, - и подмигнул.
- Билл, - наиграно воскликнул Том, при этом понимая, что непроизвольно возбуждается от возникшей перед глазами картины самоудовлетворения собственного брата, мысли о которой тягуче оседали в низу живота, растекаясь привычной патокой запретного удовольствия. Как он стоит, чуть расставив ноги и прижавшись спиной к стене душевой кабины, запрокинув голову и приоткрыв рот, играет болтиком в языке и кусает губы, пока трогает себя за соски, гладит живот, вместе с горячими каплями двигается ниже, потирает лобок и, наконец, обхватывает свой твердый член, заходясь слабым стоном...
Том моргнул пару раз, чтобы сбросить некстати возникшее видение, получил воздушный поцелуй от брата, после чего тот окончательно скрылся в ванной комнате, чтобы, вероятно, привести в исполнение фантазию Тома, а также навести свой ежедневный марафет, занимающий, надо заметить, совсем не мало времени. А уж тем более марафет праздничный.

* * *
Тому было странно ощущать себя центром этой кутерьмы и непрекращающегося галдежа. Было странно сознавать, что вот она и есть – его настоящая жизнь, в которой семьей были не мама с папой да лохматый пес, прихрамывающий на одну лапу, а коллеги из группы, вечно следящий за ними, строгий, но справедливый продюсер и неотступный двухметровый охранник.
А единственным связующим звеном этих двух параллельных миров оставался его брат. Билл одинаково хорошо чувствовал себя как по одну, так и по другую сторону, лучезарно улыбаясь и заряжая энергией абсолютно всех, кто попадал в поле его видения.
Фанаты, концерты и десятки разноцветных кепок – тоже были частью его настоящей жизни, в которой давно не было места привычному торопливому завтраку перед ненавистной, надоевшей до чертиков, школой, ежедневных домашних заданий и спокойных семейных ужинов с непременным обсуждением случившихся за день событий, похожих друг на друга словно два идеально круглых, клонированных благодаря последним достижениям генной инженерии, апельсина.
Пожалуй, именно спокойствия Тому как раз иногда и не хватало, но разве можно было жалеть о чем-то, когда твои лучшие друзья на пару с веселящимся продюсером подкидывали тебя на руках, а рядом стоящий брат хлопал в ладоши и тоже подпрыгивал в такт от нетерпения? Разве можно было кривить губы в недовольной усмешке, когда, дрожа и заметно волнуясь, две девочки, представительницы вашего официального фан-клуба, вручали вам ключи от новой машины? И это в самом деле казалось таким невероятным и попросту нереальным, что хотелось до боли ущипнуть себя и проверить – а не сон ли всё это?
Когда Дэвид сообщил, что теперь вы имеете право свободно распоряжаться своими счетами в банке; что еще чуть-чуть и можно будет рассекать ночные улицы, сидя за рулем собственного авто, до предела выжимая педаль газа на прямой и разрезая тишину звенящим визгом колес при резком торможении на поворотах…
К вечеру у Тома закружилась голова от волнения и распирающего душу чувства благодарности. Благодарности жизни, судьбе, хоть он в нее и не верил, за то, что всё получилось именно так, за то, что рядом с ним были те, кому он безраздельно доверял и кого любил. И не столько важны ему были блестящие, шуршащие от праздничной бумаги и перевязанные бантиками с завивающимися на концах ленточках, подарки, грудой наставленные в его номере, сколько ощущение полного слияния с новой жизнью. Потому что Том знал – в этот день у него начинается новая жизнь. Жизнь, в которой больше не будет того фальшиво-приторного голоса, вливающего в сознание душащий его яд бесконечных запретов и клятвенных обещаний.
Том улыбнулся своему отражению в зеркале, выключил свет и вышел из своего номера, направляясь в соседний за вечно не успевающим собраться в срок братом. Впереди их ждал снятый на целую ночь роскошный клуб, две сотни приглашенных людей, половину из которых они знали достаточно смутно, но это и правда было не важно.
Когда ты сжимаешь в ладони почти такую же, с длинными тонкими пальцами, касающимися тебя в ответ, чуть поглаживая мягкими как натуральный шелк подушечками, и смотришь в слегка раскосые, словно в свои, сияющие алмазными искрами глаза, обрамленные ровным рядом густых пушистых ресниц, этот мир уменьшается до размеров одного единственного шага, который ты, не задумываясь, делаешь, тут же утопая в теплоте и сладковато-пряном вкусе губ своей второй половинки…

* * *
К трем часам ночи веселье достигло своего неминуемого апогея, после чего по неписаным законам жанра оно непременно шло на убыль – часть людей уже успевала напиться до невменяемого состояния, тихо поскуливая на кожаных диванах, а тем, кому уж совсем не повезло – у белоснежных или хромированных крышек, периодически нажимая там на кнопку слива; часть тех, кто поразумнее, разъезжалась по домам, несмотря на то, что на работу или учебу вставать было не нужно – следующим днем очень удачно оказалось воскресенье; и лишь оставшаяся часть истинных тусовщиков продолжала как-то поддерживать ускользающую нить торжества, правда, уже давно забыв, по какому поводу собственно всё это устраивалось.
Бросив на прощание в немного лениво-двигающуюся на танцполе кучку людей, опутанных клубами сигаретного дыма и витавшими парами давно выпитого шампанского, бесчисленных коктейлей, текилы и прочих спиртных напитков, мимолетный взгляд, а также попрощавшись с друзьями и коллегами, именинники, почти держась за руки, соприкасаясь тканью футболок и грубоватым денимом, торопливо покинули помещение, как обычно ведомые охраной по обе стороны от себя. Сели в машину, которая должна была отвезти их в отель, чтобы завтра вернуться к прежнему графику жизни, состоящему из сплошных переездов, выступлений, интервью и прочих атрибутов звездных будней.
Ведь только поначалу сложная головоломка кажется такой неприступной и нерешаемой, а стоит собрать все кусочки воедино, и загадка тут же перестает мучить твой мозг, раскрываясь привычным и до смешного простым решением. И с каждым разом необходимые шаги для достижения верного результата становятся все более отточенными и профессиональными, в конечном счете превращаясь в бездумный, доведенный до слепого автоматизма процесс.

* * *
Тусклый свет одиноко стоящей на прикроватной тумбочке лампы забавной округлой формы заполнял небольшое пространство комнаты, бросая на стены волнообразные тени.
Черная копна пышно поставленных волос мерно покачивалась из стороны в сторону в ответ на резковатые движения головы, а собранные в хвост тугие дрэды, длиной доходившие чуть ли не до пояса, с едва уловимым шлепком рассыпались по плечам, когда мешающую резинку настигла та же участь, что и белую кепку, несколько минут назад улетевшую в сторону входной двери и приземлившуюся в паре шагов от нее.
- Том, ты уверен? – прозвучал даже не шепот, а какой-то вымученно-тягучий выдох.
- Да, Билл, уверен, - отозвался чуть сбившийся хрипловатый голос, в тончайших интонациях которого не было ни грамма фальши, испуга или тем более сомнения.
- Я покажу тебе настоящую жизнь. Для нас двоих, любимый, - на грани слышимости произнес Билл, но Тому хватило и этого едва различимого звука, чтобы потянуться вперед, цепляясь за тонкую шею, толкаясь языком в приоткрытый рот, и с шумным вздохом через нос опуститься вместе с ним на широкую расправленную кровать, раздвигая длинные ноги и позволяя почти идентичному без одежды телу удобно устроиться между них.
Руки Билла плавно скользили по чуть вспотевшей от тесных объятий коже, каждой клеточкой своего сознания наслаждаясь этим мгновением, когда вот так…в первый раз. Когда губы поспешно втягивали в себя влажный шелк где-то между ключицами, а до ушей донесся первый, пока еще смущенный и негромкий стон, гулким эхом оседая на барабанных перепонках.
- Том!
- Билл, ты слышал? – испуганно приподнял голову Том, озираясь по сторонам и сглатывая обильно выделившуюся слюну.
- Что слышал? – отстраненно пробормотал близнец, круговыми движениями гладя наружную сторону стройных бедер брата и одновременно сильнее вжимая того в постель.
- Нет, ничего. Продолжай, - с легкой ноткой подозрения ответил Том и вновь откинулся назад, перемещая руки на спину Билла и с каким-то странным упорством пытаясь притянуть его еще ближе. А когда тот спустился ниже, слизывая языком соленые капельки пота с влажной груди, вплел пальцы в густую шевелюру, пропуская между ладоней жесткие от лака двуцветные пряди, и слегка потягивая их.
- Том!
- Билл, ну разве ты не слышишь? Голос…он зовет меня…, - в панике вскочил Том и только спустя мгновение с ужасом осознал, что его тело не почувствовало никакого сопротивления при подъеме.
- Билл! Билл! – в отчаянии закричал он, наблюдая, как сидящий рядом близнец бледнеет на глазах, замирая подобно мраморной статуе с застывшей навечно печальной улыбкой на потрескавшихся от времени губах.
- Том, я всегда буду рядом с тобой. Всегда, запомни это.
И Том тут же протянул руки, вспомнив сегодняшний сон, открывший завесу какого-то абсурдного секрета, но ладони прошли насквозь. Билл исчезал.
И Том завизжал, и резко распахнулось окно, забившись ставнями от влетевшего урагана, и заколыхались тяжелые шторы, свистя и путаясь в собственных складках, и с громким звоном треснула лампочка, разбрызгивая стеклянную пыль по темно-коричневому дереву, и густой, походивший на дым плотный поток воздуха легко подхватил еле проглядывающий силуэт брата и прямо на глазах поглотил, тут же начиная гудеть и трясти Тома так, что в какой-то момент земля ушла из-под ног; и что-то настойчиво касалось его, что-то хватало, теребило за плечи. И кружились в обезумевшей битве стены, и потолок оказался под ногами, и…всё вокруг растворялось.
- Том!

* * *
- Том, да проснись же наконец!
Парень с трудом открыл глаза и непонимающе осмотрелся, машинально проведя рукой справа от себя, там, где только что был его Билли.
Но брата, как ни странно, не было, да и кровать была ужасно узкой, настолько, что рука тут же повисла в воздухе.
- С днем рождения, Том. Сегодня у тебя очень важный и знаменательный день, - проговорил какой-то незнакомый голос, да и принадлежал он совершенно неясно откуда взявшейся пожилой женщине лет 45.
- А где Билл? – только и смог произнести он, потому что вообще не соображал, где сейчас находился.
Почему вместо привычного номера в отеле он вдруг с того ни с сего оказался в большой комнате с еще пятью такими же, как у него, односпальными, правда уже заправленными, кроватями? Почему вместо Густава, исправно будившего их по утрам, а сейчас однозначно было утро, вокруг него столпились незнакомые подростки его возраста? «Наверно, фанаты» - подумал Том и улыбнулся, предчувствуя, что брат решил устроить ему какой-то сюрприз и сейчас вот-вот появится. Как-нибудь необычно и шедеврально, впрочем, как и всегда, с фантазией-то у Билла неизменно было всё в полном порядке.
- Том, ну ты опять за своё. Хватит уже. Давай поднимайся, одевайся, ты же не хочешь всё своё 18-летие проваляться в постели, правда? Тебе и вещи надо свои собрать, хоть и жалко с тобой расставаться, - ласково проговорила та самая полноватая женщина в привычном для их возраста темно-синем платье чуть ниже колена.
- А вы за автографом, да? Или просто пришли поздравить и подарить подарки? – заинтересованно спросил Том, не обращая внимания на предыдущую реплику и оглядывая парней, стоявших чуть поодаль от этой странной дамы. Но почему-то они лишь переглянулись между собой и словно сочувственно покачали головами.
- Том, ну какие автографы? – воскликнула она, проводя рукой по его голове. – Тебе снова приснился этот сон, да?
- О чем вы говорите? Где мой брат? Это уже совсем не смешно, - откидывая ее кисть, он быстро поднялся с кровати и прямо в одних трусах, босиком, направился к двери.
- Том…, - позвал его успевший надоесть за это утро голос, но он, снова игнорируя его, вышел из комнаты, на двери которой была прикреплена табличка с номером «15».
«Что за бред?!» - подумал он. Ситуация начинала его порядком раздражать.
А по длинному коридору из одного конца в другой шныряли дети, выглядывали из-за приоткрытых дверей и почему-то все как один, только увидев его, пристально задерживали взгляд. Как будто жалея.
Пока один высокий, крепкий паренек не подошел к нему и с ухмылкой на лице, чуть толкнув к стене, язвительно не заметил:
- Что, у нашего известного на весь мир гитариста опять приступы звездной болезни? – и противно рассмеялся, оскалив неровные зубы.
- Что за дебильная шутка? – уже зло спросил Том, с вызовом глядя в глаза этому наглецу, в то время как в голове мысли путались, рождая новые и новые предположения и вопросы.
Ладно, допустим, это всё придумал Билл, но это уже давно пора было прекращать. С какой стати он находился среди каких-то детишек, которые еще и смели смотреть на него с сочувствием?! Почему какой-то тупой недоумок припер его к холодной бетонной стене, отпуская неуместные колкости в день его рождения? В чем прикол, Билл? Что за черный юмор, братик?
Но где-то совсем уж на периферии сознания зарождалось тонкое, пока еще едва уловимое, чувство тревоги и колючего страха. Липкие нити воспоминаний и смутных образов из чьего-то прошлого прорезали его словно удары остро наточенного клинка, оставляя за собой четкие холодящие душу порезы. От окружающих лиц и голосов голова начала кружиться.
- Какая еще шутка, Томми? - насмешливо продолжил его ровесник. – Ты в детском доме, парень. С самого рождения. И честно говоря, ты уже всех достал своими иногда просыпающимися бреднями с каким-то там отелем, мировой известностью и главное с братом.
Ухватив Тома за горло и подойдя еще ближе, он продолжил, не отрывая взгляда от расширившихся в ужасе глаз:
- У тебя нет никакой группы. Нет никаких фанатов и уж тем более нет никакого брата. Ты слышишь? Нет. Никакого. Брата. И…никогда не было, - с заметным раздражением закончил он, отпустив побелевшего в момент парня.
- У тебя нет никакого брата. Нет никакого брата, - противным гулом звенело вокруг, тысяча шипящих ртов и горящих глаз словно слились в одно мерзкое чудовище с огромной пастью, силящееся сожрать, надвигаясь и хохоча в истерическом припадке сумасшедшей агонии. Подобно рою диких пчел, десятки тонких голосов, мешаясь с откровенно писклявыми или напротив грубыми, давили на перепонки так, что Том закрыл уши руками, зажмурился и заорал так же громко и безнадежно, как в своем кошмаре:
- Замолчите! Замолчите все! У меня есть брат! Есть брат! Есть…есть…есть брат…
Но за черным обмороком у незнакомой калитки был большой холодный дом. И чьи-то чужие ласковые руки. Невкусная каша по утрам. А из окна, спасаясь от собственных страхов, с отчаянно тлевшей маленьким угольком в сердце надеждой час за часом, день за днем, год за годом смотрели наивные детские глаза. Вдаль, туда, где земля сливалась с небом, образуя плавную, слегка нечеткую линию, которой хотелось коснуться кончиками пальцев и стереть, словно ластиком, неправильно нарисованную границу, размешать сине-зеленую акварель двух жизней, превратив их в одну; куда уходила тропинка из снов, в которых мамочка не была чем-то недосягаемым и эфемерным, и где можно было в любое время обнимать ее за шею и виснуть, весело и беззаботно смеясь.
Где она сжимала в обеих руках совершенно одинаковые крохотные ладошки, когда по обе стороны от нее важно вышагивали два неразличимо похожих друг на друга малыша, один в красной курточке, а второй в желтой, рассуждая о том, что старший обязательно станет пиратом, а младший – капитаном на том же корабле. Только лишь бы не разлучаться.

1 сентября 1994 года.

- Билли, дорогой, задуй свечки! – вкрадчивый и такой любимый голос раздался над ушком ребенка.
- Я не хочу один…мамочка, ну где же Том? Мне плохо без него!
- О каком Томе ты говоришь, малыш? – погладив его по голове, молодая женщина с длинными светлыми волосами, струящимися плавными волнами по плечам, испуганно заглянула в большие детские глаза, с какой-то безумной надеждой смотрящие на нее.
- О своем братике! Мамочка, где он? Где он? Где мой братик??? – надрывно прокричал мальчик, и что-то звенящее и черное с ошеломляющей быстротой заполнило его сознание, цепкими лапами ухватилось за сердце и словно вырвало половину из груди.
- Билли, солнышко, - пытаясь прижать к себе сотрясающееся в рыданиях тельце, ласково проговорила женщина, - нет никакого Тома. У тебя нет и никогда не было братика. Но скоро будет, обещаю. Скоро будет…

Конец.
























Нююю?Как вам,понравилось??