Пусть говорит музыка (I let the music speak)

До недавнего времени имя Тило Вольфа (Tilo Wolff) ассоциировалось исключительно с проектом Lacrimosa, любимой группой бессчетного количества готов по всему миру. Для большинства из них Lacrimosa стала воплощением самой сути готической сцены и готической субкультуры, а Тило Вольф – эталоном стиля, образцом для подражания, неким готическим идолом.
Казалось бы, ему теперь надо только наслаждаться достигнутым и купаться в лучах славы, торжественно восседая на троне «Готического Бога»… Но Тило – личность многогранная; к тому же, он относится к тем немногим избранным, кто создает музыку ради музыки, и потому ищет все новые и новые пути самовыражения с помощью самого великого из искусств.
Результатом этих поисков стал электронный проект SnakeSkin, причастность к которому Тило не афишировал даже после выхода в 2004 году его дебютного альбома «Music For The Lost». Но, в конце концов, секрет был раскрыт, и теперь Вольф активно общается с прессой по случаю выхода «Canta’Tronic» - второго альбома SnakeSkin, еще более самобытного и оригинального, чем его предшественник.
Честно признаться, я давно мечтала пообщаться с Тило, поскольку я очень люблю его музыку, а самого его всегда считала очень интересной и неординарной личностью. Поэтому я с энтузиазмом приняла предложение побеседовать с ним в рамках интервью. В назначенный день я с нетерпением ждала его звонка, и начала уже беспокоиться и гадать, что бы такое могло случиться, когда после назначенного часа прошло уже десять минут, а телефон все еще молчал. Но спустя пять минут он все-таки зазвонил, и я сразу же схватила трубку.

- Да, я слушаю.
- Привет. Это Тило Вольф из SnakeSkin…
- Привет, Тило! Рада тебя слышать. Как настроение?
- Настроение хорошее. А у тебя как дела?
- У меня тоже все прекрасно, спасибо. Что ж, тогда мы может начать наше интервью.


В пресс-релизах говорится, что у нового альбома SnakeSkin “Canta’Tronic” концептуальное название. Расскажи немного о том, что оно означает и в чем заключается его концептуальность.
В этом альбоме присутствуют два дополняющих друг друга компонента – мелодии, написанные в «классическом стиле» и спетые голосом оперной певицы Керстин Делле (Kerstin Doelle), и электронная музыка с элементами стиля индастриал. Это получился уже не рок-альбом, а концептуальное произведение, сочетающее в себя классическую музыку и электронную. Мне кажется, это оригинальный подход, это нечто новое – по крайней мере, я еще не слышал ничего похожего. Музыкальная и эмоциональная концепции базируются на создании эмоционального напряжения – как и в случае с Lacrimosa, я пытался выразить свои чувства, но в данном случае мы старались как бы посмотреть на них с двух сторон. Классическая и электронная составляющие отражают две различные эмоциональные сферы - это как бы игра света и тени. Во взаимодействии этих составляющих и заключается концепция альбома.

А что такого ты нашел в электронных, синтезированных звуках, чего не мог найти в звучании акустических и электронных инструментов?
Эмоциональный диапазон синтезированных звуков сильно отличается от диапазона акустических инструментов. У синтезаторов совершенно особое, неповторимое звучание - фантастическое, потустороннее. Я пытался найти такие тембры, которые создавали бы необычную, может быть, даже пугающую атмосферу. Мне хотелось, чтобы они звучали так, чтобы было непонятно, откуда они, на что они похожи, чтобы они могли вызывать у людей самые различные ассоциации.

В одном из своих интервью ты говорил, что первый альбом какого-либо своего проекта ты должен сделать один от начала и до конца. Почему?
Первый альбом – это своего рода фундамент, поэтому когда я создаю новый музыкальный проект, я должен сначала все сделать сам. К тому же, мне не хочется, чтобы кто-то потом говорил мне, что он тоже был в проекте с самого начала... потом, когда фундамент уже есть, я могу начать работать с кем-то еще, но они уже будут знать, какое место они занимают в этом коллективе и в чем заключается их работа.

Как много людей было привлечено к работе над “Canta’Tronic”?
На “Canta’Tronic” нас двое – Керстин Делле и я. На первом альбоме SnakeSkin, “Music for the lost”, я все сделал один, и все вокальные партии на нем я исполнил сам. Для “Canta’Tronic” я вначале написал весь материал, а потом пригласил Керстин, чтобы она спела свои партии. Что касается дальнейших планов относительно состава, то я не знаю, сможет ли кто-то еще присоединиться к проекту, ведь полный состав группы может понадобиться разве что для концертных выступлений.

Можешь рассказать о работе с Керстин? Как ты с ней познакомился, почему решил работать с оперной певицей?
В один прекрасный день мне пришла в голову идея соединить те знания, которые я получил в процессе работы с Lacrimosa – навыки оркестровки и написания композиций в классической манере – с электронной музыкой. А затем я решил пойти еще дальше и добавить к тому, что получилось, выразительный женский голос. Я начал искать оперную певицу, которая могла бы записать вокальные партии, но найти ее оказалось не так-то легко – кто-то не так уж и хорошо пел, другим не нравилась подобная музыка или они были с ней просто не знакомы. И вот однажды я получил письмо от менеджера певицы Керстин Делле, в котором он интересовался о возможности нашей с ней совместной работы в Lacrimosa. Я ответил, что с Lacrimosa поработать не получится, но у меня есть другой проект, и если ее это интересует, то можно обсудить сотрудничество. Керстин послушала музыку SnakeSkin, а я послушал ее голос. Голос мне очень понравился, а ей понравилась музыка, и когда мы сделали пробную запись, то я понял, что все звучит именно так, как надо. Я был этому очень рад, ведь Керстин – человек из совсем другой музыкальной среды… Когда мы с ней общались в процессе записи, я у нее спрашивал, знает ли она какие-то рок-группы. Она говорила: «Ну, назови какие-нибудь для примера». Я называл, например, Aerosmith… - Нет, не знаю. - Metallica? - Нет. – Rolling Stones? – Да… это те старички, что до сих пор ездят по миру с гастролями? – Да, отвечал я. Так что, как я сказал, она пришла из совсем другой среды, и то, что она знала и любила творчество Lacrimosa, было просто очень удачным совпадением. Lacrimosa ведь вообще оказалась единственной рок-группой, которую она знала...

То есть, она просто пела так, как она привыкла петь в опере, не пытаясь как-то подстроить свой голос под твою музыку?
Да, именно так. Я об этом ее и просил, и именно с расчетом на это я писал ее вокальные партии. Я не хотел, чтобы это звучало так, будто оперная певица пытается исполнять поп-музыку - напротив, я хотел, чтобы оперная певица пела так, как всегда, так же, как она поет оперные арии. Поэтому я сочинял ее партии в классической манере, и они совсем не похожи на мелодии для популярных песен радийного формата. Мне кажется, многим такая музыка вообще не понравится, ведь она звучит необычно… вокальные партии кому-то могут показаться странными. Но я считаю, что здесь необходимо было быть последовательным, потому что первоначальная идея синтеза классики и электроники работает только в таком сочетании - то есть, если именно такой голос поет именно такие мелодии на фоне именно такой музыки. Только в этом случае появляется необходимое эмоциональное напряжение, создаваемое взаимодействием между двумя основными составляющими альбома. В противном же случае это звучало бы как попытка заставить оперную певицу петь в непривычной ей манере под совершенно чуждую ей электронную музыку, и вышло бы совсем не то, что нужно.

Ты всегда обращаешь внимание на тот факт, что твоя музыка – это отражение твоей души, выражение эмоций. Но на Canta’Tronic ты писал песни для Керстин. Как ты относишься к тому, что твои эмоции выражает чей-то чужой голос?
Ну, у меня ведь уже был такой опыт - я написал несколько песен для Lacrimosa, которые поет Анне Нурми (Anne Nurmi), а недавно вот сочинил песню для нового альбома Йоакима Уитта (Joakim Witt). На самом деле, мне даже интересно слушать потом эти песни в их исполнении: получается, что я как бы не только смотрю на свое отражение в зеркале - я стою рядом с самим собой вижу себя со стороны. Это дает мне возможность обратить внимание на какие-то вещи, которые никогда бы не заметил, если бы я сам исполнял эти песни. К тому же, для меня это своего рода развлечение, потому что я могу писать музыку, которая мне нравится, но мне не нужно ее исполнять (смеется).

Твой искаженный голос на “Music For The Lost” был в первую очередь маскировкой, или в этом был свой художественный замысел? Каким мы услышим твой голос на “Canta’Tronic”?
В первую очередь, это был художественный замысел, музыкальная идея, которая затем стала и способом маскировки: из-за того, что я таким образом изменил свой голос, никто никак не мог догадаться, кто исполняет эту музыку... Но изначально я просто не хотел, чтобы мой голос был первым, на что бы обращали внимание - он должен был быть частью музыки, выражать эмоции. На “Canta’Tronic” я тоже использовал электронные эффекты на некоторых вокальных дорожках, но там есть одна песня, которую я пою без использования какой-либо электронной обработки. На этом альбоме мой голос уже хорошо узнаваем, несмотря на то, что в SnakeSkin я пою немного по-другому, не так, как в Lacrimosa… Тем не менее, я думаю, что из-за того, что мой голос теперь можно узнать, “Canta’Tronic” многим покажется более личным, чем предыдущий альбом SnakeSkin.

У меня создалось такое впечатление, что SnakeSkin для тебя – нечто вроде экспериментального проекта, он выполняет роль некоего «испытательного полигона». Этот проект более гибкий, чем Lacrimosa, и в его рамках ты можешь воплощать в жизнь новые музыкальные идеи, в то время как у Lacrimosa уже есть сложившаяся концепция, которую ты не хочешь менять. Так ли это?
(задумался) В рамках Lacrimosa я тоже чувствую себя достаточно свободно… Я бы и не смог работать по-другому. В то же время, разумеется, там есть концепция, которая определяется текстами. Я не заиграю, например, техно в рамках Lacrimosa (впрочем, техно я бы вообще никогда не стал играть), но я, тем не менее, чувствую себя там вполне свободно. Безусловно, у Lacrimosa есть сейчас определенный стилистический диапазон, который я бы не хотел больше расширять, потому что он уже и так достаточно широк, и при дальнейшем раздвижении его границ концепция группы просто развалится. На самом деле, сейчас, когда я закончил работу над альбомом SnakeSkin, я буду очень рад вернуться к работе над материалом для Lacrimosa… Для меня оба проекта являются экспериментальными в рамках их специфики. Но самое главное – мне должно нравится то, что я делаю. Я не стал бы записывать что-то, что мне не нравится, даже если это обещало бы больший коммерческий успех и было бы более популярным, чем то, что я сейчас делаю. Может быть, я бы в таком случае создал третий проект…

И он был бы коммерческим?
(смеется) Ну да… может быть. Но пока я ничего такого не планирую. (дружный смех)

Наверное, электронная музыка была для тебя чем-то новым и незнакомым на момент создания “Music For The Lost”?
В каком-то роде, да. С точки зрения создания такого музыкального материала, это было действительно так, хотя я и раньше уже как-то контактировал с электронной сценой – я давно слушал группы вроде Depeche Mode, что-то из EBM. Поэтому первый альбом Lacrimosa был несколько более электронным, чем последующие. Но с точки зрения сочинения и записи музыки, создания новых тембров – да, это было для меня в новинку. Это было в некотором роде приключением, путешествием по неизведанной территории, и я не знал, что из этого в итоге получится.

Ты говорил про песни Lacrimosa, что это «вдохновение, рождающееся из слова» - то есть, там главенствующую роль играют тексты. А как обстоит дело со SnakeSkin? Я могу представить себе, как создаются песни для Lacrimosa, но как рождаются песни SnakeSkin?
На самом деле, процесс создания композиций в обоих случаях примерно одинаков… Просто я не иду сразу записывать на бумаге все, что я чувствую, а пытаюсь сыграть это на пианино или записать в компьютер. Я пропускаю этап написания текстов и стараюсь отобразить весь спектр эмоций только с помощью музыки, без текстовой поддержки. В итоге выходит, что процесс сочинения отличается вовсе не так сильно, как отличается музыка при первом прослушивании. Чем больше вы будете слушать музыку SnakeSkin, тем более заметной будет ее связь с Lacrimosa, и тогда, скорее всего, станет понятно, что способы создания музыки для обоих проектов не так уж сильно различаются.

А почему ты сделал SnakeSkin remix композиции “Lichtgestalt” для EP Lacrimosa “Lichtgestalten”? Будут ли появляться такие ремиксы на следующих альбомах Lacrimosa?
Я сделал этот ремикс потому, что подумал, что сейчас это могло бы быть интересно – после того, как я создал такую огромную пропасть между Lacrimosa и SnakeSkin, я решил сам же эту пропасть и перепрыгнуть, разрушить границы между двумя своими проектами. Я хотел посмотреть, что получится, если я сделаю композицию для Lacrimosa так, как обычно делаю музыку для SnakeSkin. Обычно в процессе создания музыки я как бы оказываюсь в неком пустом пространстве, в котором нет никаких границ и ориентиров, где не за что уцепиться. Я начинаю с чистого листа: у меня есть только чувство или эмоция, которые я хотел бы выразить, но в начале я не знаю, как это сделать… Это как свободное падение. Такой процесс мне очень интересен, и он нужен мне, но…Мне показалось, что было бы неплохо взять уже готовую песню, которая мне очень нравится, и попытаться найти в ней что-то, чего я не видел раньше. Так вот и появилась идея сделать этот ремикс. Разумеется, он не лучше и не значительнее оригинальной версии, но это хорошая «вторая партия».

Да, конечно. Ты планируешь какие-то живые выступления со SnakeSkin?
Нет, пока у меня таких планов нет. После выхода первого альбома намечались какие-то выступления - после того, как я получил предложение открывать шоу Мэрилина Мэнсона. Но в итоге я это предложение не принял. Думаю, это было верное решение. На данный момент я не планирую выступать со SnakeSkin, потому что перед тем, как я появлюсь перед публикой с этим проектом, у меня должна быть какая-то концепция. Когда я выхожу на сцену с Lacrimosa, то я просто выражаю свои чувства, я получаю эмоциональную подпитку от публики, я будто бы растворяюсь в музыке. Со SnakeSkin я не могу выступать так же, потому что в этом случае концерты будут такими же, как и у Lacrimosa, но этого я допустить, конечно же, не могу. Поэтому я должен найти оригинальную концепцию живых выступлений, которая отражала бы суть SnakeSkin, но в то же время не была бы похожа на концерты Lacrimosa, что, среди прочего, означает и то, что на мне не должно быть сосредоточено основное внимание публики. До тех пор, пока я не придумаю такую концепцию, я не выйду на сцену со SnakeSkin.

А что ты чувствуешь во время концерта, стоя перед огромной аудиторией? Я была на московском концерте Lacrimosa, и я могу сказать как представитель этой аудитории, что на сцене ты похож на волшебника, гипнотизирующего всех окружающих… Трудно ли это – все время отдавать людям частичку своей души? Что ты ожидаешь от них в ответ?
Это трудно только тогда, когда не получаешь никакой отдачи от публики. Конечно, когда я выхожу на сцену, я должен сделать первый шаг. Первоначальный импульс идет со сцены, но затем публика обычно возвращает этот посыл. Если так происходит, то я действительно могу открыть ей свое сердце. Совсем не сложно отдавать что-то людям, если ты что-то получаешь в ответ. Конечно, после таких эмоционально насыщенных концертов я чувствую себя очень уставшим, и мне нужно немного отдохнуть, прежде чем отправляться на какую-то вечеринку или выходить к поклонникам. Но повторюсь, что если получаешь отклик от публики, то это очень приятно. Вот если люди в зале никак не реагируют и не отдают тебе ничего взамен, тогда становится по-настоящему сложно. В таких случаях я «закрываюсь» и просто пою песни, вкладывая в них меньше эмоций, чем мог бы. Мне не это не слишком по душе, но были случаи, когда люди подходили ко мне после таких концертов и говорили, что им все очень понравилось. Но я-то со сцены этого не почувствовал… Конечно, я понимаю, что люди реагируют всегда по-разному, но я предпочитаю получать эмоциональную подпитку от публики во время выступления – тогда концерт становится действительно прекрасным событием, и тогда совсем не сложно открыть свое сердце и позволить музыке говорить.

Твой внешний вид, то, что называют имиджем, достаточно сильно изменился за последнее время… Связано ли это с тем, что и ты сам, твое отношение к жизни и к людям, тоже изменились? Если да, то как именно?
Мое отношение к жизни… да, конечно, оно изменилось. Все должны как-то меняться, развиваться… нельзя оставаться на одном уровне до конца жизни. Сейчас я стараюсь достичь баланса, душевной гармонии - сконцентрироваться на важных вещах и не позволять себя отвлекаться на что-то незначительное и бесполезное. Я до сих пор не слишком люблю людей… но я работаю над тем, чтобы это как-то исправить. Я вроде бы люблю жизнь, или учусь ее любить… по-своему. Если говорить обо всем этом, то мое отношение к жизни изменилось. А то, что ты называешь имиджем - для меня это просто то, как я выгляжу, мой внешний вид. Почему-то многие люди расценивают это как имидж, но для меня моя внешность – это отражение моего мироощущения, состояния моей души на данный момент. Я просто хочу чувствовать себя комфортно, и я одеваюсь в то, что, на мой взгляд, мне соответствует. Я не могу поступать так, как те музыканты, которые полностью преображаются на сцене – я этого просто не понимаю. Я должен чувствовать себя комфортно и в той одежде, в которой я хожу по улице, и в сценических костюмах, а если мне удобно в том, что я ношу на сцене, то почему бы не выглядеть так всегда? Когда я время от времени как-то образом меняю свой внешний вид, то некоторые люди мне, конечно, говорят, что это не слишком умно, ведь поклонники могут подумать, что я изменил своему имиджу и больше не верю в то, что я делаю… Но я не вижу связи. Я могу выглядеть только так, как мне удобно, как я себя ощущаю в данный момент времени. Жизнь меняется, и если ты стоишь на месте и не меняешься вместе с ней – это равносильно смерти. Но вот что я еще скажу по этому поводу: я думаю, что очень важно иногда оглянуться назад, на все, что ты сделал, и просто принять это. Я не люблю людей, которые говорят: «Знаешь, десять лет назад я выглядел полным идиотом», потому что я знаю, что еще через десять лет они снова будут говорить то же самое и снова будут думать, что десять лет назад они выглядели смешно… Как же я могу их воспринимать серьезно, если они сами себя серьезно не воспринимают? Вот поэтому я думаю, что во все, что ты делаешь, что ты говоришь, в то, как ты выглядишь, надо верить, чтобы не отказываться от этого в дальнейшем и иметь возможность признать это как часть себя, часть своей личности. Безусловно, меняться можно, но это всегда должно быть пошаговое развитие, основанное на каком-то фундаменте, а не резкий разворот на 180 градусов.

Тило, если бы кто-то спросил тебя: «Что есть жизнь? Хорошая ли это вещь или плохая, благословение это или проклятие, или пытка?...» Что бы ты ответил?
Это вызов.