Более 60-ти лет назад, в середине ноября 1944 года наш эшелон с танками пересекал Днепр по деревянному мосту, наведенному саперами.
Поезд шел так медленно, что можно было идти пешком рядом с платформами, не отставая. Мост под тяжестью танков шатался, вызывая удивление у всех, кто был в эшелоне.
Рядом, в воде Днепра виднелись каменные быки старого довоенного моста. Возле этих быков, еще до войны, когда мост был цел, я не раз с мальчишками нашего двора купался и ловил рыбу.
Пока шел поезд многие солдаты и офицеры соскочили с платформ и вагонов и, держась за борта платформы, шли рядом по настилу.

Из открытых дверей теплушки я смотрел вдаль на ту сторону Днепра и видел окраину Киева и золотые купола самых высоких церквей Киевской Лавры.
Киев, как известно, был взят нашими войсками 7-го ноября 1943 года. Въезжали мы в город уже в сумерках, потом где-то долго стояли, потом нас кормили ужином.
Поздно ночью, в непроглядной мгле, эшелон отогнали к эстакаде, где должны были разгружаться.
Кто-то объявил, что это станция Святошино - тоже знакомое с детства место, где бывал не раз.
Было так темно, что во время разгрузки механики не видели своих командиров. Фонариков ни у кого не было. Кое-кто умудрялся показывать путь механику с помощью светящегося компаса.
Один из механиков потерял из виду своего командира и наехал на него.
Все обошлось благополучно. Командир попал между гусеницами, и его протащило под днищем самоходки по глубокой грязи. Он сзади вылез из грязи и с руганью побежал куда-то обмываться.
Во время всех этих перемещений не обходилось без бытовых потерь – два солдата раздобыли антифриз, выпили его, отравились и попали в госпиталь.
Вскоре после разгрузки нас построили и объявили, что наша маршевая рота (батарея) вливается на пополнение в 1419 самоходный артполк, командиром которого был полковник Жмакин, старый офицер, бывший кавалерист, участник гражданской войны.
Командир полка стоял перед строем и объяснял нам обстановку.
На голове у командира был надет добротный меховой шлем, какие носили летчики.
Рядом с командиром стояло несколько офицеров – ветеранов полка.
Вскоре мы познакомились с ними. Один из ветеранов был старший лейтенант Суворов, который привлек мое внимание своим рассказом о боевом эпизоде, который произошел совсем недавно.
Где-то возле житомирского шоссе он спрятал свою самоходку на опушке леса, а сам вышел на шоссе. Был сильный туман и поверх телогрейки он надел плащ-накидку с капюшоном и так вышел на середину шоссе.
Послышался шум автомобильного мотора. Суворов вытащил пистолет, взвел курок и держал его наготове под накидкой. По шоссе шла легковая машина. Суворов поднял руку. Машина начала замедлять ход, но не остановилась и продолжала медленно двигаться. Тогда он быстро настиг машину и, ругаясь по-немецки, рванул дверцу, и расстрелял водителя и пассажира – немецкого офицера. Обшарив машину, забрал оружие и карту с бумагами. Все это принес командиру пока.
За эту самодеятельность ему здорово попало от командира полка, но он был представлен к награде.
Нам предстояло совершить ночной марш в сторону Житомира.
Выпал снег, мороз был слабый, но видимость была плохой – был туман, а затем и совсем стемнело.
Шли проселочными лесными дорогами.
Где-то в лесу к нам на танки уселись партизаны, и мы сходу атаковали небольшую деревню.
Нам даже не пришлось стрелять из пушек, немцы под натиском партизан удрали из деревни. Когда расцвело, местные крестьяне привели в хату к партизанам власовца, которого нашли в хлеву, спящим после пьянки. Власовец был в зеленой форме, напоминающей лыжный костюм. Тут же, в хате партизаны судили власовца.
Ради любопытства я пошел к этой хате. Но внутрь меня не пустили – было много народу.
Через некоторое время двое конвойных вывели власовца и повели в лес. Мы услышали автоматную очередь и увидели возвращающихся назад конвойных.
Власовец так, видимо, и не понял, что произошло.
Вскоре наш полк опять был на марше. Шли уже днем, шел снег. Я увидел, что мы проезжаем по знакомым мне местам. Это было местечко Коростышев, примерно в 30-ти км от Житомира, где до войны мы всей семьей дважды жили на даче летом.
Колонна медленно продвигалась по берегу реки Тетерев, мимо скалистых берегов, где я подолгу загорал на солнцепеке, ловил рыбу, нырял и со дна доставал ракушек, содержимое которых шло на крючок в качестве наживки для ловли рыбы.
Я ехал и, глядя вокруг, вспоминал как в голодном 1933 году, копаясь в песке, под крутым берегом реки Тетерев, я вдруг неожиданно выкопал фигурку ангелочка, как потом выяснилось полностью сделанную из серебра. Фигурка была размером 10-12 сантиметров. В руках ангелочек лук со стрелой. Некоторое время я играл с фигуркой – на лук укреплял маленькие аптечные весы и использовал ее для взвешивания всяких мелочей.
А потом, позднее, когда стало совсем плохо с продуктами, папа отнес статуэтку в Торгсин, где выменял на нее коробку сахару и несколько килограмм муки. Это очень помогло нашей семье пережить голодный период, который хоть и был в Киеве не такой продолжительный период, как на всей Украине, но все же был.
И вот уже наши танки (самоходки мы почти всегда называли танками) идут по знакомой мне улице, где стоит дом – наша дача, где мы жил летом 1940 года.
Мне вновь пришло на память то время. Помню, как хозяин нашей дачи устроил свадьбу в саду.
Под яблонями поставили длинный деревянный стол и скамейки.
На столе было много всякой закуски и мутной самогонки в бутылях.
Хозяин выдавал замуж свою дочь. За столом сидели мужики и бабы, которые горланили украинские песни.
Я пришел из леса и стоял на улице и был смущен этим гомоном, который стоял возле дома.
В какой-то момент хозяину показалось, что мало закуски и мало выпивки. Какие-то мужики пошли за водкой, другие привели белую козу. Козу привязали к забору и стали резать ей горло. Коза страшно хрипела, а возле нее все время мешался козленок, который все пытался пробиться к матери и жалобно мекал.
Ножи были тупые, а мужики страшно пьяные, ругались и все-таки доделали свое дело.
Больше я не мог смотреть и пообедал в дом.
В доме была одна моя бабушка. От страха она сидела в углу возле русской печи, а в ее ушах я увидел красную клюкву. Оказывается, она заткнула уши, чтобы не слышать дикие крики со двора.
Она собиралась печь пироги и все это была вынуждена отложить в сторону, а тесто накрыла полотенцем.
Козу они съели, самогонку всю выпили, а позже я увидел всю эту компанию, валяющимися на траве под деревьями….

….Мой танк шел рядом с этим забором, и в это время постоянно падал снег. Я был ошеломлен увиденным и толкнул механика в спину, чтобы тот обратил внимание на окружающую местность. Когда он высунулся, я ему на ухо сказал, что в этом доме я жил на даче. На него мое сообщение не произвело никакого впечатления.
Мы выехали на житомиркое шоссе и некоторое время мчались по асфальту. Затем свернули в лес.
Наверное, больше месяца прошло с тех пор, как наш полк начал постоянно сближаться с противником. Почти совсем мне не запомнилось это время, за исключением изнурительных ночных маршей по лесным дорогам вблизи Житомира.
За это время Житомир уже успел побывать в руках наших войск, и внезапно был сдан немцам. В то, что предшествовало сдаче Житомира, я не был посвящен.
До нас доходили отдельные слухи в виде версий, по мере того как мы сближались с немцами.
Рассказывали, что на одной из ж.д. станций вблизи Житомира наша пехота захватила цистерны со спиртом. По чьему-то сигналу эти цистерны моментально облепили солдаты, и началась пьянка. Спирт черпали всеми доступными средствами и способами.
Оказалось, что спирт был отравлен немцами синильной кислотой. Сотни солдат тогда погибли или ослепли.
Это был один из случаев, когда войска потерпели поражение. По этому поводу нам зачитывали приказ командующего фронтом генерала Ватутина. Много офицеров было наказано, многие пошли в штрафбат. Больше такого на моей памяти не было.

Марш на танках в зимнее время по лесистой местности – это тяжелое испытание, особенно в ночное время.
Постараюсь передать на бумаге всю драматичность этих маршей.
Двигались чаще всего ночью. Светить фарами запрещалось. Каждый танк ориентировался по двум красным огонькам впереди идущего танка.
Огоньки то приближались, то удалялись. Монотонный шум моторов, как ни странно. Действовал успокаивающе.
Спасть хотелось невероятно. Главная задача на марше – не уснуть. Механики уставали больше всех и поэтому, во время остановки моментально засыпали.
В этот момент только командир танка мог вовремя разбудить механика.
Сон подбирался незаметно. Наводчики и заряжающие уже давно спали на днище, но командир всегда начеку, он не должен спать. Если засыпали все – это трагедия.
Представить себе такую картину – становится не по себе.
Уснул механик, уснул командир танка. Танки ушли. Вся колонна. Машина, которая находится сзади спящих, тоже стоит на месте. Даже если там не спят, никто не подозревает, что впереди спят.