Ну, в общем, тут одной знакомой бабе крупно свезло - ей выделили муниципальную кирпичную халупу взамен её халупы бревенчатой. Но свезло этой бабе главным образом не из-за этого, а из-за того, что её вообще не сожгли нахер вместе с избушкой. А у нас это запросто. А не стой на пути у капитализма со своим человеческим достоинством и смехотворными конвенциями. Уйди нахуй вообще с дороги, говно, здесь будет железобетонный торговый центр. Он станет вечным. Если конечно на него не упадёт водородная бомба, что было бы неплохо. А так - Иисуса позабудут, а он будет стоять, потому что из двухсотого бетона. А Иисус вобще непонятно из чего. Ни тебе гостов, ни тебе снипов. Дух, короче. Ну я тоже был духом, и что с того?

Ну и короче взломали мы печати и зашли в эту квартирку. Одиннадцать убитых метров, санузел, кухня, балкон, паутина и трупы всякой сушёной мелюзги.

- Ну вот, - сказала баба, - здесь жил одинокий мужчина, он вёл аморальный образ жизни. Пропал без вести шесть лет назад. На прошлой неделе был юбилей, хи-хи.

Какой ещё, думаю, аморальный образ в этой дыре? Бухать, дрочить, ждать чуда, страшиться собственных отражений и съехать в результате с гостинки в рай? С другой стороны, я может несправедлив к покойному и это был интересный человек. Может он был поэтом или разделывал мальчиков в ванной. Причём второе вовсе не исключает первого.

- Надо, Рахманчик, привести в божеский вид за недорого.

Я достал рулетку и следующие полчаса мы немножко поторговались. Я аж взмок от её бережливости.

Потом эта баба свалила. Хорошая она в общем-то. Сиськи большие, а вот задница подкачала, потому что плоская. У меня и то больше.

Я переоделся, расчехлил свой сорокасантиметровый, разложил остальной инструмент и вышел на балкон. Я посмотрел по сторонам. И плюнул вниз. Слюна повисла на чьих-то трусах пятью этажами ниже. Ничего удивительного, что здесь мужики теряются для общества и государства в целом. Хули ещё тут делать.

Внизу, во дворе, я заприметил магазинчик. Над дверью магазинчика была прибита вывеска "МАГАЗИН ФАУНА". А по краям были нарисованы несуществующие в природе цветочки. Наверняка этот магазинчик способствует пропаже мужиков. Отсюда и начнём своё расследование.

Я снова переоделся, спустился вниз и зашёл в эту фауну. Купил семьсот семьдесят седьмой, поднялся в халупу и опять переоделся. Я уселся на перевёрнутом ведре посреди комнаты и раскупорил портвешок. И устроил сеанс загробной связи.

Ну, думаю, чего это ему вздумалось пропасть без вести? Этому еблану и беспалому столяру, с пожилой матерью в довесок к своим страхам. Поначалу этот Леонтий Иванович матери стеснялся, конечно. Покупал боярышник вместе с календулой. Выдумывал себе зубную боль и ходил полоскал календулой зубы. После рюмки боярышника. Ну а потом надобность в конспирации пропала, поскольку мать умерла и ничего кроме (что самое смешное) его же молочных зубов в платочке ему не оставила. Гостинка эта осталась ещё, правда. Которая медленно, но верно стала просираться, поскольку платить за коммуналку было нечем. Столярки все поумирали, всё живое закатали в пластик. Детей у него не было, да и нахуй они нужны. Лучше сразу внуки, а так не бывает. И вот лежишь себе на кушетке, нюхаешь подмышки, дрочишь сам себе. И тут понимаешь, что дрочишь на никого, на пустоту. И становится страшно. Начинаешь фантазировать и ничего кроме как воспоминания о том, как подглядывал за купающейся голой матерью ничего в голову не приходит. И ты встаёшь с кушетки, одеваешь штаны и идёшь куда-нибудь. В магазин идёшь. А на дворе бесконечное лето. И вот подбегает к тебе такса. У неё соски до земли. Она доброжелательна. Лицо у неё хорошее. Ты садишься на корточки, чтобы поцеловать его.
- Эй, ёб твою мать, не дыши на мою собаку! - кричит кто-то.
Возвращаешься домой и маешься. Ходишь из угла в угол. Маешься. Всю ночь маешься. А утром выходишь из дома и идешь вперёд. Идёшь и идёшь. Приходишь в чистое поле, роешь яму, ложишься в неё и закапываешь сам себя.
А на следующий день прорастаешь ромашками.

© Рахман Попов

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p218143605.htm