Мои родители пытались приучать меня к порядку очень жёстко. Например, было время, когда папа определил место каждой вещи в моей комнате, и, если что-то лежало не на этом самом определённом для этого чего-то месте, это выбрасывалось. Причём выбрасывать я должен был сам. Я со слезами на глазах сгребал в мусорное ведро всякие хорошие и нужные мне вещи и выносил их на мусорку.

Время от времени папа устраивал ревизию ящиков моего письменного стола и, если ему казалось, что порядок в ящиках не идеален, просто высыпал всё из них в то же мусорное ведро.

Для меня написали распорядок дня. И требовали, чтобы я ему неукоснительно следовал.

Когда затея с распорядком всё же провалилась, от меня стали требовать вести «сетку времени» — писать отчёт о том, что и почему я делал в каждый час прошедшего дня.

Я ежедневно должен был гладить свои брюки и рубашку и пылесосить в комнате. Потом ещё и в прихожей и в комнате родителей (в которой, кстати, всегда был лютый беспорядок, особенно на папином рабочем столе).

Каждый день я должен был вытирать пыль и поливать цветы в своей комнате (которые терпеть не мог, потому что они занимали полезную площадь и вообще мешали).

Прежде чем начать читать книгу, её надо было аккуратно обернуть в бумагу.

Любому масштабному делу должно было предшествовать составление чёткого плана.

Если меня звали на кухню или в большую комнату (как правило, стуком в стенку, моя комната была как раз посредине), я должен был явиться незамедлительно.

Я не имел права сесть ужинать, предварительно не причесавшись.

Какое-то время, правда, недолго, лет семь-восемь мне тогда было, мне запрещалось говорить за столом. Если я открывал рот, папа бил меня ложкой по лбу.

На улице, если я шёл куда-то с родителями, мама постоянно (вслух и громко) требовала, чтобы я «правильно ставил ноги», не сутулился, не наклонял голову, шёл ровно, держал осанку. Часто она просто хватала меня за плечи и расправляла их силой. Или пинала меня в спину, приговаривая: «Не сутулься».

Шарф зимой я мог надевать только строго определённым образом. Не имел права снимать обувь, не развязав шнурки. Если носил рубашку без галстука, верхняя пуговка обязательно должна была быть расстёгнута.

Просыпался я по будильнику в шесть утра, после чего делал зарядку, пробежку, принимал так называемый «контрастный душ» (о, об этом потом отдельно). Ложился строго в девять вечера.

Ну и так далее.

Я это всё люто ненавидел.

И как только смог лет в 13 выносить родителей из комнаты, когда они приходили с претензиями и попытками контроля, я стал это делать. Тупо брал папу или маму в охапку и выносил из комнаты. И немедленно не стало в моей жизни никаких сеток времени, никаких разложенных в строго определённых местах стопочками тетрадок, никаких, блять, таблиц и графиков. Всё лежит там и так, как, так сказать, исторически складывается. Вставать и ложиться я стал тогда, когда мне удобно. Все комнатные цветы из своей комнаты нахер вынес. Стало хорошо.

Но то, что было до 13 лет, оставило на моей нервной системе серьёзный отпечаток. При виде таблиц меня до сих пор иногда трясёт. С упорядоченностью любого рода отношения у меня сложные и часто болезненные. Бывает, что необходимость просто сделать что-то к определённому времени (даже, например, лечь спать) вгоняет меня в страшный ступор или в тихую агрессию и я начинаю рефлекторно искать, кого бы вынести из помещения.

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p208143260.htm