Это ж надо как стекла держутся. На резинке. А раньше-то, помню, на рейку крепили. Тогда какой хулиган камень кинет – и поминай стекло как звали. А сейчас-то вон оно, прогресс. Троллейбысы.
И резина тебе, и пластик, и кавучук. И домой за пять минут доехать. А раньше в школу час - пять километров шла, ага.
Смотришь в это окно – а за ним плитка на дороге, и магазины на каждом шагу, и больницы… Город…

А тогда, помню. Как с мужем-то познакомилась. Хех. Кишки-то ему разворотило. Я их ему в живот засовываю, а он смотрит на меня. И глаза-то такие серые, чистые. И чуб черный торчит, расхристанный.
Я ему кишки домой засовываю, значит, а он улыбается. И говорит «А звать-то тебя как? Прасковья? Ну а я Михаил, Миша. Вот мы с тобой, Пашенька, заживем, как поправлюсь я».
И земля вокруг рвется. И кишки. А он лыбится во все зубья, а?

А мне-то шестнадцать, ну какая я невеста? В грязище вся, в кровище. Сопли вытираю. Рукавом, ага. Страшно, аж душа в пятки уходит. Война.
Вот оно как.
Да.
А потом, помню… хех. Война-то скончилась. Я-то сама не знала, мне мамка сказала перед смертью. «Панюша, все, выжили мы».
Ну, думаю, заживем. Недолго-то резеду жрать осталось.
Ну, пожрали еще, правда, помню, после войны-то.

А потом он пришел. Я не ждала уж, ну какие тут свадьбы, а? Полсела на похоронах, а тут – он, с глазьями своими серыми. Гимнастерка такая застиранная, но чистая, без копоти. И вещмешок за спиной. И дырка на животе зашитая. Та самая, ага.
И улыбается стоит.
А у меня-то и похарчевать его нечем – сами чуть не землю парим.
А он с мешка - сала шмат, тушенки банку, сгущенку. Да платок, красивый.
Ну, подружка, Тася, сгоношилась, самогоночки вынесла графинчик. Так и смотрины справили.
Да.
Вот так полвека-то и прожили. Паня ды Миша.

В шейсят восьмом дачу нам дали – Миша-то по линии минфина работать пошел. С ящиков старых построили, с линейкой по сантиметру меряли, чтоб лишнего не выдать, да все равно, все родное, наше. Огородик, смородинка. Картошечка. Парник опять же.
К тому времени уже две дочки бегали – Валя и Зося. Там и выросли.
Это ж надо – тут и двери-то, сами открываются на остановке, толкать не надо. Не то, что тогда.
А недавно Мишенька-то мой помер. Долго мучился, бедный. С сердцем беда была.

Внучки приходили. Старшой до смерти сидел. А у него-то как раз сынок родился. Девятнадцатого. Мой-то Миша без памяти ужо был. А двадцать шостого глаза открыл, услыхал, и говорит: «Ну, теперь и помереть не страшно». И помер. Вот так-вот. Глаза закрыл, хрипанул как мерин, и помер сразу.
Да, и мне тут осталось…
Вот так-то, внучок, а ты говоришь «Садитесь, бабушка». Хороший ты, добрый, вежливый. Дай твоей мамке здоровьичка, внучек, ага. Спасибо.

А сумки нет, я сама донесу. Поснедаю уж напоследок.
Ну, бывай, внучок. Бывай.
Это ж надо – стекла тут на резинке. Хех. И двери сами открываются…

© yan4ello

http://the-cheerful-robot.diary.ru/p196170621.htm