АМНЕЗИЯ
автор - Алексей Черников

***
ПРЕЛЮДИЯ

***

В мясистой мгле запотевают окна,
Туман по небу хлещет, как мюзле,
И немота стекольная промокла,
Гляди, какие розы на стекле, —

Такие вечера не терпят взгляда.
Они текут, — и плавится земля, —
Как розовые гроздья винограда,
Как в люстре водопады хрусталя.

Расти, и жди малинового чуда,
Откуда ноги вытянет рассвет.
И плавно обостряется простуда,
И горла нет, и песнопенья нет.


***

1 часть
ОН ИЗГНАН ИЗ ОТЧЕГО САДА


***

Сон-гвардеец караулит высоту,
Осиянную воздушную версту, —
Зачерпни её в глазницы, спи, дитя.
И деревья сохранят твои покои.
И трава, в полпоцелуя шелестя,
Навестит твоё лицо нагое.

В древнем, в детском космосе лица
Нацвела уже зелёная пыльца, —
Даже пальцы увязают, даже губы,
Зачерпнув полпоцелуя второпях.
И дыханья дымовые срубы
Отлегают на морозных лошадях.

Но и снег крадётся в бабье лето сна,
И с трудом светает ветка у окна.
Навещает белый снег своих знакомых,
Катит музыкой раскаченных дверей,
Отсекает жёлтых рыб и насекомых,
Красных птиц, простуженных зверей.

Сад заснувший позабыл, что спящий — Бог,
И открылся мне с восходов четырёх:
Бог всё спутал и впустил. Ягнёнок хмурый
То качнётся, то ударится лететь
Дальним краем, то лежит с температурой,
Как земной, не золотой медведь.

Как гимнаст, распят в нелётной высоте
Белой осенью на каменном кресте
Этот снег. И сон распят в глазу дитяти.
Я всю осень пролежал в его глазу, —
Это Бог меня любил. А нынче спятил.
И проснулся не в саду я, а в лесу.

***

Посмотри на меня, зазеркальный бездомный кочевник,
Погляди на число, онемевшая в ночь первоптица.
Легконогие звёзды садятся в большие качели,
Чтобы дальше уже не вернуться и не воплотиться.

А из зеркала смотрит Господь — и не больше, не меньше.
Говорит: я затеял тебя, человек, на России, —
Наливай первым именем дикие, красные вещи,
Этот великолепный зелёный туман амнезии.

Выжидай первоснег на зимовьях синеющих линий
И спасайся в щедротах каймы Краснодарского круга, —
Вот и птица плывёт, так похожая на алюминий,
В длиннорукую осень, на краешек спелого юга.

Величавый, большой, ногу на ногу: я — тунеядец,
И тоской-зеленцой опушается в дым роговица,
Только губы в огне, и наречия ринулись в танец,
И имён первозданность считает с кустов первоптица.

Мне хотелось немало, но, видимо, очень немного:
Полстакана, полстрочки и путь до забытого сада, —
И творится в ладонях у длинного белого Бога
Мотыльковый мороз и стекла кочевая прохлада.


***

2 часть
ОН НАРЕКАЕТ ВЕЩИ

***

ЧЕТЫРЕ КЛОКА ТУМАНА

1

Какой туман — ни вымолвить, ни рухнуть
К земной постели, стынущей в углу,
И листопада ледяная рухлядь
Сверкает, как Татьяна на балу.

2

Мне доложили давеча деревья,
Что вечно в жизни, чем она светла:
В ней — конь и Пушкин, девка и деревня,
А более — ни слова, ни чела.

3

И пьян закат, как ножевая рана.
Он помнит Пушкина. И амнезии нет.
А я забыл, что амнезии нет,
В полнеба отмеряя, в полтумана
Точёной рифмы ультрафиолет.

4

Я заплачу, туман, и золотом, и звоном.
Гляди: уж руку я занёс
Собрать стихи о чём-нибудь зелёном,
Забывшись под механикой берёз.


***

Всего и есть три жизни, три полёта:
Телец и бабочка, и я.
Я был мычанием, чтоб вылупилась нота
Из кокона, из бытия.

Младенец — бык — мычал от амнезии,
А бабочка уже росла.
Я жил, я воплощался на России,
И плач — как дым из-под чела.

И дым, сходясь с черноречивым словом,
Похож на свиток золотой.
И снится мне, что даже не целован
Я Родиной пережитой.

Земля и время — теневая мера,
И ладятся мои следы
Развоплощаться: Солнце и пещера
Над торжеством иной воды.

Я был собой — как мост в иную милость.
Что есть? — лишь двух садов накал.
Но — жизней двух моих неизмеримость!
Но — тень моя меж двух зеркал!

***

Что за жизнь — в индиговом подшубке
Выйти на зимовье синих птах
И слагать приснеженные шутки
Для косноязычия в стихах?
Даже кровь как будто голубеет
У дымящихся лесополос,
И поэт проговорить не смеет,
Глядя на античный купорос.
Вынуть мир, собрать, как мифотворец,
И забыть, в какую зиму шёл,
И вонзить в глухонемую морось
Голубиный вычурный глагол, —
Целый мир в лицо тобой опознан,
А нахлынет заново лингва —
Помолчи, натруженный апостол,
Зачерпни-ка снега в рукава.


***

Неизбывно надломлено горло.
Что-то катится — очень Большое.

Хлынет горлом, а лучше — не хлынет.
И спасаются красные буквы

И густые, как линии снега,
Голубые линейки в блокноте.

Безымянный волнуется почерк,
Потому что Слова безымянны.

И ни подписи к ним, ни возврата,
Только вереск щемящего солнца.

Только белые, белые формы
И деление выпуклых звуков.


***

3 часть
ОН СТАНОВИТСЯ ВОДОЙ


***

Без поспевшей бумаги не сладить с собой
На последнем своём языке.
И вращается смерть оробевшей губой
И срывается к дикой руке.

А рука обрывается в синий блокнот,
На подмостки отлитых клетей,
И далёко плывёт — мимо губ, мимо нот,
В топот флейты и лепет детей.

Это жизнь выбирает избыться до дна
И прилечь в неизбывный альков,
Где её отыграет скрипачка-весна —
После речи — грядой мотыльков.

И слова замыкаются чёрной рукой,
И словам не хватает весны, —
Вот и плавится мир в золотой перегной
В арабесках тугой тишины.

И весна, как цыганка на картах таро,
Предвещает иные следы,
И колодец молчит, только смотрит ведро
На трагический эйдос воды.

***

— Что ты думаешь, думаешь,
Смесь огня и стыда? —
"Я колдую, колдую лишь,
Завожу невода

В воду эйдоса мутного
И ловлю в сто карат
Для восторга минутного
Всех вещей концентрат".

Эта мера зеркальная —
Явь дремучего дна.
Ожидают заклания
Всех вещей имена.

— Что ты плещешь? Потонем мы! —
"Не кричи, дуралей:
Я спасаю ладонями
Имена всех вещей".

Эта мера дремучая —
Словеса, Словеса,
Для нелётного случая —
К небесам полоса.

И ладонями быстрыми
Небо плещет навзрыд,
Будто стёртыми письмами
О воде говорит.

***

Перевёрнутый снег до восхода линял
На забор небосвода:
Это бывшей воды голубой филиал,
Голубая свобода.

И в неё ударялся телец золотой
Ликом Господа Бога:
Это древний сюжет освежал аналой
Благодатно и строго.

И красивая речка виляла хвостом
Розовеющей рыбы:
Это я говорю не о том, не о том,
Это слышатся скрипы

Откровенья, открытья ковчега-ларца.
И причудилось маме,
Что встречает она на рассвете тельца
С голубыми глазами.

***

Да, верю я: есть счастье в табаке,
Есть счастье в том, чтобы пройти в рубахе
По первоснегу водяной бумаги,
Лениво отпечатанной в реке.

Какая важность и какая честь —
Пройтись по небу, взяв огонь на руки.
И пусть дымятся важно самокрутки, —
Не только в них, но, в общем, счастье есть.

***

Аквариумным блеском
Точёная река
Течёт по арабескам
Зелёного стекла.

Туманистого змия
Напоминая путь,
Течёт как амнезия
И плещется на грудь.

И я уже не помню,
Чем был я до воды,
Когда на колокольню
Вели мои следы.

Я падал — но не сверху,
А снизу — для верхов,
К зелёному конверту
Заоблачных волхвов.

И праязык, как невод,
Из облака ловил
Сосуд с гранёным небом
Под синевой стропил.

И если только голубь
Запомнил всё, как есть,
К нему я выйду — голый
Под голубую жесть, —

Приветствуй, первоптица,
Ты знаешь наизусть,
Как мне развоплотиться
В отчётливую грусть,

Как откатиться, статься,
Избыться до конца,
Глазами святотатца
Не уязвив Отца.

Вода, как девка, в город
Сверкает с Отчих горок,
И нету слов нигде, —
И снег, ей-богу, горек
В потерянной воде.

***

Я садился без подмоги в облака,
В кучевые легкосани-синецветы.
Укради меня, апрель, моя река,
Подымите, воды — белые атлеты —
Ваши руки. Укради меня, река.

Я в последний раз женился налету
На воздушной мотыльковой на тревоге.
В рукавах у речки тает, как во рту,
Свиток льда. И я свои не вижу ноги —
До того высок. И тает речь во рту.

Голубеет первобытный капилляр,
Кровь становится мудрее, виден контур
Мира первого, он — тающий пожар,
Зачарованный разливкой к горизонту.
Родословный и невидимый пожар.

Только тает-оплывает в никуда,
Созывает полунебо к синей краже
Родословная точёная вода,
Вся — последняя, трагическая даже —
Горько-безымянная вода.

https://polutona.ru/?show=0404163021