Из пены метро
автор - Екатерина Агеева

***

Сегодня из пены метро,
похожей на нефтяные лужи
и крошку попкорна одновременно,
взошла или выросла
русалочка спящего машиниста.

Почти киношная Афродита
и королева бензоколонки -
танцевала на рельсах и на руках.

Волосы расплескала
по информационному стенду.
Вот локон на кольцевой,
а вот локон на МЦК.
За МКАДом, конечно же, ничего:
не такие уж длинные волосы
при постоянной влажности.

МетрОвая, метровАя, мЕтровая русалка,
метрополи-тян в метрополитене,
захотела иметь ноги - пошла по вагонам.
Пена вагонов завидно пахла ногами:
сырыми подошвами,
выцветшими носками.

Русалка ползла на запах,
волосы путались и застревали в дверях:
в замшелом вагоне "Красной стрелы"
остался самый красивый локон.

В вагоне никто не делился ногами,
инвалид афганской войны
даже не предложил коляску.

Русалку выпотрошило в поток
московских часпиковцев -
омоновцев эскалатора,
не пускающих пассажиров
на левую половину.

Выбросило русалку
на берег шумного перехода.
Теперь собирает милостыню с табличкой
"Собираю нА ноги" или
"Потеряла ноги! Помогите!"

А могла бы продолжать жить в вагоне,
вести пенно-напевный бизнес:
"Уважаемые пассажиры!
Предлагаю вам
уникальный русалочий хвост.
Недорого".

В общем, будете в переходе,
скиньтесь ей мелочью,
в ноги/на ноги,
пусть и 35-ого размера.
Ну и что,
что будет обуваться в "Детском мире".
Она и не очень-то взрослая.

В общем, будете кататься в метро потом -
соберите парик из волос русалочьих.
Надевайте. Поздравляю,
вам выходить на следующей.


***

У Адама и Евы радость:
Бог разрешил завести кошечку или щеночка.
Или даже обоих сразу.
Чтобы не было скучно в Эдеме,
чтобы было кому охранять посадки от змеев
и ловить вредных мышей-полевок.

Вот уже Адам говорит первой домашней кошке: "Отдай".
Но всем же известно, что кошке коробка, диван, ковер или,
что в данном примере важнее, фиговый лист -
идеальное логово партизана.
Адам остается голым, зверь убегает прятаться,
с ним ускользает стыд. Так появляется тело мое.

Вот уже Ева говорит первой домашней собаке: "Принеси",
Но всем же известно, что собаке косточка, палочка, мячик или,
что в данном примере важнее, райское яблоко -
неделимая собственность воина.
Ева остается голодной, зверь убегает зарыть добычу,
за ним ковыляет грех. Так появляется слово мое.

На седьмой день Адам и Ева, собачница и кошатник,
обнаруживают проблему: Бог завел себе новенького питомца.

Адам и Ева говорят ему, этому диковатому автору,
писателю прожорливому от эпилога до корешка (хором):
"Стань домашним или держись в клетке.
Но лучше - скройся. Посади себя сам.
Типа как дерево или, там, диссидента.
Сходи на бумажный лоток, а не на поэтический вечер
с читками с этой же самой бумаги.
Вычеши-выкуси блох, а не литературные штампы.

Вот тебе наша кошка с листком фиговым,
вот тебе наша собака с плодом запретным,
Забирай всё, что надо, и уходи в странствие,
только не трогай нас:
мимикрируй под местность,
но не обдумывай мимесис".

Адам жертвует два ребра:
первое - для наваристого бульона в дорогу писателю
(он вскипятит первородный библейский суп, но они-то не знают),
второе - для защитной универсальной заточки
(он сделает ручку-перо-карандаш, но они не узнают).

Писатель вздыхает и собирается:
он расписывает напоследок текстами
сломанный фиговый лист и червивое гнилое яблоко.
Потом задумывается и выбирает: кошку или собаку?
И забирает собаку.

Тут, конечно, не скажешь, что поступком
писатель выразил антифеминистские настроения,
заставляя Еву страдать больше
или выражая негласное сожаление
взятым адамовским ребрам.

Просто я знаю: когда ты один,
независимые хвосты и прятки под книгами не помогут.
Потому что врали все ваши Бродские и Хемингуэи:
только собачья преданность
помогает сблизиться с прокрастинацией,
втереться в ее доверие,
покусывая кончик ребристого карандаша
или тушеного ребрышка,
и не писать, не писать, не писать,
но всё еще мимикрировать
под дружелюбного автора,
под любимца Бога,
райского иноверца.


***


Лесные пожары Сибири -
это только звено в цепочке
неподвластных природных явлений.
Так потопы Алтая могут побить огонь,
а пламя деревьев -
аномально холодное лето.

Заиндевевший камень,
раскаленные ножницы,
влажный бумажный лист.

Gotta Light?

В детстве я как-то проснулась
от пожара в соседнем доме.
В комнате было жарко,
набухало стекло от тепла.
И только граффити на обмякшей стене
горящего здания не унывало.
Тогда я подумала:
вот ведь великая сила искусства.

Fire, walk with me

А Москва сейчас снова горит.
Тысяча восемьсот двенадцатый.
Красные лица, пылающие сердца,
пульсирует кровь на асфальте.
Граффити перекочевывают на плакат -
великая сила ненависти и искусства.

Я недавно узнала пословицу:
кашля, любви и огня не утаишь от людей.
В московском метро мне удается
спрятать и первое, и второе.
Лишь горящие глаза выдают мою жажду
превратить центробежную силу Москвы
в центростремительную. К свободе.

We killed Laura Palmer, we killed

https://polutona.ru/?show=1128191715