Четыре маленькие поэмы
автор - Павел Алешин

Море

Вступление

У меня ничего нет.
Только сердце раскаленное – камень,
только сердце, раскаленное звездами,
И вся моя жизнь,
и вся моя жизнь, слышишь,
звездная ночь моя,
уместится на твоей ладони.
Но песни мои – как море,
как море, не знающее покоя,
больше,
о, насколько же они меня больше!
И падают, вольные, волнами
на берег далекий –
на берег молчаний,
молчаний твоих далеких.


Перед рассветом

Предрассветные дали спящего моря отуманены синевой:
звезды ладоней твоих погружаются в синюю бездну,
звезды ладоней твоих
погружаются в синюю бездну живым и недремлющим
нежным твоим серебром,
серебром неизвестности, серебром неизбежности, белым твоим серебром.
И рассветные дали уже, напоенные звездным твоим серебром,
и рассветные дали уже тобой пробужденного моря,
и рассветные дали уже растуманены светом –
светом твоим.


Преломление света

В шепоте, в рокоте ль волн –
Эрос:
тот, что движет светила, вечный,
тот, пребывает что в мире – Словом,
тот, изначальный,
начало начал.

Ты – верная дочь его,
ты, мое Слово:
вечно была, есть и пребудешь – во мне и со мной –
каждой волной.


Море в зените

Синее, светлое, синее, темное, синее, синее, синее...
В полный рост уже,
ясным голосом
звонкая синева.
Небо бездонно,
но синие воды, но светлые воды, но темные воды
кажутся – в это мгновенье – бездонней:
в это мгновенье – только сейчас – только всегда.

Море со звонкими волнами,
море с серебряными ладонями,
Это, твое, море
движется, синее, движется, светлое, движется, темное,
и изменяется, так что недвижимым кажется,
синее, светлое, темное,

это, твое, море,
это, твое, тобою
напоенное:
тобою – вблизи, издалека – тобою
до краев и до дна напоенное
море.


Голоса бури

Спутаны, перемешаны, опрокинуты горизонты –
звоном:
в колоколе воздуха черного
носится, бьется, как сердце в безумной груди, –
ветер.
Бьется, могучий, невиданный:
не в силах он справиться
с обретенной
своей
мощью –
с закованной в черные латы,
с запертой в абсолютной свободе.

Опрокинуты горизонты,
опрокинуты небеса – в голоса
бури.


Белое солнце

Вдруг – белое солнце, ты.
Вдруг – ясность надзвездная всюду.
И голоса умолкают:
полнятся тем-же-иным серебром –
вновь –
и стелятся белыми волнами – новым покоем.

Так ты находишь меня –
белизной.
Так нахожу я тебя –
в белизне,
в каждой волне.

Белое солнце – над голосами.


Звездная ночь над морем

Волны спокойные
ночью не спят.

И своим трепетом
волны вполголоса,
волны спокойные,
с ней говорят:

Все настоящее никогда не кончается:
пребывает,
пре-бывает...

Уходит из моря ночь –
и вновь перед рассветом
звезды ладоней твоих погружаются в синюю бездну.




Ветер

I

Этот же ветер, вплетающий солнце в листву,
этот же ветер, мешающий небо и море,
этот же ветер, целующий губы твои,
этот же ветер, несущий молчанье пустыни,
этот же ветер – который сейчас у меня,
у меня на глазах, незримый, танцует,
этот же ветер, бессмертный и смертный,
этот же ветер, но в ту же секунду – иной,
этот же ветер, любимая, мы услышим с тобой,
этот же ветер, любимая, солнцем наполнит листву,
этот же ветер, любимая, перепутает небо и море
(это мы будем небом и морем),
этот же ветер, любимая, будет нашим с тобой поцелуем,
Это же ветер, любимая, развеет слова по пустыне
(и пустыня не будет безмолвной)
Этот же ветер, любимая, будет всегда танцевать,
нашими взглядами будет потом танцевать,
нашими взглядами – будет, незримый,
нашими взглядами будет, бессмертный и смертный,
этот же ветер, любимая, бывший и сбывшийся в звездах,
это он, это он уже здесь, это он – еще будет.


II

Ветер рождается там, откуда падают звезды,
там, где небо роняет слезы
на тела изумрудные снов и полей,

там, откуда низвергается пламенем солнце
в самые звонкие раны
радости, осеняющей лики морей,

там, откуда вырывается голос каждого,
одинокий – ибо голос и есть одиночество,
воплощенная жажда рукопожатия,
поцелуя, объятия, взгляда, улыбки – ответа,
или хотя бы отзвука, просто эха.


III

Тот ветер я не забуду:
снег еще сиял на земле, почти обнаженной,
на земле, помнящей тебя еще девочкой.
И ветер тоже помнил тебя такой.

Белые звезды снега. Золото вздохов солнца.
Страстный ветер, холодный ветер, яркий ветер.

А синева была натянута, как струна.
Как струна, было натянуто мое сердце.

Ветер был такой яркий, что слепил глаза.
Мои глаза. И твои глаза.
И твою улыбку.

Холодный ветер, страстный ветер.
Обжигающий ветер.

А еще – он помнил,
как девочкой ты бегала по этой земле.
А теперь (то есть: тогда)
он запоминал,
как наши тени сливались на этой земле,
на этой земле – в одну.

Тот ветер я не забуду.


IV

Вечер как ветер.
Россыпи дуновений, россыпи нот золотых.

И – вдруг, ни с того, ни с сего –
неподвижность.

Память.

Это не листья сейчас шелестели,
это память,
ее осколки, ее пепелинки,

кружились, кружились
и – вдруг, ни с того, ни с сего –
остановились, застыли

в воздухе.

(Ветер молчит)


V

Там, где сердце, звенели грядущие ночи
их нечаянным счастьем, водой золотой,
там, где сердце, и прошлые ночи звенели
их отчаянным счастьем, морозной луной –

там грядущий наш ветер, как, новые, помнил
неземные в подлунной метели снега,
там и прошлый наш ветер предсказывал, верил,
засверкают что морем у гор берега.

Там, где сердце – как веер, порыв и дыхание,
где жасмины и жимолость, сны жакаранд,
там, где сердце – как песня любовного знамени,
где объятье – не камень, а слов бумеранг,

там, где сердце – волна, горе смывшая радостью
(оттого эпилог превратился в пролог),
там, где сердце – гора, опьяненная пламенем,
там, овеянный нежностью, путь наш пролег.

Аллилуйя лазури, губам твоим, свежесть!
(этой хрупкости бабочки, тонкости рук)
Аллилуйя рассвету и полночи аллилуйя!
Там, где сердце, – не будет ни мук, ни разлук.


VI

Сердце раньше было оловом,
стало – золотом.
Ты, мой ветер, стала словом,
поворотом –

от рассеянности к звездности,
от печали к радости.
Те, кто звались счастьем гости,
стали страстью.

Ты – мой ветер, нежность.


VII

И ветер. Ты спишь, осененная ночью,
порою – луною и вечно – любовью,
как прежде – закатом, как вскоре – рассветом,
проснувшись, моею ты будешь и – небом.

И ветер. Его беспричинная воля.
И воспоминанья грядущего моря,
и дождь, и малиновых молний осколки,
и озера всплески, и кроткие вздохи.

И ветер. И сон твой, твое пробужденье,
и тело в закате, и взгляд на рассвете,
и сердце нагое, что слышать желанно,
и где бы то ни было вечное танго.

И ветер, и сердце любовью нагое.
Твое пробужденье и слов моих море.




Сад

I

Господи, благослови этот сад –
наш маленький сад, распустивший листву
в зимнюю нежность.
Знало тогда о нем только небо –
такое же, как и сегодня, –
бездонное небо цвета ночного моря.

Благослови эту землю –
нашу землю, мечтавшую во сне о весне
и дождавшуюся весны.
Пусть песни мои для нее будут
вечным эхом того звездного моря.

Благослови это солнце –
наше солнце, пока еще спящее в недрах земли,
пока еще не знающее о собственном свете,
дважды рожденном – наяву и во сне –
в зимнюю нежность.

И рассвет его благослови.


II

Звезды наполнили сердце твое
мерцающим серебром
нежности.
И то, что лишь виделось прежде нам,
что было зимним неясным сном
проясняется светом в воздухе,
рассыпается радостью в нем.

Воплощается – новою жизнью –
пробуждающейся внутри
нежностью,
преображающей
вишневеющий трепет зари.
Это – слово мое бессмертное
и сердцебиенья твои.

Это в будущем – три дыхания
в нежности и любви.


III

Ты, как земля, обнажена,
и, как она, нежна.
И сладко дремлешь ты, жена,
грядущего полна.

И сон твой легкий на волне
весны сияет мне,
и пламенеет в тишине
он с солнцем наравне.

И свет, земной и неземной,
что веет глубиной,
таит за нежной тишиной
и свет, и сон иной.


IV

Ты пробуждаешься, любимая, от света –
того, что у тебя внутри.
Нет ничего в саду весеннее рассвета,
его улыбкою ты спящей озари.

И, озаренный нежностью, он жаждет лета,
он обещаньем лета полн,
а над тобою – нежно спящей до рассвета –
мое дыхание: глубокий шепот волн.


V

От звонкого апрельского солнца
воздух кажется синим,
и эта хрупкая, тонкая синева
касается сердца.

Сердце с сердцем – цветущий сад,
и в нашем саду –
распускается третье сердце:
солнце грядущего сада.

И, полнотою таинства пробужденья
исполнившись, ты молчишь.
И слышна в саду
только тихая нежность –

тихой песни – тишайшей моей,
но касающейся – тебя
и знающей
о неслышном твоем ответе.


VI

Здесь, среди тишины моего голоса
распускается глубина твоего дыхания,
и так понемногу –
песня за песней, волна за волною, цветок за цветком –
разрастается море
нашего – только нашего – сада.
Мы меняемся вместе с ним,
мы сплетаемся вместе ветвями мгновений,
так, что листва на двоих – одна.
Но неизменен, весна моя, –
дар пробужденного сердца.

Пусть голос мой тих, но тебе в нем ведь слышится отзвук
шепота звездного – разговора бессмертного о любви –
вечной песни, поют что смертные соловьи,
вечной песни, в которой – дыхание Бога.
И молчанье – вниманье твое – тот же отзвук.

Здесь, среди тишины твоего дыхания
распускается глубина моего голоса.


Интерлюдия

По весне земля – не сыра,
а нежна откровеньем
неба – влюбленного
в затаенность ее:
в ожиданье ее тихое,
и в смиренье ее ясное,
и в ее бескорыстные
– как рожденье –
дары.

И небо –
небо тоже жаждет прикосновений,
ибо вовек
им касаться друг друга светом,
ибо вовек
они неразделимы,
ибо полна и сама земля
света творящего
прикосновений.

VII
Неслышимое слышно в тишине,
средь шепотов и шелестов и гула
счастливого мерцающего ветра.
То голос твой, неведомый еще,
то голос твой, пока не прозвучавший –
пока предощущаемый лишь нами.
Но этот голос новый – новый, твой –
уже мы знаем, как мы знаем это
цветенье нам дарованного сада.




Пламя
I

Пусть голос мой слаб, но он переполнен светом,
пусть истончается (свет труднее нести, чем тьму).
Я несу его – для тебя, любимая,
и несу его – для тебя, мой сын.