Дзмітрый Калдун — для кагосьці выканаўца карамельных песен пра каханне хлопчыкаў з дзяўчынкамі, для некага герой першага ў Беларусі прарыву на «Еўрабачанні» — прывёз у Мінск свой дэбютны альбом. Напярэдадні яго прэзентацыі Дзмітрый падзяліўся з «Беларускімі навінамі» сваімі паглядамі на шоў-бізнес, Юру Дземідовіча, мінскія рэстараны, беларускую прэсу, гурт The Toobes і самога сябе — страшэннага разгільдзяя, які з усіх сіл імкнецца быць рамантыкам.

— Ты прыехаў прэзентаваць альбом, давай з альбому і пачнем. У яго, відаць, ёсць нейкая найвышэйшая ідэя?

— Так, я ўклаў у яго асаблівую ідэю, тым больш, што пісалі мы яго дзевяць месяцаў (па-беларуску месяц — гэта ж таксама месяц?). Мне хацелася ў ім выказацца, было спета шмат песен, было многа розных прадзюсераў, але ж зараз я захацеў запісаць альбом самастойна, і ён падабаецца мне самому па гуку, па насычанасці, па настроі. Трэць песен я напісаў сам, частку мы стварылі разам з беларускім кампазітарам Багратам Вартанянам. Галоўны «масіў» песен мы запісвалі на нашай з Аляксандрам Асташонкам уласнай студыі «Ящерица» ў Маскве. Нехта, можа, і скажа, што мы выдумлялі ровар, калі самі настройвалі комбікі, мікрафоны, але для мяне гэта была важная праца.

— Гэтая кружэлка разлічана ў асноўным на расійскага слухача, на беларускага ці на старую добрую постсавецкую прастору?

— Наогул у мяне ніякага разліку і ставак не было першапачаткова. Я нават не стаў бы называць свой альбом камерцыйным. Бо ў ім ёсць трэкі, запісаныя ў стылі «поп», але асноўная маса трэкаў людзям, знаёмым з маёй творчасцю, падасца крыху дзіўнай з-за даволі жорсткага гучання, грубых гарманічных хадоў і дастаткова грубых барабанных збівак. Гэта мая біяграфічная гісторыя.

— І што гэта за біяграфічная гісторыя, калі ў трох словах?

— Яна вось такая. Дзмітрый Калдун спяваў розныя песні, у яго жыцці быў і Дробыш, і Кіркораў, і Лунёў, яны ўсе на яго глядзелі па-рознаму: нехта бачыў яго выканаўцам салодзенькіх песен, нехта — выканаўцам балад, а ў гэтым альбоме Дзмітрый такі, якім бачыць сябе сам.

— А якім ён сябе сам бачыць?

— Ён бачыць сябе рамантыкам, але ў першую чаргу ён разгільдзяй страшэнны. І нягледзячы на тое, што ў школе ён вучыўся на пяцёркі, гэта ён заўсёды паліў у прыбіральні і размотваў пажарныя шлангі з трэцяга паверху на першы, і скідаў гаршкі з вакон.

— Як часта ты бываеш у Мінску?

— Раз у два месяцы недзе, у лепшым выпадку. Часам і раз у тры, хаця імкнуся едзіць часцей, тут жа ў мяне мама, брат.

— Такіх прамежкаў часу павінна хапаць, каб у горадзе юнацтва ў кожны твой прыезд нешта змянялася. Ці заўважаеш ты, што гэты горад ужо не той?

— Зараз у Мінску, проста выйшаўшы на вуліцу, бачыш шмат прыгожа апранутых людзей, якія ўжо не саромеюцца гэтага паказваць. Горад робіцца менш шэрым. Раней толькі каля якога-небудзь Палаца спорту перад канцэртам гурта «Король и шут» можна было ўбачыць нейкіх панкаў. А зараз можна адзначыць, што субкультуры выходзяць на паверхню. Не ведаю, з чым гэта звязана, але мне здаецца, што ў тым, як людзі сябе выражаюць, стала больш свабоды. Гэта ж тычыцца і, напрыклад, друкаваных выданняў. Літаральна за год памяняўся сам тон у матэрыялах, людзі проста пачалі гаварыць. Раней у больш шырокіх колах не было прынята абмяркоўваць працу дзяржапарату, а зараз пра гэта пішуць. Вось часам заходзіш на сайты нейкія і бачыш такія смелыя і правакатыўныя загалоўкі, якія раней складана было сабе ўявіць. У Мінску заўважна больш робіцца дарагіх машын, а яшчэ мне падабаецца, што ўсе аўтобусы сталі аднолькавымі, і больш няма тых «карчоў». Я не бачу штодзень, што тут робіцца ўнутры самога грамадства, але знешняе аблічча горада змяняецца, цяпер ужо можна сюды прывозіць людзей, праводзіць мерапрыемствы на высокім узроўні.

— Калі ты прыязджаеш у Мінск, верагодна, ты сустракаешся з сябрамі і знаёмымі, ці ёсць дзе гэта рабіць?

— Ты маеш на ўвазе, напівацца «в усмерть»? Жаданне напіцца «в усмерть» узнікае часцей за ўсё ўвечары, у дажджлівыя асеннія вечары. І пайсці тут можна хіба па клубах, бо ў Мінску вельмі мала рэстаранаў, месцаў, дзе можна пасядзець. У Маскве нават у спальным раёне такое ёсць. А ў Мінску даводзіцца сядзець па кватэрах, таму і на вуліцах нікога няма пасьля адзінаццатай.

— Ці можна сказаць, што ў беларускай музыцы зараз адбываецца штосьці новае (апроч Юры Дземідовіча, вядома)?

— Юра — гэта хутчэй выключэнне, чым правіла. Мне як чалавеку, які слухае ўсё ад танцавальнай музыкі да металу, гэты нумар і песня вельмі спадабаліся. Калі аднойчы Юра выпусціць альбом, я буду слухаць яго на ноч, і дзецям сваім буду ставіць. Тыя, у каго выключна камерцыйныя падыходы да музыкі, скажуць, што гэта абсурд і гэта нікому не трэба. Але гэтая песня — пратэст, яна ламае ўсе стэрэатыпы конкурса «Еўрабачанне». Я заўсёды выступаў за тое, каб «уліваць» у конкурсы новую свежую кроў. Сёлета на дарослым «Еўрабачанні» ўсё добра праявілася, калі, нягледзячы на ўдзел у шоў «старой гвардыі» — Патрысіі Каас, Эндру Лойда Вэбера — перамог малады хлопец, які выйшаў і зрабіў тое, што яму падабаецца і чым ён звычайна займаецца. На жаль, у беларускім дарослым «Еўрабачанні» яшчэ як мінімум некалькі гадоў нічога неардынарнага не адбудзецца.

— А наогул як выглядае тутэйшы шоў-бізнэс збоку?

— Зараз мне здаецца, што ў ва ўсіх скончылася бабло. Па радыё, напрыклад, круцяць старыя песні. У Беларусі вельмі нізкая на сёння музычная культура. Бо няма ніякай канкурэнцыі. 75%, на маю думку, знішчылі абсалютна ўсё. Калі я прынёс сваю песню на радыё, яна была жудаснай. Яе не ўзялі на радыё, сказалі: не можам, гэта фуфло! І я магу ўжо зараз прызнацца, што сапраўды яна была не тое каб вельмі. Але сёння, калі б тую самую песню прынеслі на радыё, я больш чым упэўнены, што яна магла б прагучаць у радыёэфіры. Дык я яшчэ разумею, калі б гэтыя 75% тычыліся песен на беларускай мове, а так прынцып зусім невядомы — вунь гітарыста «Металікі» можна ў беларусы запісаць. Я лічу, што 75% вельмі разбэшчваюць беларускую музыку.

— З-за гэтага беларуская поп-музыка такая безаблічная?

— Проста ў нас плодзяць бясконца нейкія прадзюсерскія цэнтры, арыентуючыся на тое, як гэта адбываецца ў Маскве. Але ж тут не дастаткова проста пладзіць — для пачатку добра было б валодаць пэўным рэсурсам, і густ трэба мець. Не ведаю, з якога боку гэта ўсё трэба лячыць. Ды і ці трэба гэта лячыць.

— Можа быць, Беларусі папросту не трэба поп-музыка?

— У мяне ёсць адна думка, дастаткова правакацыйная, я ёй падзялюся. У Беларусі ўсё робіцца па законе. А як толькі сканчаецца закон, пачынаецца рок-н-рол. Вось, да прыкладу, гурт Sex Pistols. У іх не было грошай, таму яны проста абакралі музычную краму, скралі барабанную ўстаноўку і пачалі граць.

— Няўжо ты нічога цікавага, новага і беларускага не чуў наогул?

— Ну вось гурт The Toobes мне спадабаўся (я правільна вымаўляю?). Але іх будуць слухаць нават больш не тут, а дзе-небудзь у Брытаніі.

— А ты дапускаеш думку, што некалі таксама запішаш альбом, які будуць больш ахвотна слухаць не на Усходзе, а на Захадзе?

— Я не ведаю. Спрагназаваць гэта немагчыма. Мне падаецца, я не да канца яшчэ знайшоў сябе.

— Чаму беларусы зусім не берагуць сваіх радавых гнёздаў, вылятаюць з іх — і адразу знікаюць?

— Мне падаецца, што пазіцыя «добра там, дзе нас няма» вельмі ўласціва беларусам. Я, відаць, таксама раней быў такім. Але пазней, калі ўжо некуды вылятаеш, пачынаеш разумець, што паўсюль ёсць і добрае, і кепскае. І многія, з гэтым сутыкнуўшыся, вяртаюцца. Вось мае аднакласнікі з’язджалі жыць у Ірландыю, а потым вярнуліся. Зразумелі, што тут ім будзе лепш.

— Ты зараз расійскі ці беларускі спявак?

— Я ніколі не заганяўся на гэту тэму. Ёсць людзі, якія, трапляючы ў Маскву, адразу становяцца масквічамі. У мяне гэтага няма. Калі нешта тытруецца, мяне заўсёды пазначаюць як беларускага артыста. І мне гэта прыемна. Пашпарт таксама была магчымасць памяняць на расійскі, але я адмовіўся.

Канцэрт Дзмітрыя Калдуна адбудзецца 26 верасня ў клубе «Рэактар», пачатак а 22.00.

Гутарыла Адэля ДУБАВЕЦ, фота Вольгі КЛЯШЧУК
naviny.by, 26.09 // 14:22 // Культура

На аўтограф-сесію Дзмітрыя у краму «Містэрыя гуку» прыйшоў цэлы натоўп прыхільніц
(На автограф-сессию Дмитрия в магазин «Мистерия звука» пришел целая толпа поклонниц)





Русскоязычный вариант (Ninokin, оф.сайт)

Дмитрий Колдун: 75% разбаловали белорусскую музыку.

Дмитрий Колдун - для кого-исполнитель карамельных песен о любви мальчиков с девочками, для кого-герой первого в Беларуси прорыва на «Евровидении» - привез в Минск свой дебютный альбом. Накануне его презентации Дмитрий поделился с «Белорусским новостям» своими взглядом на шоу-бизнес, Юру Демидович, минские рестораны, белорусский прессу, группа The Toobes и самого себя - леденящего душу разгильдяя, который изо всех сил стремится быть романтиком.

- Ты приехал презентовать альбом, давай с альбома и начнем. У него, видимо, есть некая высшая идея?

— Да, я вложил в него особую идею, тем более, что писали мы его девять месяцев (по-белорусски месяц - это ведь тоже месяц?). Мне хотелось в нем выразиться, было спета много песен, было много разных продюсеров, но ведь сейчас я хотел записать альбом самостоятельно, и он нравится мне самому по звуку, по насыщенности, по настроению. Треть песен я написал сам, часть мы создали вместе с белорусским композитором Багратам Вартанян. Главный «массив» песен мы записывали на нашей с Александром Асташонкам собственной студии «Ящерица» в Москве. Кто-то, может, и скажет, что мы выдумывали велосипед, если сами настраивали комбики, микрофоны, но для меня это была важная работа.

- Эта пластинка рассчитана в основном на российского слушателя, на белорусского или на старую добрую постсоветское пространство?

— Вообще у меня никакого расчета и ставок не было изначально. Я даже не стал бы называть свой альбом коммерческим. Ибо в нем есть треки, записанные в стиле «поп», но основная масса треков людям, знакомым с моим творчеством, покажется несколько странной из-за достаточно жесткого звучания, грубых гармоничных ходов и достаточно грубых барабанные збивак. Это моя биографическая история.

- И что это за биографическая история, когда в трех словах?

— Она вот такая. Дмитрий Колдун пел разные песни, в его жизни был и Дробыш, и Киркоров, и Лунёв, они все на него смотрели по-разному: кто-то видел его исполнителем салоденьких песен, некто - исполнителем баллад, а в этом альбоме Дмитрий таков, каким видит себя сам.

- А каким он себя сам видит?

— Он видит себя романтиком, но в первую очередь он разгильдяй устрашающий. И несмотря на то, что в школе он учился на пятерки, это он всегда курил в туалете и размотвав пожарные шланги с третьего этажа на первый, и низлагает горшки из окон.

- Как часто ты бывал в Минске?

— Раз в два месяца примерно, в лучшем случае. Иногда и раз в три, хотя стараюсь ездить чаще, здесь же у меня мама, брат.

- Таких промежутков времени должно хватать, чтобы в городе юности в каждый твой приезд то менялось. Замечаете ли ты, что этот город уже не тот?

— Сейчас в Минске, просто выйдя на улицу, видишь много красиво одетых людей, которые уже не стесняются этого показывать. Город становится менее серым. Раньше только около какого-нибудь Дворца спорта перед концертом группы «Король и шут» можно было увидеть неких панков. А сейчас можно отметить, что субкультуры выходят на поверхность. Не знаю, с чем это связано, но мне кажется, что в том, как люди себя выражают, стало больше свободы. Это же касается и, например, печатных изданий. Буквально за год поменялся сам тон в материалах, люди просто стали говорить. Ранее в более широких кругах не было принято обсуждать работу госаппарата, а теперь об этом пишут. Вот иногда заходишь на сайты какие и видишь такие смелые и правакатывныя заголовки, которые раньше трудно было себе представить. В Минске заметно больше становится дорогих машин, а еще мне нравится, что все автобусы стали одинаковыми, и больше нет тех «Корчага». Я не вижу ежедневно, что здесь происходит внутри самого общества, но внешний облик города меняется, теперь уже можно сюда привозить людей, проводить мероприятия на высоком уровне.

- Если ты приезжаем в Минск, вероятно, ты встречаешься с друзьями и знакомыми, есть ли где это делать?

— Ты имеешь в виду, напиваться «в усмерть»? Желание напиться «в усмерть» возникает чаще всего вечером, в дождливые осенние вечера. И пойти здесь можно разве по бедрам, ведь в Минске очень мало ресторанов, мест, где можно посидеть. В Москве даже в спальном районе такое есть. А в Минске приходится сидеть по квартирам, поэтому и на улицах никого нет после одиннадцатого.

- Можно ли сказать, что в белорусском музыке сейчас происходит нечто новое (кроме Юрий Демидович, конечно)?

— Юра - это скорее исключение, чем правило. Мне как человеку, который слушает все от танцевальной музыки до металла, этот номер и песня очень понравились. Когда однажды Юра выпустить альбом, я буду слушать его на ночь, и детям своим буду ставить. Те, у кого исключительно коммерческие подходы к музыки, скажут, что это абсурд и это никому не нужно. Но эта песня - протест, она ломает все стереотипы конкурса «Евровидение». Я всегда выступал за то, чтобы «уливаць» в конкурсы новую свежую кровь. В этом году на взрослом «Евровидении» все хорошо проявилась, когда, несмотря на участие в шоу «старой гвардии» - Патрисии Каас, Эндрю Ллойда Вебера - победил молодой парень, который вышел и сделал то, что ему нравится и чем он обычно занимается. К сожалению, в белорусском взрослом «Евровидении» еще как минимум несколько лет ничего неординарного не произойдет.

- А вообще как выглядит здешний шоу-бизнес сбоку?

— -- Сейчас мне кажется, что в во всех закончилось бабло. По радио, например, крутят старые песни. В Беларуси очень низкая на сегодня музыкальная культура. Ибо нет никакой конкуренции. 75%, по моему мнению, уничтожили абсолютно все. Когда я принес свою песню на радио, она была ужасной. Ее не взяли на радио, сказали: не можем, это фуфло! И я могу уже сейчас признаться, что действительно она была не то чтобы очень. Но сегодня, если бы ту самую песню принесли на радио, я более чем уверен, что она могла бы прозвучать в радиоэфире. Так я еще понимаю, если бы эти 75% касались песен на белорусском языке, а так принцип вовсе неизвестен - вон гитариста «Металики» можно в белорусы записать. Я считаю, что 75% очень развращают белорусский музыку.

- Из-за этого белорусский поп-музыка такая безликие?

— Просто у нас плодят бесконечно какие продюсерского центра, ориентируясь на то, как это происходит в Москве. Но здесь не достаточно просто плодить - для начала хорошо было бы обладать определенным ресурсом, и вкус надо иметь. Не знаю, с какой стороны это все надо лечить. Да и нужно ли это лечить.

- Может быть, Беларуси попросту не нужно поп-музыка?

— У меня есть одна мысль, достаточно провокационная, я ей поделюсь. В Беларуси все делается по закону. А как только заканчивается закон, начинается рок-н-ролл. Вот, к примеру, группа Sex Pistols. У них не было денег, поэтому они просто обокрали музыкальную магазин, украли барабанные установку и начали играть.

- Неужели ты ничего интересного, нового и белорусского не слышал вообще?

— Ну вот группа The Toobes мне понравился (я правильно произносит?). Но их будут слушать даже больше не здесь, а где-нибудь в Британии.

- А ты допускаем мысль, что некогда также напечатаете альбом, который будут более охотно слушать не на Востоке, а на Западе?

— Я не знаю. Спрогнозировать это невозможно. Мне кажется, я не до конца еще нашел себя.

- Почему белорусы совсем не берегут своих родовых гнезд, вылетающие из них - и сразу исчезают?

— - Мне кажется, что позиция «хорошо там, где нас нет» очень присуща белорусам. Я, видимо, тоже раньше был таким. Но позже, когда уже куда вылетают, начинаешь понимать, что везде есть и хорошее, и плохое. И многие, с этим столкнувшись, возвращаются. Вот мои одноклассники уезжали жить в Ирландию, а потом вернулись. Поняли, что здесь им будет лучше.

- Ты сейчас российский или белорусский певец?

— - Я никогда не заганявся на эту тему. Есть люди, которые, попадая в Москву, сразу становятся москвичей. У меня этого нет. Если нечто тытруецца, меня всегда обозначают как белорусского артиста. И мне это приятно. Паспорт также была возможность поменять на российский, но я отказался.

Концерт Дмитрия Колдуна состоится 26 сентября в клубе «Реактор», начало в 22.00.

Общалась Аделя Дубавец, Фото Ольги Клещук